Автобус подъехал к остановке, водитель открыл двери. В салон по ступеньке забралась полная пожилая женщина с клюкой в руке. С трудом отдышавшись, она тронула рукоятью клюки молодую девушку в сарафане, которая ближе всех сидела у входа, и хриплым голосом произнесла:
— Дай сесть! Молодая еще, постоишь, не переломишься, или пройдешь и пересядешь.
Старуха была настолько полная, что заняла оба места, поставив рядом с собой потрёпанную клеенчатую сумку. Девушка вышла в проход, поправив сарафан, и стал заметен ее округлившийся животик.
— Зачем вы встали? — спросила Валентина. – Вы имеете право сидеть.
— Но ей же тяжело передвигаться дальше, а мест свободных еще полно в салоне. Я пересяду. А старость надо уважать.
— Не всегда старость надо уважать, если старость такая наглая. Бабуля и сама могла бы пройти в салон, не переломится.
— Какая вы, женщина, циничная, — усмехнулась девушка и пересела на другое место. – Вот когда доживете до ее лет, поймете.
Валентина ничего не ответила – просто девушка хорошо воспитана и не знает, кому она уступила место, а если бы знала, то даже бы не встала. Да, это грубо и может быть цинично, но не всех старых людей нужно уважать, если они совершенно не уважают окружающих. Кстати, не только окружающих, но и своих родных.
Эта старуха – соседка Валентины, баба Маша, или как ее еще называли соседи – Повариха. Она всю жизнь до пенсии работала поваром – то в детском садике, то в воинской части на окраине города. Она не стеснялась носить домой с работы продукты сумками, а в голодные 90-е годы, когда было все по талонам, продавать по завышенной цене все украденное.
— Помните мою щедрость, — говорила она. – Когда-нибудь и я к вам обращусь за помощью.
— Да где же тут щедрость? – спрашивали соседи. – Ты же втридорога дерешь, пользуешься ситуацией.
— Не хотите – не покупайте, сидите голодными. Вас никто не принуждает свои денежки тратить. А ситуация сейчас благоприятная, во всяком случае для меня.
— Ты же у детей кусок крадешь!
— У каких детей? В садике я уже давно не работаю, да и там я никого не обделяла – дети обычно плохо едят, все из тарелок приходится выкидывать, их дома родители накормят.
— В воинской части тоже чьи-то дети, оторванные из семьи в восемнадцать лет. Бедные мальчишки рассказывают, что в их тарелках с перловой кашей дай бог кусок жирной свиной шкуры со щетиной плавает для сытности. Тебе не жаль этих пацанов?
— А чего их жалеть? Дома мамка накормит, как придут со службы. Пусть худеют, на сытый желудок и служба не идет.
Зато ее дочка Света никак похудеть не могла. Мужа у бабы Маши не было, точнее он когда-то был, но зашибал хорошенько. А зашибал именно потому что не мог на супругу смотреть трезвыми глазами, да и на окружающих тоже – стыдно ему было за свою Марусю. Наглая, горластая, высокомерная, первая сплетница во всем доме, да еще и спекулянтка наворованного.
Света не могла похудеть, да и замуж потом выйти никак не могла. Дело даже было не в ее полноте, на внешность она была хорошенькая, тут опять же мама постаралась – гнала всех ее женихов в три шеи. Соседи часто слышали их скандальный диалог за стенкой:
— Мама, я его люблю!
— Чего такого любить? Ни рожи, ни кожи, ни копейки в копилку!
Добилась баба Маша того, что Света сбежала из дома с каким-то парнем. Это стало катастрофой для Поварихи.
— Я вот сейчас пойду в милицию и напишу заявление, что они у меня деньги украли! – жаловалась она соседям. — Дочь потом отмажу, а этого упыря посажу!
Сказала – сделала. Были большие разбирательства, но Валентина всех подробностей не знает. Вот только после этого скандала Света не вернулась, а Валентину попросили уволиться с работы и выйти на пенсию. По-хорошему попросили, а могли бы и по-плохому.
На пенсии было скучно, и как оказалась – невыгодно, с деньжатами начались проблемы. Ну что ж, так как она жила на первом этаже, то решила под своими окнами разбить небольшой огород – что-нибудь выращивать. Только ничего у нее не получилось – то кошки с собаками ей мешали, то дворовые пацаны. Да и вообще, если даже кто-то мимо дома проходил не из местных, она кричала из открытого окна:
— Что вы тут шляетесь? Не видите, что здесь огороды?
— Ну я же не по огороду хожу!
— Ну и что! Валите туда где вы живете, там и ходите!
Но больше всего ее досаждали дворовые пацаны, играющие в футбол – мяч иногда попадал в ее огород, и тогда она выбегала из дома, размахивая клюкой, и разгоняла пацанов. Буквально – выбегала и не опиралась на клюку – палка ей нужна была в качестве угрозы, и только на людях она делала вид, что ей тяжело ходить.
А потом ей запретили сажать на придомовой территории – она общая. Баба Маша ходила куда-то жаловаться, но бесполезно – ей было отказано. Больше всего она разозлилась на соседей – мол, вы виноваты в том, что я лишилась огорода.
— Ну что ж, дорогие соседи, не запомнили вы мою доброту, а зря! Забыли, как приползали ко мне чуть ли ни на коленях: «Машенька, продай нам мяско, колбаску», а я собой рисковала ради вас! Ну, дождетесь вы у меня!
И соседи дождались. Повариха оказалась редкостной пакостницей: то сунет спички в замочную скважину, то напишет мелом на двери неприличное слово, то плеснет воды на кого-нибудь из окна. На нее жаловались, но все тщетно – баба Маша не сумасшедшая, аккуратно платит за жилье, а то, что она творит в подъезде, так это недоказуемо, что именно она это делает.
Вот уже и остановка Валентины, автобус подъезжает. Встала и Повариха, пытаясь протиснуться к задней двери, но на проходе стоит большая компания парней, и пройти среди них просто невозможно.
— Молодежь, разойдитесь, дайте пройти старой больной женщине, — закричала баба Маша.
Но сделать было это сложно – проще пойти к средней двери. В проходе салона Повариха со злостью стукнула рукоятью своей клюки беременную девушку по руке чуть ниже плеча, которая сидела с краю. Бедняжка схватилась за ушибленное место и возмутилась:
— Вы что делаете, мне же больно!
— А что ты тут расселась, жиры свои развесила, людям прохода не даешь!
Девушка встретилась взглядом с Валентиной, та только пожала плечами, мол – я же тебе говорила! Но объяснять подробно некогда – Валя вышла на остановке.
