Две грядки вскопаю, но не больше
Они сидели за столом, чаёвничали, и вели беседы. При этом тёща, как всегда, начинала издалека.
— Машенька, — Антонина Дмитриевна с жалостью смотрела на дочку, — мне кажется, твой муж совсем забыл про семью.
— Вы про какую семью сейчас говорите? — Зять хмуро посмотрел на тёщу. — Про нашу с Машей семью, или про вашу? Если про вашу, то я ещё раз говорю, я к вам в сад завтра не поеду. Я вам нужен там исключительно как лошадь. А я, всё-таки, человек. Маша это понимает, и поэтому в нашей семье всё нормально.
— Как же нормально? — вспыхнула немедленно тёща. — Ты же театр свой любишь больше, чем дом.
— Опять спрашиваю вас, вы про какой дом говорите, свой, или наш с Машей? – Зять хитро улыбнулся. — К вам домой я тоже больше ни ногой, после того, как вы заставили меня зачем-то перетаскивать всю мебель с одного места на другое.
— А ты что, надломился?
— Увы, да. Мало того, что после тупого перетаскивания мебели она вся опять осталась стоять на своих местах, так потом ещё на следующий день я не мог спины разогнуть. И мой Гамлет в спектакле не смог даже заколоть Полония. Потому что шпага у меня там, знаете какая тяжёлая? В результате, Полонию пришлось умирать самому, как бы от разрыва сердца. А после этого в театре случился, естественно, скандал, и меня чуть не отстранили от роли.
— Вот-вот, дорогой зятек, ты только и делаешь, что талдычишь нам о своём театре. Машенька, ты почему молчишь? — перекинулась вдруг Антонина Дмитриевна на дочь. – Немедленно скажи своему мужу, что так нормальной семье жить нельзя.
— Ой, мам, прекрати, — дочь снисходительно махнула рукой. – К сожалению, театр это болезнь. Я это по себе знаю.
— Но ты же смогла излечиться от этого недуга, – не унималась Антонина Дмитриевна. – Пусть и он сможет.
— Мама, мне просто надоело танцевать в одних массовках, поэтому я и ушла из театра. А моего мужа там любят, дают ему главные роли.
— А мне кажется, что твоего мужа нужно определить в какую-нибудь лечебницу. – Тёща нервно вздохнула. — Пусть его там вылечат от этой странной зависимости.
— Кошмар! — Зять сокрушённо затряс головой. — И эта женщина называется мамой моей жены. Как же вы сами-то позволила Машеньке вообще поступать в театральный вуз? С вашими-то понятиями…
— Я между прочим, тоже люблю театр, — гордо сказала Антонина Дмитриевна. — Но свой дом я люблю больше.
— А я люблю театр больше жизни! — в пафосе воскликнул зять. — Понимаете вы меня? Нет, Антонина Дмитриевна, вы этого понять никогда не сможете. Потому что вы ничего не понимаете в искусстве. Искусство, это не хухры-мухры!
— Интересно, и почему это ты любишь театр больше жизни? – Тёща с подозрением посмотрела на зятя. — Вас что там, пряниками кормят? Или ещё что-то дают бесплатно?
— Господи! Причем здесь пряники? Везде вам пряники подавай. В театре, между прочим, когда я говорю со сцены, люди меня слушают и не возражают, как вы. Они мне внимают и даже аплодируют. И не спорят со мной по всяким глупостям. И в сад свой не зовут, чтобы я им там грядки копал. Театр — это храм, где я служу искусству!
— А тёще послужить, значит, необязательно? – ехидно спросила тёща.
— Я вам уже служил сто тысяч раз! Но завтра я никуда с вами не поеду, и точка! Придумали тоже. Даже не уговаривайте меня. Я готовлюсь к новой роли. У меня на носу премьера.
— Да знаю, знаю… — Тёща с кислым лицом посмотрела на дочь. — Значит, Машенька, я на нашем собрании членов садоводческого товарищества так
и скажу. Зазнался мой зять-артист, и в наш сад ехать, чтобы меня физически поддержать, отказывается. Поэтому, шиш вам, товарищи садоводы, а не билеты на премьеру. Так я им скажу. Больше для вас театра не существует.
— Эй, — встревожился вдруг зять. — Почему это шиш? Вашим садоводам никто не запрещает к нам в театр приходить! Наоборот, нам зритель позарез нужен.
— Вам-то, может быть, он и нужен, но мы, к тем, кто игнорирует работу в саду, на спектакли не ходим! – отрезала тёща.
— А чего это вы за людей решаете — ходить им в театры или не ходить? – возмутился зять.
— А вот решаю. Я ведь, зятек, тоже, когда на собрания садоводов выступаю, меня люди слушают и даже аплодируют. Так что, давай меняться. Ты мне завтра две грядки копаешь, а я тебе двести человек на премьеру организую. Даже больше смогу.
— Две грядки? — зять подозрительно посмотрел на тёщу. — И всё?
— Ну, может ещё чего-нибудь нужно будет… — тёща задумчиво закатила глаза. — Но ты не бойся, зятёк, нынче будет не как в прошлый раз. На премьере ты двигать телом сможешь. Я же всё понимаю. Мне и самой неохота перед людьми позориться. Ты же должен роль сыграть как всегда, красиво. Ну, что, по рукам?
Зять сделал тоже кислую мину, немного посомневался, и всё-таки протянул руку.
— Ладно, по рукам… Чего не сделаешь ради процветания своего театра… Но только как договаривались – две грядки.
— Три, – поправилась тёща. – И бочки нужно ещё будет достать из сарая. И…
— Ну, мама! – воскликнула вдруг Маша. – Ты же уже обещала — не как в прошлый раз.
— Ну, ладно… — Тёща недовольно нахмурилась. – Так и быть, ради премьеры поберегу твоего мужа. Артист же он, всё-таки, а не хухры – мухры…
