Спиридон Данилович вышел на крыльцо конторы, осмотрел пришедших наниматься на работу мужиков.
Яндекс картинки
-Что-то доходяги одни, кого ты понабрал? — сказал он своему помощнику, приказчику Кузьме Емельяновичу, именуемому в народе, Кузька — контрабас и не отнюдь за любовь к этому музыкальному инструменту или умение с ним совладать.
Был Кузьма Емельянович охоч до почестей, мечтал он стать благородным, ух как мечтал.
План у него был, он барышне деньги, а барышня ему все привилегии, почёт и уважение, хотя бы в половину…
Находил разных обнищавших барышень и начинал за ними ухлёстывать, но благородные, на то они и благородные, никто не хотел потерять последнее, что у них есть — честь.
Но однажды Кузьке повезло, ох и повезло.
Нашёл вдовицу одну, которая после того как супруг её проигрался в пух и прах и застрелился, оставив её с тремя малолетними детьми, проживала в комнатах графа Б* из милости, кстати, являвшегося причиной её вдовства, ибо проиграно было всё, включая наряды самой вдовицы и её детей.
Так вот, вдовица та, была хороша собой, годы мытарства с таким мужем и рождение троих прелестных малышей, подтёрли немного красоту, но всё же она оставалась мила, весьма симпатишна и мужскому взгляду очень даже притягательна.
Вот такое сокровище и не мог пропустить мимо Кузьма Емельянович.
В мечтах своих он уже выкупил имение, заложенное за долги.
Деньги у Кузьмы водились, зря что ли в приказчиках с малого возраста крутится.
Кубышечка -то у Кузьмы полная, вот обженится на вдовице и заживёт сам барином, всех уважать себя заставит.
И не говорите, что по бумагам не станет Кузьма благородным, так как вдовица та, выйдя замуж за Кузьму, потеряет свой титул, да это не проблема.
Уж она тоже не глупа, или с хорошим мужЧиной жить и как сыр в масле кататься, либо же словно бедная родственница, из милости ютиться в двух комнатах и за стол садиться сиротинушкой.
Уедут в имение и заживут.
Всё переделает, перестроит Кузьма Емельянович, вдовица ещё не так стара, сможет и наследника родить Кузьме, матушку из деревни вывезет, с сестрицею…
В общем замечтался Кузьма Емельянович, да так, что сам уже поверил, что барином, стал, уже стал на работяг покрикивать с нотками барскими разговаривать начал, тягуче, вальяжно.
Свысока поглядывал, карету, карету себе уже чуть ли не заказал…
Вот приходит он значит к вдовице своей разлюбезной, а у той гости.
Так ничего особенного, куда им с Кузьмой Емельяновичем тягаться.
На правах уже почти хозяина, ручку даме поцеловал-с, сынишке еённому, Коленьке, потрепав по головке, леденец дал, да солдатика оловянного подарил.
Поленьке, средней девочке, ленточку атласную, голубую, а вторую красную, Мишеньке, что на руках у матушки сидит, погремульку купил славную.
Всех одарил, умиротворённый сел на табурет, откинув назад грациозно фалды сюртука и оттопырив назад свой тощий зад.
Предмет его восхищения была сегодня особо хороша, смеялась заливаясь ярко- красным румянцем, Кузьма даже начал немного ревновать, но вдовица окинула его тааааким взглядом, что он понял, всё.
Смотрит, батюшки… сам граф Б*** пожаловали, неужто выселять женщину с детьми пришёл.
Кузьма встал, сходил, поздоровался.
Граф был мрачен, сидел в углу и бросал оттуда яростные взгляды на веселящуюся вдовицу, Кузьма всё видел и замечал.
Та же, будто не замечала взглядов, веселилась как ни в чём не бывало.
Эх, кинуть бы подлецу перчатку в лицо, да перчатки нет, и жить хочется, да и не примет граф от него вызов, а так бы он этого, того самого, ага, ик.
Ох, бедная моя, — грустно думает Кузьма Емельянович, потягивая дрянский портвейн, Кузьма Емельянович, когда станет барином, будут только анисовую пить, иногда хинную, когда приболеют, а жена его будут только шапанЬское по праздникам попивать.
Кузьма -то понимает, что хозяин пришёл сказать, что хватит уже жить на его шее, видимо недоволен что Машенька вечер устроила, — думает он, — Машенька, — так ласково называет про себя Марью Гавриловну, — Кузьма, — Машенька.
Но ведь ничего скабрезного никто не позволяет себе, так- с стихи читают- с, о музыке и живописи -с, разговоры разные ведут, ик.
Кузьма Емельянович хоть и не понимает половину о чём говорят господа, но тоже не лыком шит-с, тоже, знаете ли, кое чего понимаем-с.
Ну и пусть его, пусть выгоняет скорее, сегодня как раз Кузьма Емельянович хотели изъясняться с Марьей Гавриловной, так быстрее дела пойдут.
Не переживай, не переживай, родимая, — думает заплетающимися мозгами Кузьма, — я спасу тебя и наших детушек.
Пьёт Кузьма дрянной, дешёвый портвейн, в глазах у него всё кружится мутнеет.
Слышит, гости разговор светский завели, встал пошатываясь, решил тоже в этом принять участие.
-У него такой бас, не поверите, Марья Гавриловна, как рот откроет, да как запоёт, ааааааа, свечи гаснут, верите ли, свечи! Вот мощь!
— Да вы что, — восхищается Марья Гавриловна словам какого-то там корнетика, сопляка, тьфу.
-Этто ерунда какая-то, — заикаясь и немного икая говорит Кузьма Емельянович, я, матушка, ик, ежели позволите, ик, тожжжже, между прочим, я… у меня этот, как его, контрабас-с.
-Что у вас, — веселится корнет, контрабас?
-Да -с, контрабас- с, я как запою, так с ёлок чешуя падает, ик.
Как не держались благородные господа, но всё же грянул хохот, даже угрюмый граф еле сдерживал улыбку.
-Да что вы говорите, милейший Кузьма Емельянович, неужто-таки чешуя с ёлок осыпается? — поддевают господа Кузьму.
-Так точно- с, осыпается-с и Кузьму Емельяновича повело вбок.
Открыл глаза он в полнейшей темноте, где-то впереди светилась узкая полоска света, Кузьма хотел дойти до туда, но не смог, он пополз.
У стола с зажжённой лампой сидела Маша, напротив неё стоял всклокоченный граф, он что-то быстро говорил Марии Гавриловне, будто о чём — то просил или что-то предлагал.
Вот он мой шанс, думает Кузьма, — надо не упустить его.
Он начинает ползти к свету, встаёт, цепляясь за портьеру и в таком виде предстаёт перед изумлённым графом и сидящей с опущенными газами Марьей Гавриловной.
-Марррья ГаФрилна, ниччего себе не бойтесь, я вас спсу, ваш спасутель, спасун, спа…ик…Маша…будьте моей.
-Контрабас, ты что ли? А ты откуда тут взялся, — граф повернулся к Марье Гавриловне, она сидела с широко открытыми глазами прекрасная до невозможности такая, что Кузьма Емельянович не выдержал и заплакал.
Марья Гавриловна сидела, вытянувшись в струнку, Кузьма пополз к ней, вытянув руку.
-Машшшааа, я рядом, не бойся ничего…А ты…ты мерзкий человечишко, отойди от неё…Мы уходим, Маша…собирай детей…
-Кузьма Емельянович, — шепчет в ужасе Маша, — что это с вами?
-Пьян, пьян мерзавец, — граф стремительным шагом подошёл к двери. выглянул и позвал коридорного.
-Тришка
-Да вашескобродь, как из-под земли вынырнул Тришка, крепкий молодец.
-Выкини этого…контрабаса отсюда.
Так Кузьма получил свою кличку, а граф в жёны Машу, Марью Гавриловну.
Рухнули мечты Кузьмы на своё имение, на то, чтобы хоть не на равне, но всё же где-то рядом быть, пусть на ступенечку приподняться, эх Марья Гавриловна, что же вы так…мечты загубили ребёнка нарождённого, сыночка Васеньку…
Пил Кузьма месяц беспробудно, пока его не нашёл в каком -то шинке Спиридон Данилович, да за шиворот, в телегу заваливши, не привёз домой.
Отходили, отпоили, вытянули из синей ямы, словно за сыном родным ходили Спиридон Данилович с женой своей Прасковьей Симеоновной.
Сына не было у Спиридона Даниловича, дочь только Дуня, Евдокия Спиридоновна.
Была девушка не красавица, далеко не красавица, немного рябоватая, но покладистая.
Долго Спиридон Данилович присматривался к Кузьке — контрабасу, так и эдак крутил, всяко выходило что после того, как не станет их с женою, по миру всё нажитое пойдёт.
Решил оженить Дуню с Кузьмою, тогда хоть в своих руках всё останется. Он ведь Кузька, как сын им.
А тот подлец, заместо того, чтобы обрадоваться начал крутить, да юлить.
Мол, мне Дуня как сестра, я к вам как к батюшке…Подлец какой, а? Это он из-за того, что Дуня рябоватая немного, вот же гадство, да лицом пошла в батюшку, в него, то есть, Спиридона Даниловича, как есть вылитый Спиридон, только без усов и бороды, и здоровая такая же, фу ты чёрт, вот куды её пристроишь, эххх уйдёт Кузька, как есть уйдёт…А он к нему как к сыну…прикипел.
Вот же гадство.
Посоветовался с женой, та не смотри что баба, но как всё хитро придумала.
Начал Спиридон Данилович, по совету жены своей, Прасковьи Симеоновны, прохладно к Кузьме относится.
Стал покрикивать на него, Дуньке приказал холодно с Кузькой себя вести, чтобы значится, не выла, сказал.
Вот и сейчас, делает вид что не нравится ему каких мужиков Кузьма нанял, придирается по мелочам разным.
Почуял Кузьма холодок ото всех домашних, и засуетился, что мол, не так я делаю.
А хозяин ему что мол всё так, Кузьма Емельянович, всё так, не переживайте.
Смотрит Кузька, а к ним приказчик Ерохинский зачастил, с Дуней гуляют, в саду, то в комнатах сидят на клавесинах, играют.
Ах, ветреная какая, ну Дуня.
Подумал Кузьма Емельянович и решил, что зря кочевряжится, ведь у него выбора -то и нет, а у Спиридона — то, Даниловича, богатства побольше чем у какого — нибудь графа будет, и всё его потом будет, Кузькино.
Эх, прощайте мечты о благородстве.
Да здравствуют о сытой жизни, хе-хе.
Дом большой отстрою, рабочих заведу, лесопилку расширю, маму с сестрой перевезу, — мечтает.
Ну и что же что рябая немножко, это даже изюминка, это даже можно сказать необычность.
Сыночек, сыночек Васенька, ножками топотит и дочка, Машенька…
Дождался Кузьма, когда Дуня одна в комнатах будет, подошёл к ней и упав на колени, начал горячо в любви признаваться.
Дуня опешила, батюшка же приказал холод показывать, смотрит, матушка ей машет рукой и мигает, соглашайся, мол.
Ну Дуня и ответила согласием, а тут и батюшка с матушкой, да с иконою, благословили молодых.
Свадебку быстро окрутили чтобы значит, чего не случилось.
Сама графиня Б***, доброту Кузину помня, прислала подарок на свадьбу молодым!
И сыночек Васенька ножками затопал, и дочка Машенька, много чего Кузьма Емельянович в жизнь воплотил из мечт своих, всем детям и внукам, и правнукам мечтать наказывал.
-Мечтайте, да делайте, — говорил, — ничего не бойтесь, о невозможном мечтайте, всё сбудется если захотеть.
