Мальчик родился слабенький, маленький, его и на руки-то было страшно взять, вдруг что-то сломается? Назвать решили Андрюшей, уже и в ЗАГС собрались за свидетельством, но вмешалась бабушка, старая Анна, которую в родном селе за пристрастие к морковке и капусте, прозвали Зайчихой. Приехавшая взглянуть на первого правнучка, она быстро сориентировалась: юная внучка вымотана тяжелыми родами, её муж – рохля, слова против не говорящий. И тогда тоном, не допускающим возражений, Анна заявила:
— Вот что. Мальчонку я с собой заберу, выхожу, выправлю. И никаких «Андрюш», ну какой он Андрей? Когда, говоришь, родился? – Анна сурово взглянула на зятя, который тут же стушевался и еле слышно что-то пробормотал, — Ну вот, второго августа! Ильин день, значит, и ребенку быть Ильёй! Есть возражения?
Молодые родители если и хотели возразить, то под грозным взглядом старушки не осмелились.
— Вот и славно, — кивнула бабушка, — Давай, беги, свидетельство получай на Илюху, а мы тут пока соберемся.
Зять убежал, а старая Анна учила внучку:
— Со вторым не торопитесь. Учёбу вам нужно закончить, на ноги встать, потом уже и второго, и третьего, да хоть десятого рожайте. За Илюшку не переживай, тебя вырастила, и на него сил хватит, ты не смотри, что старая.
Зоя словно в детство вернулась, когда бабушка принимала за неё все решения. Она только покорно кивала головой и подавала бабушке нехитрые одёжки сына, в основном подаренные друзьями.
Матери, а тем более отца, Зоя не помнила, да и был ли отец, история умалчивает. Зоина мать была женщина скрытная, о её беременности никто и не подозревал, потому новость о том, что «старая библиотекарша» родила, поразила всё их село в самое сердце. Кто, где, как? Эти вопросы так и остались без ответа. Библиотекарша, которой на момент родов было 35, на работу так и не вышла. Она умерла от перитонита, когда дочке Зое едва стукнул годик, оставив девочку на попечении своей уже немолодой матери. Анна девочку вырастила, после школы отправила учиться в город. А та, едва ей стукнуло 18, выскочила замуж за такого же как она студентика из общежития, сироту Алёшку.
Новоиспеченный папаша скоро принёс свидетельство о рождении. Анна подхватила правнука, брезентовый рюкзак с вещами ребенка:
— Ну что, зятёк, проводи нас на автовокзал.
Уже садясь в автобус, она давала последние наставления, повторяя те, что были озвучены внучке: учитесь, вставайте на ноги, со следующими детьми не торопитесь. Она сунула Алёшке привезённые пятьдесят рублей:
— Вот, держи. Корми Зойку, а то она совсем прозрачная стала. И купи презервативы, понял? Чего краснеешь, взрослый уже! Ну, бывай. На каникулы ждём!
Уже в автобусе Анна посмотрела на безмятежное личико спящего ребёнка:
— Спит, и даже не знает, что судьба устроила такой выверт! Ничего, зайчик, прорвёмся…
С тех пор и повелось, мальчика называли или Илюшенька, или зайчик, внук Зайчихи. Когда он подрос, на вопрос «Мальчик, как тебя зовут?», бодро отвечал:
— Илюшенька-зайчик.
Ну, это он думал, что говорит «Илюшенька», все окружающие слышали «Люфанька-зайчик».
Анна забрала правнука в сентябре. Зоя с Алёшкой регулярно звонили с переговорного пункта, обещали приехать на зимние каникулы. Но чем ближе подходило обещанное время, тем менее уверенно звучали их голоса. Анна заподозрила неладное:
— Что происходит?!
Но внучка испуганно твердила, что всё нормально. На каникулы она всё-таки приехала, но одна, и Анна сразу поняла почему: зять просто-напросто побоялся явиться на глаза! То, что Зойка опять беременна, старушка поняла практически сразу, хотя живота почти не было видно.
— Куда? Тебе только 19 исполнилось, вам учиться еще сколько! Неужели трудно зайти в аптеку? Я же давала деньги!
Внучка опустила голова и еле слышно пробормотала:
— Стыдно…
Бабушка так и села:
— Стыдно?!
Оказывается, Алёшке было стыдно зайти в аптеку и купить презерватив! Ну да, время советское, во многом ханжеское, но для женатого человека, уже имеющего одного ребёнка, и — стыдно? Анна даже не нашлась, что сказать.
Рожать Зоя приехала к бабушке. Были летние каникулы, Алёшке деваться было некуда, и он тоже явился перед грозные очи Анны Егоровны. Но та только вздохнула:
— Что поделать-то? Но до окончания университета больше ни-ни!
Она даже лично пошла в аптеку и под ехидные смешки школьников, покупающих «Аскорбинку», приобрела «резиновые изделия № 2», целую кучу:
— Вот вам! И не дай Бог…
Но Бог дал. Когда Зоя не приехала в зимнюю сессию домой, отговорившись тем, что завалила экзамен, и ей нужно сдавать хвосты, Анна что-то заподозрила. Она оставила малышей, Люфаньку и его младшего братика Никитку, под присмотром соседки, работавшей в сельских яслях нянечкой, и рванула в город. Живот у внучки был уже приличный, и у Анны вырвалось только:
— Как?!
Зоя, красная как свекла, пояснила:
— Ты слишком маленькие купила…
— Да уж, ошиблись люди, — пробормотала Анна, — Не меня, тебя надо было «Зайчихой» называть!
Мальчика, родившегося в конце мая, назвали Мишкой. Правда, бабушка его тут же прозвала Минькой, что для села не редкость. Но только Анна знала, что Минька – это от слова «мини», слишком маленький…
Когда в сентябре Зоя с Алёшкой уезжали, они увозили с собой презервативы всех имеющихся в природе размеров и наказ бабушки:
— Больше не приму никого! Этих бы поднять.
Мальчишки были похожи друг на друга как две, вернее, три капли воды. Бабушка, несмотря ни на что, их нежно любила:
— Зайчики мои бедолажные, дал же Бог бестолковых родителей!
На натуральных продуктах и свежем воздухе ребята быстро окрепли, уже не напоминали тех заморышей, какими были при рождении. Родители приезжали редко, хорошо хоть, перестали рожать каждый год. После окончания университета попали по распределению в один из арктических районов. Анна грудью встала:
— Не пущу! Сами езжайте, а зайчики мои со мной останутся. Три года быстро пролетят, вернетесь, тогда и заберете.
Три года – это был обязательный срок отработки по распределению. Не смея перечить бабушке и, что скрывать, с некоторым облегчением, Зоя и Алёшка отправились по месту работы, а зайчики остались с прабабушкой.
Моя мама, которой Анна приходилась двоюродной тёткой, ездила в командировку, гостила у родственницы и потом рассказывала:
— От горшка два вершка, и всё туда же: и пол метут, и воду волокут, хоть и в маленьких ведерках, и сорняки на огороде рвут. Дружная команда, а Люфанька у них командир!
…Наступили 90-е, со всеми сопутствующими им атрибутами. Люфанька, которому исполнилось восемь, заявил:
— Ты, бабушка, нас «зайчиками» больше не зови, ладно?
— Вот те на! – всплеснула руками Анна, — И как же прикажете вас величать?
— Мы, бабушка, теперь банда! – гордо заявил Люфанька, а Никитка и Минька важно закивали головами, — Только нам нужны автоматы, ты купи, пожалуйста.
Автоматы купил сыновьям Алёшка. Возмужавший, он приехал в отпуск без жены:
— Я за пацанами, Анна Егоровна. Мы с Зоей решили на Севере остаться, там у нас и жилье, и работа, чего еще желать?
— А Зойка чего ж не приехала, почему один? – бабушка радовалась северным гостинцам, рассматривая редкие для их мест лисьи шкурки, оленьи унты и другие подарки, — Али беременная опять?
Алёшка кивнул:
— Надеюсь, девочка будет, — он улыбнулся, — Теперь-то, надеюсь, можно?
Бабушка только кивнула и быстро отвернулась, чтобы скрыть от зятя непрошенные слезы. Но тот заметил:
— А может, Вы тоже с нами?
Но Анна отказалась:
— Здесь вся моя жизнь прошла, здесь родители, муж, дочка единственная похоронены. Куда я поеду? Но вы уж не забывайте, приезжайте иногда.
Когда уезжали, верили, встреча не за горами, первым же летом – к бабушке! Но летом Алёшке дали семейную путевку в санаторий в Сочи и оплатили проезд.
— Конечно! Мальчишки никогда моря не видели, – убежденно произнесла Анна, — Когда еще такая возможность выпадет? А ко мне на следующий год, я дождусь!
— Бабуля, тут у нас море – круглый год! Море Лаптевых! — смеялась Зоя, — Но теплое море нам всем не помешает, маленький постоянно болеет (да-да, родился четвертый мальчик!). На следующий год обязательно к тебе, на всё лето!
Но на следующий год началась неразбериха с выплатой зарплаты, которая продолжалась почти два года. Анна и сама бы рада приехать, пенсии худо-бедно, но выплачивали. Только вот ноги уже подводили, да и зрение тоже, куда уж лететь!
— Боюсь умереть, и так и не увидеть своих зайчиков, — говорила она соседке, — Ты уж им скажи, когда хоронить приедут, что я их всегда любила.
— Ты, Егоровна, что-то совсем сдала. Может, позвонить Зойке?
— Не смей! Им и так тяжко, а еще обо мне заботы! Не позволю!
В конце мая Анна сидела на крыльце и тоскливо думала, зря она остановила соседку, может, и правда, приехали бы, хоть перед смертью повидаться. Где-то недалеко раздалось звонкое «ку-ку».
— Кукушка, кукушка, сколько мне осталось?
Анна была готова ко всему, даже к короткому половинчатому «ку», но услышала совсем другое:
— Много! Очень много!
Через минуту она уже плакала навзрыд, обнимая мальчишек:
— Откуда? Как? Почему не сообщили?
Зоя поцеловала старушку:
— А мы насовсем, пустишь?
Северный поселок в 90-е начал хиреть, люди стали разъезжаться. На семейном совете решили переехать поближе к городу, пока обосноваться в родном селе Зои. О том, что бабушка совсем плоха, Зоя не догадывалась.
Анна прожила еще десять лет. С приездом своей «банды зайчиков» она буквально ожила на глазах, помолодела, в селе шептались, никак эликсир молодости где-то нашла. А Зайчиха смеялась:
— Правнуки, вот мой эликсир, зайчики мои дорогие.
А потом говорила внучке:
— Как хорошо, Зойка, что ты меня слушать не стала, рожала. Даже подумать страшно, что кого-то из них могло и не быть…
