Очередь к Зое Петровне была огромная – даже по знакомству попасть в ее золотые руки было непросто, а все потому, что даже в самых тяжелых случаях она умудрялась выправить все так, что и ребеночек, и мать находились в преотличном состоянии. Она с детства знала, что будет гинекологом, потому что не было для нее ничего важнее и прекраснее, чем таинство рождения.
Выросла она в деревне, и отец ее был ветеринаром. Мать же по роковой случайности судьбы умерла родами – дороги замело, а у нее что-то пошло не так, и в итоге Зою спасли, а мать схоронили на ее пятый день жизни. Отец был ей и за мать, и за отца – Зоя хвостиком за ним ходила с малых лет, и довольно рано начала помогать: сначала воду подавала, бинты и прочее, а потом уже и в других делах, не боялась она ни крови, ни рева испуганных животных, а более всего интересовалась, когда корова телится, отца часто звали, если теленок не так шел.
— В подобных случаях всегда корову спасать нужно, – говорил отец. – Она потом еще телят нарожает, а вот выживет ли такой теленок – неизвестно.
— А почему тогда меня спасли, а маму нет? – спрашивала Зоя.
Отец вздыхал и говорил:
— Тут уж господь так распорядился.
Конечно, отец мечтал, чтобы она продолжила его дело и поступила в сельскохозяйственный, но Зоя пошла в медицинский.
Вот ведь какая ирония судьбы – сотням младенцев Зоя Петровна помогла появиться на свет, а сама так и не родила ребенка. Было ей сорок два, и родить было еще можно, уж кто, как не она это знала, но только вот родить она хотела от человека, который ее не любил.
Познакомились они больше десяти лет назад, когда Зоя Петровна только начинала свой серьезный путь в медицине. В тот раз она поехала на конференцию, посвященную беременности высокого риска, и после дневных мероприятий не захотела остаться на банкет, так как к ней подбивал клинья один немолодой кандидат наук, который ничуть ей не нравился.
Вместо банкета она вышла прогуляться по городу, шла наугад, пока не услышала грустную мелодию, раздававшуюся из ближайшего подвального помещения. Она спустилась по неровных каменным ступенькам, вошла в сумрачный зал, заставленный круглыми столиками, села за один из них и увидела, наконец, музыканта.
Он был высок, волосы уложены на манер Элвиса Пресли, клетчатый пиджак и блестящие ботинки, в руках саксофон. Зоя обомлела, ее словно окатили ведром ледяной воды – этот человек был воплощением всего, что ей не нравилось в мужчинах, но именно ему покорилось ее сердце сразу и бесповоротно. Случается иногда такая магия.
Конечно, музыкант не мог не заметить женщину в неуместном здесь строгом костюме и с бейджиком конференции на шее, которая не сводит с него глаз, молящих одновременно о пощаде и спасении. Он подошел к ней, познакомился. Звали его Валентин.
В тот раз у них не случился роман – через два дня она уезжала, и разум подсказывал ей, что неправильно бросаться в объятья к человеку, которого, возможно, она больше никогда не увидит. Но через год она вновь поехала на ту же самую конференцию, и тут уже разум не смог удержать ее от безрассудного романа с Валентином, который, между прочим, сразу предупредил, что он полиаморен и не может ничего ей обещать.
Собственно, роман этот продлился пару лет – иногда Зоя вырывалась в его город, в другие разы он приезжал на гастроли и обрушивался неожиданно, словно яркий солнечный луч в ненастном ноябре. Зоя знала, что у него есть и другие женщины, много женщин, но поделать с собой ничего не могла – стоило ей увидеть его профиль, услышать по телефону его бархатный баритон, и она отбрасывала прочь все данные накануне обещания, говоря себе, впрочем, что это – в последний раз.
А потом Валентин ее разлюбил. Она сразу это почувствовала, и в тот миг поняла – если она не станет ему другом, то навсегда потеряет его. И она сменила свой статус, став одной из множества его подруг. Вскоре он переехал в ее город – предложили место в джазовом оркестре. Зоя Петровна радовалась, что теперь сможет чаще с ним встречаться, но она ошибалась: по все той же иронии судьбы именно в ее городе он встретил женщину, из-за которой готов был отказаться от всех других. Зоя бы поняла, если бы это была блистательная оперная дива или обворожительная актриса с обложки журнала, но нет: обычная серая мышь, организатор концертов, ничуть не лучше ее, Зои. Мало того что Валентин дал отставку всем свои пассиям, он еще и дружить с ними перестал, потому что его серая мышка, видите ли, чрезвычайно ревнива.
Что было дальше – легко догадаться. Его серая мышка забеременела, и Валентин вспомнил про Зою Петровну, у которой, между прочим, очередь на год вперед. Конечно, она не смогла ему отказать – стоило только ему улыбнуться, показав пугливую ямочку на щеке, как сердце ее растаяло, простив и всех пассий, и серую мышку, и вообще все.
Беременность протекала с осложнениями, как раз случай для Зои. Ближе к родам она поняла, что дело может кончиться не так уж и благополучно, и, улучив момент, спросила у Валентина:
— В случае если придется спасать – кого в первую очередь? Ее или ребенка?
Валентин с трудом вымолвил серыми губами:
— Ее.
Конечно, Зое и положено было спасать мать, но она хотела это от него услышать, чтобы еще раз свое сердце убедить – хватит надеяться, он никогда тебя не полюбит.
Положение осложнялось тем, что эта серая мышка непременно хотела родить сама. Зоя Петровна объясняла ей, что кесарево куда предпочтительнее, но куда там – начиталась эта дурында всяких глупостей, и талдычила все одно…
Все равно Зоя Петровна сделала все по-своему – когда поняла, что речь действительно идет о том, что скоро и спасать уже будет некого, гаркнула:
— В операционную ее, быстро!
Серая мышка к тому времени без сознания была, так что возражать не возражала. Но и в операционной все пошло не так – открылось кровотечение, пульс нитевидный…
«Так уж господь распорядился», – вспомнила она слова отца.
Ну уж нет! Она же обещала Валентину, что все хорошо будет. А его она не может подвести.
Бледный, с темными кругами под глазами, с трясущимися губами, Валентин дежурил в приемном покое, не соглашался поехать домой. Зоя Петровна шла ему навстречу – вымотанная, натянутая, как струна, еле передвигая ноги.
— Как она? Что с ней?
Зоя Петровна подумала – все на свете отдала бы, чтобы он так спрашивал про меня! А потом мягко улыбнулась, взяла его за руку.
— Все хорошо, Валя, все хорошо. Сын у тебя родился – четыре двести, пятьдесят шесть сантиметров.
— А она как? – повторил он.
— Отдыхает. Попозже тебя проведу.
Валентин сполз по стене, упал на скамейку.
— Ты мой ангел-хранитель, – сказал он. – Спасибо тебе, Зоя, я знал, я всегда знал…
Зоя попросила медсестру в приемном покое сделать ему чай, а сама пошла в ординаторскую. Там было тихо, только часы тикали. Она рухнула на стул, опустила голову на скрещенные руки и заплакала.
