На танцах в доме культуры Валя давно приметила красивого, широкоплечего парня. Она то и дело ловила на себе его взгляд, и ждала, когда он пригласит её на танец. Но парень не спешил.
Тогда она пошла с Васькой с вагоноремонтного, он ей не особо нравился, но стоять, подпирая стенку, надоело, а Василий её пригласил.
— Валь, завтра здесь фильм будут показывать, афиша уже висит, — сбиваясь от волнения, сказал Василий, — не хочешь пойти? Я приглашаю.
— Я подумаю, — сказала она, но тут, вдруг вместо Василия оказался тот самый парень, который смотрел на неё весь вечер.
— Она уже приглашена, — обернулся он к оторопевшему Василию, и тот, посмотрев на Валентину, которая улыбалась не ему, вздохнул и отошёл в сторону.
— Куда приглашена? — спросила она нахала. Такие, впрочем, ей всегда нравились.
— Это неважно. Хочешь, пойдём гулять, хочешь — в кино, — он уверено вёл её в танце, и она смотрела на него глазами, полными восторга. Казалось, что вот он, тот, которого она так давно ждала.
То, что Гена ревнив, она узнала ещё до свадьбы. Но она и сама ревновала его к подругам, которые не стесняясь, кокетничали с ним, так что сочла, что ревность это непременное условие любви.
Ещё её избранник был скуповат, но влюблённая Валя во всём винила его трудное детство — мать воспитывала Гену без отца, на счету была каждая копейка.
И вот июньским утром Валентина и Геннадий поженились. После регистрации, была поездка к мосту желаний, где молодожёны повесили на кованые перила замочек с надписью «Гена+Валя». Будущее казалось им счастливым и безоблачным.
Первым звоночком стало то, что Гена попросил жену не общаться больше с подругой Надей.
— Мужики рассказывают, что она давалка, — сказал он Валентине.
— Кто? Надя? Что за ерунда, заступилась за подругу Валя, — то, что она не замужем, ещё ничего не значит!
— Я сказал, прекрати общение! Не то я сам его прекращу, — сказал он, уткнувшись в газету.
— Каким образом ты можешь его прекратить? — Валентина перестала греметь посудой.
— Увидишь.
Через некоторое время Валентина стала замечать, что подруга сторонится её.
— Надя, что произошло? Я чем-то тебя обидела? — поймала её как-то на улице Валя.
— Нет, — виновато улыбнулась Надя, — ты прости, Валюш, мама болеет, мне надо бежать.
Валентина, конечно, знала, что у Нади болеет мать, но чтобы подруга не уделила ей и пяти минут… всё это показалось Вале странным тогда, но больше к Надежде она не приставала.
— Что ты сказал Наде? — спросила она мужа, наливая ему его любимый густой фасолевый суп.
— Ничего, — пожал тот плечами и стал есть. Вдруг он поднял от тарелки глаза на жену: — суп пересолен!
— Да, извини, так вышло. Копчёности оказались жутко солёные. Надо было вымочить свиные ушки перед тем как…
Он положил ложку, и встал. Обошёл стол и подошёл к ней вплотную.
— Свиные ушки, говоришь? А ты не влюбилась? Говорят, пересоленная пища — верный признак гулящей жены.
— Гена! Кто тебе такую чушь сказал, — сначала Вале было смешно, она думала, что муж шутит. Но он, взбесившись от её смешка, схватил за скатерть и дёрнул. Тарелка с супом перевернувшись, упала на пол, но не разбилась. Валентина от неожиданности вздрогнула.
— Узнаю, убью, — глухо сказал Гена, и сев за стол, достал газету, — прибери здесь всё и свари пельмени. Только не соли, я сам.
Если бы она знала, что будет дальше, она бы убежала прямо тогда, бросив всё, включая ревнивца. Но поразмыслив, она решила, что плохое настроение мужа связано с тем, что должность, на которую он рассчитывал, досталась другому человеку, у которого были связи.
Время шло, и наконец-то Валентина забеременела. Гена порхал вокруг неё на крыльях, снова стал тем самым парнем, которого она выбрала когда-то. В выходные Гена сам ей готовил, и даже один раз помог ей подстричь ногти на ногах, потому что из-за живота ей было это несподручно. Позже она поняла, что ему было жалко денег на процедуру.
Когда родился мальчик, Гена, казалось, был счастлив. Сына назвали в честь деда Геннадия, героя войны Николая, но это не спасло мальчика в будущем от частых отцовых придирок и нотаций. Когда сын подрос, Геннадий вдруг решил, что сын на него не похож. Абсолютно! Он срочно выехал к своей матери, полдня рылся в семейных альбомах, но так и не нашёл никого, на кого бы Колька был похож хоть самую малость. И свекровь Валентины подлила масла в огонь, сказав, что в их семье никогда не было таких оттопыренных ушей, как у внука. О том, что «уши» могут быть у кого-то из семьи Валентины, они и не подумали.
Домой Геннадий вернулся сильно не в духе, но ничего не сказал. С этого дня жизнь сына превратилась в ад. Отец попрекал его всем, чем мог: куском хлеба, потраченными на него деньгами, крышей над головой.
— Что ты говоришь, Гена, опомнись! Это же наш мальчик! — вступалась за сына Валентина.
— «Ваш», мальчик! — наконец, не выдержал он, — и теперь, мне бы крайне любопытно было-бы узнать имя его настоящего отца!
— Всё! С меня хватит! Всю душу ты мне вымотал со своими придирками, всю кровь выпил, — горько сказала она, доставая с антресолей старый, запылившийся чемодан, — завтра нас с Колей здесь не будет!
— К нему побежите? К настоящему отцу? — Геннадий грубо развернул Валентину, и получил пощечину.
Он замахнулся в ответ, но вдруг рука его опустилась… он рухнул перед женой на колени, и обхватив руками её бедра уткнулся носом в махровый халат.
— Прости меня, Валечка! Я… я дурак, совсем голову потерял! Мне сказали, что у тебя есть любовник, я не верил. Но мы стали отдаляться и я подумал, вдруг не врут… а тут ещё Колька со своими восторгами.
— Какими восторгами? — уточнила Валя, — сама не замечая, как руки её непроизвольно гладят волосы мужа.
— Ну, он постоянно рассказывает, все про этого… тренера своего, по лёгкой атлетике! «Пал Ваныч сделал», «Пал Ваныч сказал…»! Мне, как отцу, обидно: обо мне он так не говорит! Не цитирует меня!
— Так ты ничего для этого не сделал! Что ему цитировать-то? Как он у тебя вагон времени и ресурсов урвал? — сказала Валентина, — не заметив, как ловко он сменил тему.
— Нет, нет… конечно, я виноват! Но я люблю вас, обоих! Без вас моя жизнь лишена смысла! Ну, прости меня, родная!
Валентина поверила ему и упустила ещё один шанс уйти. Она взяла с мужа обещание, что он больше никогда не станет оскорблять её недоверием, и будет вести себя с Колькой, как любящий отец, а не Цербер.
Какое-то время он вёл себя идеально. Но потом его сократили с работы, и он был вынужден искать новое место. Почти год искал. Валентина работала, Коля поступил в институт на бюджет. «Шёл бы работать» —ворчал Геннадий, но поскольку сам сидел на шее у супруги, голоса не повышал.
К тому времени ему было уже слегка за сорок, он ещё располнел и выглядел не очень. По его специальности Геннадию отказывали под разными предлогами, и тогда он устроился охранником в кооперативное кафе. Ему выдали ствол с холостыми патронами, наручники и дубинку, и он понял, что это всё, о чём он мечтал всю свою сознательную жизнь.
Будь у него такой арсенал, он бы наказал отца, бросившего их с матерью, и проучил бы хлюпика, которого по звонку взяли на его место, и … многих бы поучил, у него был длинный список и хорошая память.
Однако, на работе применить дубинку, не говоря уж о пистолете, у него не было случая: клиенты попадались законопослушные и безропотно оплачивали любые счета. Иногда цокали языком, возмущались, но платили. Никто не хулиганил и не переворачивал столы.
Как-то в конце рабочего дня, прохаживаясь по закрытому помещению, звеня наручниками и поглаживая дубинку, он пожаловался своей нанимательнице, Мирославе, что ему жаль, что не получается проявить себя, применить оружие и наручники. Она пересчитывала выручку, и подняла на него удивлённые глаза. На следующий день, она, ничего не сказав, уволила его.
Это стало для него ударом. Он снова осел дома, а Валентина к тому времени работала где только могла, чтобы сын не бросал институт. Но Коля, видя, как надрывается мать, решил помочь ей, и стал подрабатывать на рынке. Первый раз получив деньги, в институт он возвращаться не захотел, а вскоре и вовсе съехал из родительского дома.
Он смог помогать матери деньгами, но мечты об инженерном будущем пришлось оставить. Хотя больше всего юноша мечтал не о нём, а о свободе. Поэтому, вырвавшись из дома, он стал более раскрепощённым и весёлым.
Как-то в отсутствии отца он забежал к матери домой. Купил цветов, коробку конфет…
— Сына, ты чего? — испугалась мать, — как я цветы объясню… он же меня сожрёт потом!
— Прости, я забыл, — нахмурился сын, — мама, да бросай ты его, что ты терпишь? Посмотри, ты же.. — сказал он и осёкся, пощадив мать. Но она и сама всё поняла. Она превратилась в старуху, загнанную лошадь.
— Я не могу бросить его сейчас, — вздохнула она, — на что он жить-то будет? Сопьётся, руки на себя наложит, не дай бог.
— Пусть! Зато ты поживёшь нормально, мам! — сын обнял её, — решайся!
— Пусть работу себе сначала найдёт, а там посмотрим, — улыбнулась мать, и Николай заметил, что у неё мелко трясётся подбородок.
И он понял, что мать никогда не бросит этого… клеща.
