Дело было летом. Я, как всегда, на каникулах гостила в деревне у бабушки с дедушкой. Обычно мы проводили время с моей двоюродной сестрой, Светкой. Светка старше меня на год и в то лето ей было уже девять лет, а мне по осени должно было исполниться восемь.
Был уже конец июля и вся клубника уже сошла. Соседка деда Митрофана, Надежда Петровна, всегда держала много клубники из-за своего внука, которого тоже родители привозили на каникулы. Но, как правило, уже к тому времени, когда клубника сходила. И Надежда Петровна приноровилась клубничку, ту, что помельче, замораживать, а как внук приезжал, стряпала для него вареники с клубникой.
Но в то время мы про это ничего не знали. На клубнику в это лето я не попала, поэтому, может, и клюнула на развод. Светке тоже мало чего досталось – родители не выращивали, а у бабушки с дедушкой, помимо нас, еще две внучки и внук. Толпа людей на ведёрко клубники. Как-то так получилось, что дедушка основным считал виноград, его и выращивал.
Так вот приехал к Петровне внук, Вовка, ему было чуть побольше, чем Светке, но точно уже не помню. Как водится в деревне, бабы вечером собирались на лавке возле чьего-нибудь дома, в основном, у бабушкиного, а мы, детвора, рядышком где-нибудь играли. И нам не скучно, и бабушки отдыхают.
Так вот наварила Петровна Вовке вареников и по-соседски деда Митрофана угостила. Всегда так делала, дед один, сам себе такого не наготовит, а они, всё же, одноклассники.
— Здорово, Митрофан, чаво в палисаднике копаишси? Иди передохни, я тибе вареников с кулубникой принесла.
— От спасибо тибе, Петровна, дай Бог тибе здоровья. Поставь на лавку, сейчас передохну и попробую.
Петровна поставила чашку с варениками на лавку и побежала по своим делам. Дед переложил шланг в сливу и присел на лавочку, сидит, вареники ест. А мы со Светкой как раз возвращаемся с другого конца деревни, там Светкина бабушка жила по материнской линии. Вот мать ей и поручила что-то отнести бабе Оле.
— Здорово, девчаты, куды бегали?
— Здрасте, деда Митрофан, к бабе Оле ходили, — ответила Светка.
— Ну идитя сюды, варениками угошшу, с кулубникой! Таку кулубнику по утру насобирал в самародиновой посадке нынча утром. Да-а-а, чудесов на свете многа, это я вам точна говорю! Дак вот вареников настряпал, наелси ужо от пуза, больше не лезут, будити исти, чи не?
Ну как тут откажешься! Вареники с клубникой! Присели рядышком, едим вареники, с них сок льется, все, как поросята, вымазались, но до чего же вкусно! А про чудеса-то из головы не выходит, переглядываемся, мол – в смородиновой посадке? Клубника? А дед молчит, ждёт, проглотили наживку или нет? Ну, естественно, проглотили!
— Не бывает клубники в смородиновой посадке! – выпалила Светка, проглотив вареник.
— От вы глупаи, дак енто же не проста́ кулубника, чуешь, кака сладка, да укусна?
— Ага. А как это не простая?
— Да так, волшебна! Просто так не покажется, для ей свисток специяльный нужон, волшебнай. Свистишь в яво, а кулубника из под листочков самародины выглядывать начинаить, видимо её-невидимо, бери сколь хошь!
Тут уж у нас в ногах засвербило, прямо представили, как свистим и клубнику в бидончик собираем, одну – в бидончик, вторую – в рот, аж слюньки потекли.
— Дак ешьте вареники, ешьте.
Да, какие там вареники, когда там волшебная клубника пропадает! А дед сидит, на нас смотрит, ждёт, когда свисток клянчить будем. Я постеснительнее была, а Светка посмелее.
— Деда Митрофан, а ты можешь нам свисток этот на время дать? Мы бы после обеда бы сбегали?
— Ну, Светка, ня знаю, ня знаю, потеряете ишшо.
— Да не потеряем, не бойтесь, мы быстренько, насобираем клубники и назад принесём.
— Да, оно, конешна можно было бы дать, да тольки апосля обеду не могу, Кольке с Петькой обещалси, разве тольки сейчас? – и так хитро смотрит на нас.
— Не-е, до обеда нельзя, баба Клава сказала, чтобы к обеду дома были, разочарованно вздохнула Светка.
— Ой, подумашь, разок попожжей пообедаити! Зато кулубники приташшыти, баба Клава вареников настряпаить, да говорю жа, она тольки рада будить. Надысь вздыхала, мол, чё за дела, хочь бы детворе вареников с кулубникой настряпать, да где ж её окаянную возьмёшь? А тута вы да с кулубникой!
Не знаю, что нас могло остановить, разве что хворостина бабы Клавы, но её там не было. Светкины родители работали, так что дома никого не было. Она поскакала за бидончиком, а дед Митрофан ей в след кричит:
— Да прихвати ишшо каку-никаку чашку. Там ишшо бздники (паслён так называли) по посадке полно, дак с им тожа вареники хоро́ши (это правда-хороши́). Заодно и бздники наберёти!
Светка быстро прибежала, дед выдал нам обычный свисток розового цвета, еще раз наказал, чтобы не потеряли, и мы побежали к ближайшей лесополосе, которых вокруг деревни было полно понасажено.
Уж как мы свистели вдоль полосы! То я, то Светка, ну никак клубника не появляется, хоть плачь! А время уборки, машины, туда – сюда мимо посадки ездят, представляете, какое зрелище? Две девчонки вдоль посадки мечутся, одна в свисток на смородину свистит, а другая с бидончиком то и дело наклоняется, на кустах что-то высматривает!
Паслёна и правда — полно. Отчаялись мы совсем клубнику найти, даже поссорились. Светка сделала вывод, что наврал дед Митрофан, а я за него была. Мол, а где он тогда клубнику на вареники взял? Да и про паслён ведь правду сказал. Ну не с пустыми же руками домой возвращаться. Почти полный бидончик в четыре руки паслёна насобирали.
В это время баба Клава нас кинулась. Вышла на дорогу, выглядывает, не идем ли от бабы Оли.
— Чвао, Клавдя, потеряла ково, чи не? – задевает дед Митрофан бабушку.
— Да девчаты маи до Оли побёгли, наказывала им к обеду вернутся, а их чёт всё нет.
— Дак они от Оли-то пришли. Взяли бидончик и поскакали в посадку за Чипинячку, говорять, вареников хоцца, сбегаем кулубники наберём, – как бы, между прочим, говорит Митрофан и смотрит на бабушку, – странные у тябе девки каки-то.
— Да ты чаво, кака кулубника? Можа за самародинай?
— Не, говорили, что за кулубникай. А еже ли ж, говорять, не будить, то хочь бздники насабирають.
— Да итить твою ж за ногу! Гляди, Митрофан, коли тваих рук дела, берегися у мине! – Заподозрила неладное бабушка. – Усё Василию расскажу, он тибе устроить!
— Да я им и слова-то не успел сказать, выскочили из Людкиной калитки и поскакали, как угорелыя! Ты мине лучша вот чаво, Клавдя, скажи, тибе ёжики не нужны?
— Каки ищё ёжики, ты чаво, накой мине ёжики? Ты чаво мне тута зубы заговаривашь?
— Да на кой мине тваи зубы! Вон их в палисаднике цельный выводок энтих ёжиков, усех гадюк заразы попередушили, чаво и делать ня знаю. Тибе-то гадюки ни к чаму, а мине без их пряма бяда кака-то!
— А на кой тибе гадюки-то? – Женщина есть женщина, любопытство всегда возьмёт верх.
— Дак с ими, знашь, кака эконмия получаица! Вот самаг&онка у мине семьдесять градусав, а я её пополам с водой разбавляю, и по бутылкам, а в бутылку по гадюке, дак она через три дня опять семьдесять градусав! О, как, а говоришь, накой гадюки! Да ишшо, знашь, кака сила от такой настойки? А ты думашь, чаво вокруг мине девки вьюцца?
— Ой, да иди ты, помяло, каму ты нада, девки вьюцца! – Махнула на него рукой бабушка и пошла за нами в посадку.
Мы уже входили в село, когда увидели бабушку, идущую нам навстречу.
— И иде вы шляитиси? Вы почему таки самовольницы? Вам кто в посадку ходить разрешал? – И всё в таком духе. – Быстро домой! Наказаны!
— Баба Клава, нам деду Митрофану нужно свисток отдать, мы обещали, — заканючила Светка.
— Какой такой свисток?
Мы рассказали, бабушка только руками всплеснула.
— От ить, я так и знала! Домой идитя, а за свисток ня бойтися, я сама яму отдам, пусть потом попробоваить выташшыть! Откуда вытащить – мы тогда не поняли.
Вечером бабы собрались на лавочке, возле них уныло околачивался Вовка, а мы со Светкой сидели во дворе в беседке и болтали ногами. Не знаю, чего там бабам рассказала бабушка, но периодически мы слышали весёлый хохот и от этого становилось ещё тоскливее. Вот бы нам тоже туда, там так весело.
Потом пришла Надежда Петровна и принесла нам вареников с клубникой и своей сметаны. Это хоть и немного, но скрасило наш унылый вечер.
А по деревне бабы болтали, что у мужиков находили странные бутылки со змеюками. Так они их от греха повыбрасывали.
