Убежденный холостяк. Ни ребенка, ни котенка. И не надо. По молодости – счастье свободного полета. Лети, куда хочется. Он и летал. Горы и степи, тайга и пустыня. Это походы. Путешествия. Пятеро мужчин – все холостяки – любили передвигаться с места на место.
Четверо женились все-таки. А этот остался в гордом холостяцком одиночестве.
Пока крылья были сильными и крепкими – летал. Еще как летал! Но перья, знаете ли, с годами теряются. Выпадают. И подняться над землей сил не хватает.
Дома засел. На пенсию вышел.
Очень хорошо ему. Можно жить – как хочется. Нет над ухом навязчивого женского голоса: делай то, делай сё. Как у его друзей: они спокойно не посидят – достанут жены своей женской мелочностью. Они, постаревшие ребята, иногда к нему приходили, чтобы отдохнуть от дамской суеты, от вечного бабьего беспокойства.
Соберутся, в картишки сыграют. Посмеются, намахнут чуток — душа ликует.
Ребята уйдут – и он – убежденный холостяк – радуется. Потому что ему не надо ни к кому отдыхать ходить. У него дома тишь да гладь: никто не зудит, под кожу не лезет.
Багульник — цветок радости
Весной и летом просыпаешься рано. Часов в восемь. После чая – в лес, на природу. Можно полдня гулять, пока не проголодаешься. Идешь по лесной дороге, остановишься, слушаешь дыхание природы. Красота!
Дома разогреешь вчерашний суп. Кстати, готовить лучше с вечера. Чтобы утром без проблем на прогулку уходить.
После супа полежать часок. Затем чай. Это в полдник. А вечер можно чудесно спланировать. Много есть на свете разных развлечений. Что-то посмотреть, послушать, поиграть. Главное – тишина! Главное – нет женского комариного писка. Живи и радуйся!
Приехала племянница с трехгодовалым сыном. Попросила за ребенком посмотреть. А сама – к адвокату: судится с кем-то.
Уложила ребенка спать. Сказала, что за час обернется. А ребеночек перед сном очень спокойным был. И даже сидел у убежденного холостяка на коленях. Всё было хорошо.
И вдруг через полчаса проснулся. Нужно было его покачать. Вдруг еще поспит? А он, наверное, забыл про дядю. Ему маму подавай. И заплакал. Горько, громко, истошно.
Как успокоить? Прыгал вокруг мальчика, строил рожи, принес из кухни стеклянную игрушку в виде мухи, даже достал хрустальный блестящий стакан – бесполезно все.
Боже, как он испугался! Вдруг ребенок от плача задохнется? Или слюнкой захлебнется? Хоть к соседке беги – к женщине бывалой, которая пятерых вырастила.
Но тут и племянница. На руки взяла – мигом успокоила.
Ушли. А он перекрестился от счастья. Подумал: «Как хорошо, что ничего этого у меня нет». И проглотил успокоительную таблетку.
Через неделю проходил мимо дома племянницы. Решил зайти и узнать: как там малыш?
Поднялся. Представляете, а ребенок его узнал. Заулыбался. И сам залез на колени. Затем пили на кухне чай. И мальчуган снова у дяди на ногах. Отказался слезать. И дядя кормил его каким-то пюре, и подносил к губкам чашку с питьем. Надо же! Кто бы мог подумать?
Через день племянница в гости зашла. И так получилось, что дядя носил-носил ребенка на руках. И не заметил, что маленькие глазки закрылись – спит дитя. Уложил на диван. Подушку под бок положил, чтобы маленький не упал.
И пошло. Почти каждый день. Или через день – с ребенком.
Радость жизни
Ровно через неделю у племянницы суд. С утра. Убежденный холостяк пришел – с малышом сидеть. Покормил, поиграл с ним, спать уложил.
После сна малыш не плакал, как тогда. А улыбался. У него потягушки изумительные. А запах ребенка – словами не рассказать.
Взял его на руки, понес умываться. А малыш вдруг взял и обнял за шею. Крепко-крепко.
Так иногда бывает, когда сильная вода прорывает плотину. Огромная волна хлынет в долину, все сметая на своем пути. А тут – в душе. Остановился холостяк, прижал своей ручищей маленькую спинку ребенка к себе. И остановился. И заплакал – от счастья, от неизвестного чувства. Так и стоял – минуту – замирая от нежности.
Племянница пришла. Сказал: «Ты не переживай, что одна. Ты и не одна. Если что – я тут. В садик пойдет, или что. Ты вообще можешь на работу выйти. А я сидеть буду, с Павликом. Утром приходить – и до вечера. Договорились»?
