-Илька, Иль…
Митька стоял, задрав голову и кричал в окно.
Я выглянул, осторожно отодвинув штору, приложил палец к губам, но было поздно мама уже услышала.
-Илья, кто там? — мама теперь всегда называла меня полным именем, после того как мы остались с ней вдвоём, она перестала со мной сюсюкать, говорила строгим тоном.
Она говорила тёте Фире, своей тётке, что боится вырастить меня неженкой, когда та журила маму за излишнюю строгость.
Сегодня она меня наказала, я должен был сидеть дома и учить падежи, я начал неправильно говорить окончания, моя мама учитель русского языка и литературы, ей было стыдно, что на меня пожаловалась Клавдия Никитична, наша учительница.
Я уверен, что она придирается ко мне, знает то моя мама тоже учитель, я сказал об этом маме. Так и сказал, но мама презрительно глянула на меня и сказала, что я веду себя ни как советский пионер, а как…Мама не сказала, закусила губу и отвернулась.
Мама обиделась на меня и расстроилась.
Она мне потом объяснила, что это недостойно, сваливать свою вину на другого человека.
В общем я учу падежи, а тут Митька…
Мама вышла на балкон, строго взглянула на Митьку.
— Майя Авдеевна, а можно Ильке гулять?
-Конечно можно — мама пожала плечами, я перестал дышать, сидел втянув голову в плечи, неужели… — вот только выучит падежи, — сказала мама.
-Уууу, — завыл Митька.
-В чём дело? — мама строго повернулась, — ты Дмитрий смотрю уже выучил всё?
-Да Майя Авдеевна, тётя Майя…
-Время пошло, — мама резко отвернулась, через минуту раскрылась дверь, и вздыхающий Митька уселся рядом.
— Именительный падеж мох, родительный моха…
-Мха
-Мха, послушно повторяю я, я знаю, что мама специально выбирает для примера такие трудные слова, казалось бы что там такого три буквы ага, как же…
— Множественное число, винительный падеж? — спрашивает мама
— Мохи? Мохуи? — измученный говорю я, Митька хихикает, закрывшись книжкой, мама у него в классе классный руководитель, Митька на год старше.
— Дмитрий?
— Мхи — выпалил Митька, мама удовлетворительно покачала головой.
-Я же говорю, что ты лучше учишь.
Мама вдруг улыбается, треплет меня по голове и разрешает пойти погулять.
-Правда мама?
-Идите.
— Побежали зырить, скорее, — тянет меня Митька, — Вовка с Серёгой уже там, наверное, — и мы припустили во всю прыть.
«Зырить» у нас означало, подставив кирпичи, зацепиться за подоконник старой гимназии и смотреть в окна на занимающихся юных балерин.
Па-де-де, па-де-де, — проговаривал я про себя, невесть откуда взявшиеся слова. Я даже не знал, что они означают, но с упорством повторял их, наблюдая за одной из девочек.
Худенькая, с рыжими, словно солнечный свет волосами, вздёрнутым носиком и веснушками, целой россыпью.
Балерины делали вид, что не замечают нас, а мы с восхищением «зырили», как изгибаются эти юные грации, как тянут грациозно ручку или ножку, поднимают грациозно головку, па-де-де, па-де-де, па…
Мы смотрели в восхищении на девочек, иногда выдавали фразочки с крепким словцом. Да, мы это знали и владели не хуже уличных мальчишек.
К концу тридцатых, началу сороковых, борьба с беспризорниками была окончена, так нас учили в школе, но мы — то знали. Мы знали где можно найти этих весёлых и беззаботных ребят, по сути детей, но со взрослыми глазами.
С одним из таких я даже подружился, его звали Мишка как моего папу. Мишка приходил иногда вечером, я выносил ему котлету, завёрнутую в бумагу и горбушку хлеба, он не набрасывался с жадностью, ел тихо и задумчиво, наслаждаясь каждым кусочком.
Я несколько раз приглашал Мишку к себе, он отнекивался, мы сидели с ним под большим тополем, и он рассказывал мне разные фантастические истории, а ещё…Ещё Мишка под страшным секретом рассказал мне про одного человека, который пострадал за грехи наши.
-Он мог сбежать, понимаешь, мог просто поднять голову и позвать отца своего, он бы спас, единственный сын всё же, но Он этого не сделал.
-Почему, Миша? Ведь ему было больно.
-Больно, соглашается Мишка, больно, но он терпел, чтобы нам легче было.
-Нам?
-Да тебе, мне твоей маме, всем…
-А папе? — задал я однажды волнующий меня вопрос.
-Где он у тебя?
Я опустил голову.
-Понятно, мои оба там, и сестра старшая, и старший брат, а младшая сестра…
Мишка замолчал.
-Она жива?
-Да. Только не знает, что я её брат…
-Кааак? — ахнул я.
-Так, она маленькая была, когда наших всех…Мы с Мартой остались одни, я сначала с собой её таскал, прятались везде, а потом… Нас в семью определили, мама…та , ненастоящая она добрая была, а я узнал его…мужа мамы, это он приходил в ту ночь, он схватив старшую сестру за лицо долго и нагло смотрел ей в глаза…
А потом их всех увели, мы с Мартой смогли затаиться на чердаке, потом убежать.
Знаешь, я не смог там жить. Я оставил сестру, мама…та, не настоящая, она видела, как я ухожу, она просила остаться. Я ей рассказал про тот вечер, когда… она обняла меня и заплакала, вот так и живу. Я иногда вижу её, она хорошая, зовёт меня, но я не могу…
-А сестра, — спросил я.
-Она была очень маленькая, я велел маме не говорить ей про меня.
-А твои настоящие родители? Старшие брат и сестра?
По его молчанию я всё понял.
Вот такой у меня был тайный друг, даже Митька не знал, не знаю почему он выбрал меня.
Он пришёл ночью, Мишка.
— Илья, — мальчик был на удивление в чистой, выстиранной, залатанной одежде, умыт и причёсан, — Илья, я уезжаю. У меня появился шанс стать тем, кем я хочу. Меня отыскал дядя по маме…Её младший брат, я уезжаю Илька. У меня тоже теперь появится шанс начать обычную жизнь.
-А Марта?
-Я поэтому и пришёл к тебе, ты единственный, не считая «мамы», кто отнёсся ко мне хорошо, Марта, моя сестра, — парень горячо зашептал мне на ухо.
С тех пор я больше Мишку не видел и надеялся, что у него всё хорошо. Меня подмывало спросить маму о боге, о том который как человек, правда ли это? Но я не знал последствий, как мама отреагирует на мой вопрос.
В этот раз я бежал к училищу «зырить» с одной мыслью, что мне надо наконец-то подойти к Марте.
Да она училась там, куда мы бегали «зырить».
Я смотрел на рыжую девочку, на её выступающие ключицы и тоненькие ручки, на россыпь веснушек.
В этот раз я был уверен, что она меня заметила, она посмотрела долгим взглядом и не отвернулась. Я увидел, как дрогнули пушистые, светлые ресницы.
На второй раз я опять почувствовал, что девочка смотрит на меня, а сегодня…Сегодня я был в этом уверен.
Руки мои вспотели, я обернулся на пацанов, нет, никто не заметил.
Я сполз с кирпичей и пошёл в сторону реки, что мне было категорически запрещено.
Она догнала меня и тихонько пошла рядом.
— Сначала я думала, что ты мой брат, я смутно помню его, не знаю почему, ведь я была не совсем малышкой, видимо от пережитого страха, а потом поняла, что ты не брат…
-Ты Марта?
-Да. только меня теперь не так зовут.
-Я знаю…Миша сказал, тебя Мария теперь звать.
-Миша? Ты знаешь моего брата? Ты видел его? Отведи сейчас же, прости…отведи меня к брату.
-Я не могу, — я покачал головой. — прости, я не могу, правда.
Я рассказал девочке всё что знал, умолчал только про её нового папу, не знаю почему.
-Как вы с ним сдружились? Ведь он…старше тебя и…
-Беспризорник?
Девочка кивнула.
-Мы вместе спасли котёнка, его собаки загнали на дерево, я один бы не справился, но мимо проходил Миша.
-А где он теперь?
-Кто?
-Котёнок, конечно.
-Дома… у меня…
Так мы познакомились с Мартой, точнее Машей…
Однажды, когда мы играли с Василием, так мы с мамой назвали котёнка, пришла мама она не удивилась Маше, познакомились и болтали, пока Маша не вспомнила что пора домой.
С тех пор я уже мог не ходить «зырить», но я всё же ходил, а потом шёл к дверям и встречал Машу, иногда я наедине называл её Мартой, девочка с благодарностью смотрела на меня.
Мы никогда не разговаривали по поводу её семьи, она без слов поняла, где мой папа.
А потом началась война.
Машин новый папа ушёл на фронт, а в наш городок вошли они, фашисты.
Мама наказала мне не ходить по улицам, она объяснила, что людей, принадлежащих к нашей национальности, отлавливают на улицах и куда-то увозят.
Я жил в своей стране, у меня было прекрасное детство, у меня друзьях были люди различных национальностей, мы даже не задумывались, что бывают какие-то не такие национальности, мы даже никогда не думали об этом.
Я теперь сидел дома, изредка ко мне прибегал Митька, или приходила Маша.
А однажды мама не пришла, и на второй день тоже, она ходила на какие-то трудовые работы, каждый день, я пошёл её искать.
Я увидел, как их сажают в большие крытые машины, я увидел свою маму и рванул к ней
-Мама…
Меня кто-то оттащил за шиворот и закрыл рот большой, шершавой ладонью.
-Тихо, тихо сынок, ты уже ничем не поможешь, тихо.
Это был сосед, дядя Саша рассказал, что готовился побег, но не успели, кто-то предупредил фашистов…Дядя Саша сказал, что мне нельзя идти домой, что лучше спрятаться, отлежаться, а потом они придумают как переправить меня и остальных в тихое место.
Идти мне было некуда, и я пошёл под мост, по пути, проходя мимо окон Марты, я решил стукнуть ей в окно и предупредить чтобы не ходила к нам.
Девочка уговорила меня войти.
-Я подвергну вас опасности, у тебя и так папа на фронте.
Вдруг вышла мама девочки, та самая, про которую Миша говорил. Она спокойно выслушала дочь и велела мне зайти.
-Мама, он собрался под мост…
-Нет, — женщина нахмурилась, нет, слышишь? Мы спасём тебя, собирайтесь дети, попробуем обмануть судьбу.
Мама, с тех пор мы называли её только так, рассказала, что у неё с мужем был сын, он был в моём возрасте, когда не справился со скарлатиной. Его звали Альберт, так я стал Альбертом.
А Маша обратно стала Мартой, мы прошли пешком много различных постов и проверок, они изучающе смотрели на меня, на мои чёрные вьющиеся волосы, на мои синие от природы глаза.
-Юдэ? — звучал один и тот же вопрос, — юдэ?
-Нет, нет, что вы господин генерал, — на чистом, без акцента языке отвечала мама, мама всех называла генералами, — это мой сын Альберт, — я смотрел на них, не отрываясь и нас отпускали…
Мама велела нам забыть всю прошлую жизнь и выучить новую историю, мы брат и сестра, наш папа русский, мама немка, мы идём домой…
Мой папа, мой родной папа, он был русским, как -то получилось, что мне не достался цвет глаз моей матери, но достался от отца, видимо кто-то решил таким образом помочь мне выжить и спастись в этом хаосе.
Мы набрели на своих, мама и Марта были без сил, я держался. Нам обогрели и отправили за линию фронта, далеко в тайгу.
Всю жизнь с сестрой мы прожили под чужими фамилиями, но мы любим и гордимся нашей мамой.
Рискуя жизнью, она первый раз спасла детей, ведь это она уговорила мужа забрать Марту с Мишей домой, и второй раз, спасая меня.
Она вырастила нас достойными людьми, дала образование, наша мама.
Я действительно поверил, что она моя родная мама. Я начинал забывать ту, прошлую жизнь, отрывки памяти приносили мне в воспоминаниях милый голос моей родной матери, смех отца…Я вспоминал как мы бегали «зырить» и тушил на этом моменте свою память.
Однажды, когда я уже был достаточно известным в своих кругах человеком, меня отправили отдохнуть к морю, я прохаживался с женой и маленькой внучкой по дорожкам санатория, когда поймал взгляд одного плечистого, пожилого мужчины, что-то знакомое…Да нет…не может быть…
Он подошёл ко мне, когда я пил минеральную воду, приписанную врачом.
-Здравствуй, Илька.
-Здравствуй, Миша…
-Я не Миша давно уже.
-Да и я не Илька…
-Как Маша?
-Хорошо, только она не Маша, второй внук у неё, всё хорошо.
-Я рад.
-Знаешь, она теперь моя сестра. Всю жизнь моя сестра.
-Спасибо тебе…братишка. — Помолчав сказал мужчина, — не будем ворошить прошлое.
-Не будем.
-Не говори ей…
-Не скажу.
Я дописал последние строчки в мой дневник и положил его на столе, в комнату заглянул старший внук. Мальчик с синими глазами и кудрями цвета вороного крыла.
-Деда, ты хочешь чай?
-Да Илья, да мой мальчик…
Я не считаю, что прожил чужую жизнь, неизвестно какая она была бы моя, не случись это всё с нами.
Я берегу всё, что есть у меня.
Однажды, я встретил мужчину лет на двенадцать моложе меня, у него были удивительно синие глаза и знакомые черты лица.
Он рассказал, что его отец был репрессирован, в ссылке встретил его мать, женился, всю жизнь прожил недалеко от тех мест куда мы попали с мамой и сестрой.
Я встретил родного брата по отцу, но я не сказал ему ничего, ведь это была чужая жизнь, не моя…
