Андрей всегда приезжает в деревню с удовольствием. Здесь его ждет уютный старенький домишко, который они с отцом отремонтировали когда-то по-хорошему. И отец сказал тогда, что лет двадцать он простоит, а потом уж ему, Андрею решать, что с ним делать.
С тех пор прошло всего десять лет. Андрею уже под тридцать, и вот он привез сюда свою будущую жену Иру. Привез впервые, и пока она оглядывалась по сторонам, он занялся печкой, чтобы протопить дом по-хорошему.
Ему, городскому жителю, сделать это было довольно легко, отец всему научил, да и дед когда-то. А вот бабушки своей он никогда не видел, она умерла за месяц до его рождения. Ему рассказывали, с какой любовью она ждала его появления на свет. Крестик ему купила для крещения. Маленький, серебряный.
Он у него есть до сих пор, в самые тяжелые минуты жизни Андрей надевает его как талисман или оберег. И вроде бы помогает. А портрет бабушки висит на стене в старой добротной рамке. Ира подошла к портрету, вгляделась в него, изучает.
— Хорошая женщина была твоя бабушка. Как ее звали? – спросила она.
— Наталья Егоровна, — ответил Андрей, сидя на корточках у печи и глядя на Иру вполоборота.
— Ты мне хотел что-то рассказать про нее, помнишь? – сказала она и провела рукой по блестящей поверхности самовара.
Все ей здесь в диковинку, даже электрический самовар, не говоря уж о кружевной накидке на подушках, стёганом одеяле, которым покрыта кровать и вязаных цветных половичках.
— Расскажу, обязательно. Может, хоть ты мне поверишь, а то родители ни в какую! – улыбнулся Андрей, чувствуя как по дому начинает распространяться уютное тепло.
А история, которая произошла с ним, случилась почти двадцать лет назад, но до сих пор волнует его душу, она так и осталась непонятной, странной и никем не объясненной до конца.
В ту далекую зиму он, десятилетний мальчишка, приехал с родителями из города к деду в гости. Зима была снежная, морозец хоть и пощипывал щеки, но был не сильный, позволял местной ребятне бегать по улицам, играть в разные игры от обычных снежков до казаков-разбойников. В городе об этих казаках уже и не слыхивали, а в деревне играли вовсю.
В лес ребятам ходить не разрешали, одним во всяком случае, как и на озеро. Там полынья есть, того и гляди угодить можно. Но разве удержишь их? И вот решено было сыграть в эти самые казаки-разбойники все же в лесу. Отпустили их только со старшим братом одного из мальчишек. Тот уже взрослый, школу оканчивал.
Забегались они, заигрались. Старший Алёха стал всех домой звать, а идти не хотелось. Но все же пошли гуськом за ним, раскрасневшиеся, набегавшиеся. Пятеро вместе со старшим впереди, а двое с Андреем поотстали слегка. Тут Алёха повернулся и крикнул им:
— Все по домам, а завтра на озеро пойдем кататься. Коньки навострите, — и они исчезли из виду.
Идут ребята втроем, игру свою обсуждают. Почти уже вышли из леса, как сбоку между деревьями избушка показалась.
— Странно, не помню тут такую, — сказал один из парней, и они, не сговариваясь, прямо к избушке направились.
— Избушка, избушка, повернись к лесу задом, ко мне передом! – шутя крикнул Андрей, заметив, что из трубы дымок тянется.
И вдруг дверь распахнулась, и на пороге женщина показалась, точнее, старушка. Не совсем старая, хоть волосы и седые под цветастым платком. Платье на ней с фартуком, валенки на ногах.
Мальчишки уставились на нее, открывши рот. На бабу Ягу не похожа, улыбается приветливо и в дом зовет.
— Заходите, соколики! Погреетесь, замерзли, небось?
И ноги сами понесли в избушку. Заходят, снег отряхнули с ног у порога. В избе тепло, но совсем по-простому. Колченогий стол посередине с лавками вдоль, топчан, печка. И пахнет вкусно.
— Я только что блинков напекла. Усаживайтесь к столу, угощать буду, — сказала женщина и поставила на стол глиняное блюдо с блинами и банку с медом. – Прямо в мед макайте и ешьте.
Мальчишки, ни слова не говоря, накинулись на угощение. Ох, и вкусные блины оказались! Масляные, поджаристые. Наелись от души, поблагодарили хозяйку и к дверям потянулись. А она подошла к Андрею, за плечи его придержала и сказала почти в самое ухо:
— Ты, Андрюша, на озеро не ходи завтра, и ребятам скажи. Никак нельзя вам туда. Ты понял?
И сказала так тихо, с придыханием, что Андрею жутко стало почему-то. Он покивал головой и выбежал из избушки вслед за ребятами.
— Не ходите завтра на озеро, — сказал он приятелям, — старуха предупредила, — но они подняли его на смех, слушай, мол, всякий бред!
В деревне их уже хватились, чуть не на поиски отправились, когда они появились сытые и довольные. Смеркалось, и волнение охватило родителей.
Пришлось рассказать про избушку и бабульку хлебосольную. Но Андрею не поверили и на следующий день с ребятней отпустили, только когда Алёха сам за ним зашел.
— Ты уж приглядывай, Алексей. Ни на шаг от себя не отпускай, — сказал строгий отец, еще не зная, что компания на озеро собралась.
Андрей помнил наказ старушки. Подошел к ребятам с коньками и сказал:
— Нельзя сегодня на озеро, беда приключиться может…
Но его слова потонули в дружном смехе, и все веселой гурьбой направились в сторону лесного озера. Андрей за ними, правда, коньков у него не было, но он и не собирался ступать на лед: слова этой странной бабульки, которая даже имя его знала, все еще звучали в ушах.
Ребята весело привязывали коньки: кто к валенкам, кто к ботинкам. Андрей стоял в стороне и говорил каждому, кто приближался к кромке льда:
— Осторожнее, под ноги смотри, к полынье не приближайся, — и все в таком духе.
В ответ только отмашки и усмешки, мол, не учи ученого, городской трусишка.
Да, от полыньи ребята держались подальше, но это не спасло от беды. Лёд внезапно затрещал и дал трещину. Все в панике бросились к берегу, но добежали не все, двое ребятишек, которые были с Андреем в лесной избушке, все же провалились под лед, одного из них не спасли…
Это было страшное горе для всей деревни, а уж как убивался Андрей! К нему пришли родители несчастного мальчика, стали расспрашивать, почему он всех предупреждал? И Андрей рассказал про избушку в лесу, про бабушку, про ее предупреждение.
Взрослые вместе с ним отправились в лес, просили показать то место, но так и не нашли ничего кроме развалившегося давно зимовья, балки которого были занесены снежным покровом…
Оставшийся в живых паренек как в рот воды набрал: ни в какой избушке не были, никакую бабушку не видели и уж тем более – блинов не ели.
Андрей проплакал всю ночь тогда, никто не верил ему, а одна мамочка так и заявила:
— Лечить сына надо, раз заговаривается…
И уже перед самым отъездом они с мамой стали разбирать старый дедушкин комод. И нашли альбом, в нем очень старые, почти выцветшие фотографии, немного, не больше десятка.
— Это Митька Квашнин всех снимал тогда. Он фотоаппарат себе купил, вот и делал фотки, а мы покупали у него за копейки. Это Наташа моя, — сказал он, ласково проведя пальцами по неплохо сохранившемуся снимку…
И Андрей почувствовал, как по спине мурашки пробежали. Он узнал ее, это была та женщина из избушки, не молодая и не старая, с теми же внимательными глазами в том же платочке. Вот этот портрет и красовался теперь на стене…
— Я до сих пор не знаю, Ира, что это было тогда: то ли сон, то ли явь. Только тот мальчишка, оставшийся в живых, сказал мне потом, что, мол, с нечистой силой мы повстречались, а скажи кому, засмеют, а то и проклянут. Вот и молчал он.
Андрей снова подошел к портрету бабушки, вгляделся в ее глаза, снова вспомнил тот взгляд, которым она смотрела на него в избушке, и тихо сказал:
— Спасибо тебе, бабушка Наташа, что оберегла меня от беды. А возможно, и жизнь сохранила, плавать я тогда не умел. И, если что, камнем бы на дно ушел.
Он потрогал на груди под свитером серебряный крестик и еще раз тихо произнес:
— Спасибо…
