Жаркий полдень дохнул пылом, как из устья печи, задрожал, поплыл переливающийся воздух, превратился в душное марево. Вдалеке качались в нём крыши деревенских домишек, голубая лента реки и густой тенистый лес с другого конца поля. На выцветшем небе не было ни облачка, словно вся синь его ушла в васильки, что тут и там светились сапфировыми огоньками в золотых колосьях.
Птицы и те примолкли, спрятались в пышной листве тополей. Одни лишь пчёлки кружили над головами, пролетая на луга, что раскинулись у реки, да возвращаясь обратно с полными лапками пыльцы, смешанной с нектаром, и собранной в колобочки. Мохнатые бочка полосатых тружениц тоже припушены были золотистой сладкой пыльцой, и похожи были пчёлки на мельника, деда Игната, всегда покрытого с головы до ног белой мукой.
Притомились к полудню девчата, присели отдохнуть в тенёчке за снопами, скинув с головы свои белые платочки, и обмахиваясь ими. Достали каждая из своего туесочка нехитрую свою снедь – варёные картофелины, хрустящие пупырчатые огурчики, беленькие яички, острые пёрышки зелёного лука, молоко в крынках, оладушки да каравай. Стали обедать вскладчину. Ели, кто что хочет, хохотали друг над другом, подзуживали, а как поели, затянули песню ладную да складную, прислонившись к снопам.
Вдруг показалась на дороге бричка, поехал куда-то по делам хозяин, отец Матвея, снял с головы картуз, помахал девчонкам, остановился, поздоровался со всеми, да поехал дальше по своим делам.
Девушки прилегли отдохнуть малость после обеда, вздремнуть в тенёчке. Василисе же спать не хотелось, она отошла в сторонку и присела за снопом. Прикрыв глаза, она вспоминала сегодняшний сон про Матвея. Вот время обеда прошло, пора было и снова за работу приниматься. Славно поработали девушки до самого вечера, а как солнце стало на отдых садиться, так и домой засобирались.
Шли они по дороге, молотя пятками и поднимая пыль. Василиса затянула песню, петь она была мастерица. Всё мечталось ей вместе с Матвеем песню спеть душевную, о любви, чтобы поддерживали они сильными своими голосами друг друга и летела песня на простор, отзывалась в сердце, трогала душу за живое, звенела струнами радости.
Тут вдруг мысли её оборвал неожиданно послышавшийся топот копыт и задорный присвист:
— Э-ге-гей! Берегись! Затопчу! Кого затопчу, того и в невесты возьму!
Девчонки захохотали, завизжали и бросились врассыпную в придорожную траву. Все успели отскочить и лишь одна Василиса, не опомнившаяся ещё от своих мыслей, замешкалась и заметалась по дороге. Матвей, а это был он, объехал её кругом, остановил своего коня, обдав девушку клубом пыли, и улыбнулся, глядя на неё, конь под ним гарцевал.
— Ну вот, попалась, одна не успела убежать!
Девчата с визгом подскочили к Матвею и стали тянуть за повод, за узду, за штаны Матвея, хохоча и пытаясь стянуть его из седла:
— Всё, не отпустим теперь тебя!
— Что, Василиса, пойдёшь ко мне в невесты? – спросил, глядя на Василису Матвей.
Та зарделась, зарумянилась, опустила глаза и отступила на несколько шагов в сторону.
— Да ты не бойся, я тебя не обижу, я добрый, — рассмеялся Матвей.
Девчата тоже засмеялись, а Василиса, ещё больше вспыхнув, пошла вперёд по дороге. Девчонки поспешили вслед за ней. Матвей тихонько поехал рядышком с Василисой. Спустя время он наклонился к девушке и спросил:
— Ну что, пойдёшь ко мне в невесты?
— Да будет тебе уже, — ответила, чуть не плача, Василиса, — Что ты смеёшься надо мной? Пошутил и будет.
— А я не смеюсь, я серьёзно сказал, — Матвей посмотрел ей прямо в глаза.
Ничего не ответила больше Василиса, побежала к девчонкам. Матвей же пришпорил коня и крикнул на ходу:
— На вечорку сегодня приходи!Потанцуем!
Василиса посмотрела ему вслед, как он понёсся в деревню под смех и улюлюканье девчат, и опустила голову.
— На вечорку, — подумала она про себя, — Какая мне вечорка, единственную выходную юбку свою порвала.
Она горько вздохнула и пошла по дороге.
Подойдя к своему двору, она увидела Алтрапку, который поджидал её у калитки. Завидев хозяйку, тот понёсся на всех лапах ей навстречу, прыгнул, положив лапы на грудь, и принялся вылизывать мокрым языком Василискино лицо, та расхохоталась и потрепала пса между ушей, а после крепко прижала его к себе.
— Алтрапушка ты мой, хороший ты мой, верный друг! Пойдём домой.
Пёс кружился вокруг хозяйки, не давая пройти, вилял хвостом и дышал, радостно высунув язык. Василиса спотыкаясь от таких объятий, смеясь, шла потихоньку к калитке, дойдя наконец кое-как до двора, она села на скамейку под окнами, и, сняв с головы платок, утёрла им лицо:
— Ох, и жарко нынче.
Из дома вышла мать и встала, улыбаясь, на крылечке.
— Притомилась, донюшка? А я баньку истопила, ступай, смой пот да пыль. Крапивы тебе да ромашки для косы запарила, ополосни волосы-то травушками.
— Спасибо, мамонька!
Мать продолжала глядеть с улыбкой на Василису.
— Ты чего, мамонька, улыбаешься так?
— А новость у меня для тебя есть радостная. Ты в баньку ступай, а после дома расскажу всё.
— Сейчас скажи! – девушка подскочила к матушке и закружилась вокруг неё точно так же, как давеча скакал вокруг неё Алтрапка.
— Нет уж, — отмахнулась мать, смеясь, — После.
Василиса улыбнулась матери и, чмокнув её в щёчку, поспешила по тропке, петляющей меж рядов картофеля да грядок, в самый конец огорода, где стояла банька, в предвкушении от той новости, что приготовила ей матушка.
