— Спешу к вам с пенсионерским приветом, уважаемое министерство образования. Как вы поняли, это уже изрядно доставшая вас Таисия Семёновна Стёпкина. Сегодня я не по поводу учебников, я с другим вопросом.
Внук Тимошка решил просветить нас с дедом Порфирием относительно воспитания себя. Вместо сказки на ночь он раскопал нам в телефоне научно-педагогический семинар с каким-то коучем на тему правильного обращения с современными детьми.
Я летаю с вашего зоопарка! Уважаемые министры, ваш коуч из предбанника нагородил столько терминов, что я до сих пор не пойму: как их все упихать в одного небольшого внука Тимоху?
Колосится же бобёр, до чего всё сложно! В силу своей природной темноты я понимала ваш семинар только через слово, а Порфирий – через два. Могу слегка запутаться в вашем тарабарском жаргоне, так что не взыщите.
Жутко подкованный коуч три часа расписывал, как правильно воспитать в ребёнке гармоничную личность и лантрифундичную негропупость.
— Чего он там финтит? – спросил дед у меня. – Лантрифундичная? Негропупость? Хм… а когда отроку надо давать леща? С утра или в полдень?
— Откуда мне знать? – ответила я. – Слушай академика и не мешай, бородавка зелёная!
Далее коуч принялся наставлять родителей, как сделать, чтобы ребёнок становился эгрофистым утусястом, а не утусястым эгрофистом, и развивался всё зюкаче и зюкаче.
— А зюкаче – это как? – рассердился дед. – Пусть нормально объяснит: сколько раз на дню надо драть оболтуса – три али четыре?
Но о порке коуч не пояснял ни слова, он вещал всё загадочней и умнее. Это ввергло моего деда в глубокие раздумья. Когда Порфирий слышит столько заковыристых слов зараз, то настраивается на философский лад. А если Порфирий настраивается на философский лад – значит, у него опять где-то припрятано.
— Ёкараный насос! – сказал дед Порфирий. – Пусть ваш бабай по-русски растолкует: сразу отвешивать углану леща или опосля?
— Ты поняла, бабуля, как надо меня воспитывать? – прошептал внук Тимошка. – Я ничего не понял, но чешет классно!
Мой дед Порфирий возмущённо фыркнул и по привычке отошёл к стиральной машине, но жестоко обломался: я заранее там всё проверила и повесила на неё амбарный замок.
Дед пожал плечами и перешёл к швейной машине. Вот гадство! Швейную машинку-то я как раз и не перетряхнула.
— Не подглядывай, ведьма! – пригрозил дед. – Сиди и впитывай свою ересь про утусястых эгрофистов!
Бррр, язык поломаешь. Уважаемые министры, мы с Порфирием люди простые, крестьянского происхождения. По словам Порфирия, в детстве папаша Григорий запросто воспитывал их безо всякой вашей лантрифундичной негропупости.
Семинарный дядечка болтал, что современного ребёночка надо как зеницу ока беречь от стрессов, ущемлений, притеснений, жары, холода, дождя, воды, снега, улицы, мух и комаров, ходить перед ним на цыпочках, а разговаривать исключительно лапушисто и хухлепачисто.
— Показал бы мой батя этому прыщу, как надо негропупить, — ворчал Порфирий, булькая за швейной машинкой. – Он бы с ним побалакал… лапушисто и хухлепачисто.
Основными средствами воспитания моему свёкру служили лещ, ремень и вожжа. Отец Порфирия управлялся с этими средствами настолько виртуозно, что все дети – а их в семье Порфирия было семеро – выросли очень даже зюкаче и быстро: видимо, чтобы папаша поскорее перестал их воспитывать.
Замечу, что все они стали вполне эгрофистыми и утусястыми людьми, четверо получили высшее образование, один – полковником, а один даже уехал за границу. Мой Порфирий был самым младшим, папкиного ремня ему досталось меньше всех, потому он стал всего лишь слесарем, правда, слесарем прекрасным.
Дед всегда жалуется, что будь он хоть предпоследним ребёнком в семье – и стал бы академиком! Но к его рождению батя Григорий шибко уж разленился и утратил педагогический пыл: два леща в день да вожжа по субботам – и всё тебе воспитание.
Порфирий пил за швейной машинкой, а ваш коуч продолжал нудить напропалую. Он перескочил на то, как надо выстраивать отношения с подростком, чтобы процесс становления детской личности шёл ухлефительно и почучушно, но ни в коем случае не перекакисто и бекекяшно.
Здесь загрустила даже я. Вспомнила свою мамку Марию, которая, бывало, гоняла меня по двору с веником и драла как сидорову козу. Ни о каком ухлефительном и почучушном воспитании моя честная матушка слыхом не слыхала, и если бы ваш трепло-коуч стал ей задавать такие пошлые вопросы, то первым бы огрёб по сусалам кочергой.
Колосится же бобёр! Несмотря на полное отсутствие коучей, господа министры, выросла я у мамы вполне приличной девушкой, окончила школу с отличием и институт с красным дипломом. И почему-то я всегда знала, что хорошо, а что плохо, хотя мама никогда не читала мне лекций и ей их тоже никто не читал. Вот в такое тёмное время мы росли, извиняйте.
Короче, вечер закончился вничью. Устав слушать вашего пустомелю-коуча, мы с дедом вместе пристроились за швейной машинкой и очень даже зюкаче провели время, рассудив, что Тимоха у нас не дурак и, дай-то Бог, сам вырастет хорошим человеком.
А вам мой дед советует поискать коучей, говорящих на нормальном русском языке, и просил передать пару вопросов:
1. «Лантрифундично» — это давать леща до ужина или после завтрака?
2. «Негропупость» — это делается с ремнём или без?
3. «Утусястый эгрофист» — это конченый м… или не совсем безнадёжный?
4. Колосится же бобёр! Летаем мы с вашего зоопарка.
