Спалось Алёшке плохо. Ворочался с боку на бок, хныкал во сне, просыпался постоянно и, шмыгая носом, таращился в темноту. — Да что с тобой такое? — хмурилась его…
Спалось Алёшке плохо. Ворочался с боку на бок, хныкал во сне, просыпался постоянно и, шмыгая носом, таращился в темноту.
— Да что с тобой такое? — хмурилась его мама Катя, трогая ладошкой мокрый от пота лоб ребёнка. — Болит что-нибудь?
— Нет, — качал головой Лёшка, снова сворачивался клубочком и пытался заснуть, но вскоре опять просыпался.
— Тебе сон страшный снится, да? — участливо заглядывала в глаза сестрёнка Ника. — Мне иногда тоже снятся. Я тогда думаю о чём-нибудь хорошем, и страхи уходят. Попробуй.
Алёша пробовал, но у него ничего не получалось. И плохое не снится, и не болит ничего, а нормально спать не может.
— Утром доктора тебе вызову, — решила мама. — Пойдём, я хоть телевизор тебе включу, раз всё равно не спишь.
Телевизоров у них было два — в кухне и у родителей в спальне. Мама включила тот, который в кухне, сделала Алёшке бутерброд, погрела молока и устало присела на узкое сиденье кухонного уголка, наблюдая за тем, как мальчишка сонно клюёт носом. Он даже молоко не допил — уронил голову на руки и крепко заснул. Сидя.
Катя посидела рядом немножко, потом разбудила мужа и попросила его перенести сына обратно в спальню. Лёшка спал, что говорится, без задних ног, но только до тех пор, пока его голова не коснулась подушки. Застонал, заворочался…
— Может, с постельным бельём что-то не то? — предположил Лёшкин папа. — Ты чем его стирала?
— Да как всегда, — пожала плечами Катя. — Да и не похоже это на аллергию. И с матрасом тоже всё нормально. Я думала, что, может, пружины выпятились и мешают ему. Проверила, но всё в порядке там. Не знаю я, что это такое.
А Лёшка мечется по постели, хнычет.
— Иди-ка ты, сынок, с мамой спать, а я в твоей комнате до утра перекантуюсь, — вздохнул Егор, когда Алёша в очередной раз сел на постели и уставился невидящими глазами в никуда.
Комнат у них в квартире было три — большая, где родители спали на диване, и две маленькие детские. На диване с мамой Лёшка до самого утра благополучно проспал, а его папа в комнате сына заснуть нормально так и не смог — изнуряющая полудрёма одолела. Вроде и сон, и не сон. Маята сплошная.
Утром Катя вызвала сыну врача на дом, и Нику в школу тоже не отпустила — а вдруг это инфекция какая-то? Егор на работу уехал. Пока ждали доктора, Катя решила постельное на кровати сына сменить — потел же половину ночи. Сняла с подушки наволочку, а оттуда верёвочки какие-то выпали — две покороче, бантиком завязанные, похожие на узкие полоски, от вафельного полотенца отрезанные, и одна длинная. Вроде как игрушка для кошки.
— Лёша, а что это? — поинтересовалась у сына.
— Это бабушка Галя для Маркиза нашего сделала, — пояснил мальчишка. — Я вчера с ним во дворе играл вот этой длинной верёвочкой, а она сказала, что бантиком веселее будет, и ещё маленькие вот эти шнурочки принесла. Только Маркиз в них играть не захотел. Зашипел и убежал.
Кот со вчерашнего дня домой так и не явился, хотя сам никогда на улице не оставался. Обычно его дети выносили во двор, а потом обратно притаскивали. Весь вечер накануне потратили на то, чтобы домашнего любимца отыскать, да так и не нашли — сбежал, негодник. Надеялись, что быстро вернётся, потому что трусливый и ленивый, но котик, очевидно, решил нагуляться основательно.
А соседка баба Галя — это вообще разговор отдельный. Поговаривали, что глаз у неё недобрый, но проблема не в этом. Она на Маркиза давно зуб точила, потому что ей, видите ли, какие-то коты дверь регулярно метят. Сто раз объясняли, что Маркиз здесь ни при чём, что он из квартиры и обратно под присмотром ходит, что в подъезде много кто кошек держит, но старушка никаких оправданий слышать не желала — пилила, пилила… С чего бы это ей вдруг для Маркиза игрушку делать вздумалось? Да ещё такую, в которую кот играть не захотел, а после так и вообще пропал.
Пошла Катя к соседке выяснять, что за пакость та детям подсунула. Может, намазала чем-то противным, ферментами какими-нибудь без запаха, отчего у Лёшки и Егора проблемы со сном были. Долго на кнопку дверного звонка жала, да только ей так никто дверь и не открыл.
— В магазин она пошла, — сообщила Кате другая соседка, которая этажом выше жила. — Минут десять назад во дворе встретились. А ты чего трезвонишь-то? Случилось чего?
— Да вот, тёть Лид, — пожала плечами Катя и показала верёвки. — Не знаю, что это, но чувствую, что не к добру. Кот вчера пропал, и мужики мои как-то… Эта штука у Лёшки под подушкой лежала, так и он заснуть там не мог, и Егор потом тоже. Я не особо суеверная, но про Галину Максимовну такое говорят…
Соседка задумчиво уставилась на верёвки, а потом её брови вдруг поползли вверх.
— Так это ж мёртвые путы. У Галки муж когда помер, она при мне полотенце располосовала, чтобы руки и ноги ему связать.
— Зачем связать? — непонимающе вытаращилась на соседку Катя.
— Ну, если с практической точки зрения, то чтоб тело в правильной позе застыло. Ну а если с другой стороны смотреть, то там много разных причин. Кто верит, что так душу в теле удержать можно, чтоб она до отпевания не навредила никому. Другие боятся, что усопший встать может, если не связать. По-разному, в общем. А верёвки эти потом перед самым погребением снимают и для разных целей используют. Говорят, что и целительная сила у них есть, и плохая тоже. Мне бабка моя, Царствие ей небесное, рассказывала, что такими путами её соседка полюбовницу мужа со свету сжила. Поэтому она дедовы верёвки сожгла сразу. И ты сожги, не возвращай их Галке. Она баба недобрая, мало ли кому ещё подсунет.
— Это что же получается? — нахмурилась Катя. — Она порчу на Лёшку навела что-ли?
— Да ну, нет, — махнула рукой соседка. — Это ж грех какой. Нет, Галка хоть и вредная, но на такое не пойдёт. По мелочи напакостить — это да, это она может. На игрушку для кошки похоже, вроде, а кошки такое за версту чуют. Может, кота вашего от дома отвадить хотела, раз он ушёл. Сожги, Кать, и не трогай её. Господь ей судья.
Катя верёвки-то сожгла, но оставить такое безобразие безнаказанным не смогла. Дождалась, когда Галина Максимовна из магазина вернулась, позвонила ей в дверь и пепел щепоткой над порогом посыпала.
— Моя бабка, тёть Галь, ведьмой была. У нас это наследственное. Понимаете, да? Ещё раз к детям моим сунетесь, я вам такое наколдую…
Врать тоже нехорошо, но после этих слов соседка глаза испуганно выпучила и дверь захлопнула. И стороной после этого обходить начала, не здоровалась даже.
Доктор у детей никаких признаков болезни не нашёл, витамины только выписал. Спали все с того дня отлично. Маркиз на следующий вечер домой вернулся — грязный весь, голодный. Но он со стороны бабы Гали больше никаких нареканий не вызывал, несмотря на то, что действительно начал метить ей дверь при каждом удобном случае. И коврик пачкать, если дети уследить не успевали. Катя за это не извинялась даже, потому что Маркизушка, судя по всему, таким способом выказывал своё «фи» вредной соседке, которая его чуть дома не лишила. Ругали, конечно, котика, но не сильно. Да и продолжалась эта пахучая месть не слишком долго. А соседке — наука. В следующий раз подумает, прежде чем на поводу у своей вредности идти и подобными вещами добрым людям жизнь портить.
