Алёнка очень любила возвращаться с бабушкой из школы. Можно прыгать через лужи, можно шуршать листочками! А сейчас они придут, будут есть пирожки с капустой, пить ягодный компот. И, конечно, самое вкусное — сказка. Отчего же бабушка не веселая?
— Уезжаю я, внученька! — вздохнула бабуля, словно подслушав её мысли. Уезжает? Алёнка так удивилась, что чуть не выронила портфель прямо в лужу.
— Как уезжаешь? Куда?
— За тридевять земель! Добывать перо жар-птицы. Да шучу, шучу! Домой, в деревню, на родину мою.
Алёнка изо всех сил схватила её за руку:
— Не пущу, не пущу! — Но бабушка лишь грустно улыбнулась и осторожно высвободила ладонь.
— Тоскует без меня лес родной, речка да изба.
— А я… я же тоже буду тосковать! — выкрикнула девочка.
— Да я не очень надолго уезжаю. Да и без присмотра тебя не оставлю. Вот игрушка, она не простая.
***
Было дело в славном селе Лысково. Жил там добрый молодец Игнат, купец ловкий. Был он и собой пригож, и деньги у него водились. Невесты видные перед ним в нарядных платочках красовались. Да только Игнат словно не замечал их. Всё ждал кого-то.
Грибов в тот год было видимо-невидимо. Поспорил Игнат как-то с приятелями, кто больше всех соберёт. Ему в тот день везло: сразу набрал полкорзины лисичек в овраге, потом наткнулся на боровики, вышел к ручью (там росла семейка маслят), перешел чащу, за ягодкой нагнулся — глядь! Места-то незнакомые. И рядом нет никого.
— Петька, Иван! — друзей кличет. Как сквозь землю провалились! Чувствует Игнат: не может отыскать тропку. Чем дольше идёт, тем дальше от деревни родной отдаляется. Да уж и темнеть стало. Сумрачно, неуютно. Деревья к нему тянут сучья, словно колдуны-великаны. Вдруг чувствует: смотрит на него кто-то. Игнат не из робких, но и ему не по себе стало:
— Кто здесь? — кричит. Уже к худшему готовится.
А навстречу выходит… девица. В жизни Игнат таких не видел, хоть во многих городах побывал. Сама тоненькая. Глаза как у лани, в них лес отражается. В косы отблески лунные вплетены. Ступает тихо, робко, да мох лесной сам ей сам под ножки стелется. Обомлел Игнат. Смотрит на неё и глаза закрыть боится. Вдруг откроет, а нет её, привиделась. Как же он тогда жить будет?
— Как тебя звать, красавица? — только и смог вымолвить.
— Марья, — улыбается. А у Игната от её улыбки в груди так светло стало! Понял он, кого всю жизнь ждал. Опустился купец в тот же миг перед девицей на колени. «Не исчезай, умоляю! Останься со мной навсегда. Будь, Марья, моею женой!» Взял её за руку (ручка-то оказалась тёплая) и выводит милую из леса. Тропинка домой как-то сама нашлась, будто чаща расступилась. На следующий день и свадьбу сыграли.
Всем жена молодая хороша. Только стали с тех пор приключаться вещи странные. Гуляет с Марьюшкой, бывало, по лесу, и чудится: поступь чья-то звериная, страшная. А потом… ба! Выходят им навстречу медведь с волком. Сердце в пятки, купец за нож хватается, Марью собой заслоняет, а сам думает: «Всё, пропали!». А звери к его невесте подходят. Кланяются в ноги да говорят человеческими голосами: «Здравствуй, сестрица».
Очнётся Игнат посреди опушки, Марьюшка рядом его волосы гладит. «Медведь с волком? — смеется, — Приснилось что ли? Чудной ты у меня, Игнатушка! Или чудесный?»
А грибы да ягоды! Мельник Влас, как с праздника возвращался, видел: сами к ней в корзинку запрыгивают. С деревьями разговаривает, как с живым. Песни им напевает.
В общем, ясно дело, невзлюбили Марью в деревне. «Ведьма она. А нашего Игнатушку приворожила!» — шептаться стали за спиной, а кто и в глаза. Один раз Игнат посмеялся. Второй — призадумался. А третий раз, как услышал, закрались тёмные мысли, сомнения.
***
А в положенный срок родилась у них дочка. Крохотная, ручки тонюсенькие, как веточки. Назвали её Липонькой. Марьюшка малышку качает, мужа целует, улыбается, а у самой в глазах тоска притаилась. Гложет милую что-то, да рассказать не может. Чувствует это Игнат, на Марью поглядывает хмуро. «На Глашкина брата волки вчера напали, чуть не загрызли. Глашка её накануне колдуньей обозвала. Уж не жёнушка ли моя их натравила!»
Да и доченька беспокоится. Если Марьи рядом нет, плачет, заснуть никак не может.
Вздохнула Марьюшка и пошла в лес. Нашла деревце упавшее. Что-то из него три дня и три ночи вырезала да напевала песню тихую, печальную. Потом три дня и ночи красила: и личико и платье — все прорисовала. И получилась у нее куколка точь в точь на саму Марьюшку похожа. Даже в платьице Марьином, красном, любимом, том, что Игнатушка ей подарил. Красивая, прямо барыня! Полюбовалась девица на игрушку да назвала куколку своим именем, велела:
— Будешь моими ушами, моими глазами, моею любовью.
Потом положила куколку доченьке в колыбельку и прошептала:
— Если меня рядом не будет, будь оберегом и приглядом для моей доченьки. Защищай от глаза злого, от навета дурного, от человека плохого. Береги её Марья. Так как я берегла.
Всю ночь простояла Марьюшка над колыбелькой, глаз не сомкнула. А на утро поцеловала малышку да исчезла. Словно и не было её вовсе. Не сыскал Игнат любимую ни в лесу, ни в чистом поле. Только куколка в колыбельки лежит. А соседки Матрёна с Глашкой науськивают, хихикают: «Не напрасно её всё в лес тянуло, приглядела себе лешего. А ты, мол, Игнатка, ей не пара, коль мухоморы на носу у тебя не растут. На то она и ведьма! Приворожила и сбежала!»
Так и жили с дочкой вдвоём, без жены. С каждым годом всё мрачнее и мрачнее становился Игнат. Любовь его не отпускала, да обида душила. «Не прощу! — думал, — Забуду её!» Но как забыть, если девочка смотрит на него Марьиными лесными глазами и куколку из рук не выпускает?
Тяжело Игнату было с дочкой. Слова доброго ей не скажет, ласкового взгляда пожалеет. Как-то раз собрался купец ехать с товаром на ярмарку, дочку решил на Глашку оставить. Всем соседка хороша. Бела, румяна, расторопна: то борщ по-соседски сготовит, то в избе уберется (да всё на Игната большущими тёмными глазами поглядывает). Сама вызвалась за сироткой присматривать. Собирает купец товар в дорогу да слышит:
— Нечего с этой игрушкой возиться! Брось её! Большая ты уже!
Кинулся Игнат в избу. Дочка дрожит вся.
— Что ты доченька? Не бойся! Глаша тебя не обидит!
А девочка плачет, с печки глаз не сводит. Смотрит Игнат: а в печке… дочкина куколка Марьюшка! Только огня нет пока.
— Бросила она уже эту игрушку — не отступает Глашка, — Грубая, рублёная! Как раз на розжиг. Ты ей лучше на ярмарке хорошую куклу купи!
Вспомнил, он как Марья игрушку делала да что-то пела. Ласково, и весь лес в глазах её отражался. «Сжечь!» Игнат поднёс огонь, да дрогнуло что-то внутри. Пока Глашка отвернулась — пироги на стол ставила, выхватил куколку из печи, за пазуху спрятал и с собой забрал.
С куколкой и на душе полегчало, и дорога быстрее кажется. И дело спорится. Словно помогает она Игнату. Многие покупатели на куколку в тот день заглядывались. Один купец цену давал втридорога. А Игнат и рад бы продать, протягивает ему игрушку, а отдать не может. Смотрит он на куколку, да лес родной вспоминает. Как с Марьюшкой по тропке шли, а звери и птицы ей кланялись. Так и вернулся домой с хорошей прибылью да деревянной игрушкой.
А в родной избе Глаша у печки хлопочет, всё кругом прибрано да украшено. Как Игната услышала, всколыхнулась, будто жена. Щёки разрумянились, выбежала ему навстречу. Глазки из-под длиннющих ресниц так и сверкают. К купцу льнёт. Смотрит Игнат на неё, на её старания, а на душе горько:
— Вижу я, к чему дело клонится. Всем ты хороша, Глаша, но не лежит к тебе сердце. Не приведу тебя в дом, не будет у дочки мачехи. Прости. Я Марью свою любил, люблю и любить буду.
Глашка как с цепи сорвалась:
— Эту ведьму! Так и просидишь весь век бобылём! Да она тебя приворожила, чудище лесное! —замахала руками.
— Уходи ты от нас, не гневи душу!
Доченьку обнял да прощения у неё, у родненькой, просит. А Липочка всё за рукав дергает:
— Тата, татенька!
А сама на дверь показывает. Открыл купец дверь а там… Марьюшка! В косы солнечные лучики вплетены. Стоит тихонечко, глазки свои лесные в пол опустила.
— Марья… Марьюшка! Прости!
А та как кинется мужу на шею! Тёплая, любящая.
— Это ты меня прости! — плачет, — Не верил мой батюшка, лесной дух, в человеческую верность, что умеет человек любить по-настоящему! Разгневался он, когда я замуж за тебя пошла. А когда ты сомневаться начал, призвал меня обратно в лес, пригрозил, что сгубит тебя, коли ослушаюсь. Как плакала, как не хотела тебя и доченьку оставлять! Сама глазами куколки Марьюшки за тобой и дочкой приглядывала. Дал отец сроку тебе три года. Выдержал ты, любимый!
Стали они жить-поживать. Марьюшка зла на людей не держала. Увидела она, Липочке куколка нравится, ещё таких сделала. А Игнат возил на ярмарку продавать. Да вскоре выяснилось, что Игнатушка не только купец ловкий, но рукодельник! То зверюшек разных, что к Марье на поклон выходят вырезает, то коня, да не простого, сказочного, двухголового, то птичек, то мужиков-кузнецов.
А потом произошло чудо: двигаться у него игрушки начали! Говорят, сам лесной царь сменил гнев на милость да молодцу помогал. Птичек смастерит, так они на вертушке целыми днями катаются. Кузнецы — так те тоже не бездельничают! Топорами машут без устали.
***
— И по сей день помнят лысковские мастера: главное вложить в игрушку любовь. Ведь только тогда она станет по-настоящему живой.
Алёнка взяла куколку. Обняла бабушку крепко-крепко. Конечно, она будет скучать, но ведь бабушка скоро вернется! Будут ещё и пироги с капустой и чаепития со сказками! Ведь тот, кто любит, всегда возвращается.
