Под каждого дорогого и близкого человека в сердце появляется своя особенная выемка, место только для него. Выемка для Джудит была открытой раной.
Джойс писала стихи и книги, а рана не затягивалась, каким бы почтенным ни считался метод работы с болью через искусство. Джойс выступала с докладами и боролась за права людей с ментальными проблемами, но рана не затягивалась, потому что за Джудит никто не боролся в её семь лет.
В сорок два года Джойс поняла, что сестра может быть всё ещё жива, вопреки всему, что ей говорили. Тысячи людей с синдромом Дауна переживали подростковый возраст! Единицы доживали до пятидесяти, но даже один шанс из миллиона — это ведь шанс? Джойс начала буквально терзать маму — та не хотела отвечать ни на какие вопросы, заливалась слезами, просила забыть об этом. Джойс была жестока и непреклонна.
Она выяснила всё, что могла, подняла все документы, до которых дотянулась, и нашла клинику, в которую положили сестру.
Джудит была жива. Это было почти невероятно. Люди с синдромом Дауна редко жили так долго. Люди с синдромом Дауна приходили в психушках в отчаяние; а если бы у кого-то нашлось там для Джудит доброе слово, она бы даже его не услышала! В медицинской карточке о ней были только самые нелестные отзывы: не контактирует с окружением, не ладит с детьми, тревожна, в еде неопрятна, рвёт одежду, иногда проявляет агрессию. Неудивительно, что ей давали психотропные вещества.
Можно было ожидать, что от прежней Джудит не осталось почти ничего, или даже вовсе ничего. Но Джудит осталась. Она осталась сама собой. Увидев Джойс, она зарыдала. Она сразу узнала сестру — давно уже взрослую, давно уже со своими собственными детьми, с другой причёской, в другой одежде. Какая разница, если это была Джойс. Какая разница, думала Джойс, что бы в ней ни осталось от Джудит — если это Джудит.
Эти скульптуры стоят тысячи долларов!
Джойс прошла все круги бюрократического ада, оформляя опеку над сестрой на себя. Всё это время она навещала Джудит, хотя эти визиты были отдельным адом — ведь Джудит при виде сестры рыдала так, что разорвалось бы любое сердце. Дети Джудит вспоминают свой ужас во время этих визитов. Но в сорок четыре года Джудит вернулась к семье. Она поехала с Джойс в новый дом сестры, в штат Оклахома.
Невероятное совпадение, именно в Оклахоме работал единственный тогда центр художественной реабилитации. Джойс, помня запись из карты Джудит — о том, как она, маленькая, всё время пыталась в клинике рисовать, а медсёстры отняли у неё карандаши из-за «агрессивности» — записала её в этот центр в надежде порадовать и вернуть интерес к жизни. Два года Джудит посещала его безропотно, но не интересовало её ничего. Ей говорили лепить — она мяла глину. Ей говорили рисовать — она механически оставляла цветные пятна на бумаге. Джойс, глядя на это, поняла, что искусству больше нет места в мире Джудит. Эту часть Джудит разрушили. Возможно, стоило перестать возить сестру так далеко ради совершенно бессмысленных занятий.
Как всегда, в дело вмешался случай. Джудит «дохаживала» — посещала центр, пока не кончится предоплаченный абонемент. Она попала на урок работы с текстилем и совершенно преобразилась. Джудит впервые глядела на происходящее с интересом. Она впервые даже не попробовала выполнить задание. Она схватила нитки и какие-то прутики и начала создавать нечто удивительное, экспрессивное, притом совершенно бесформенное — свою первую текстильную скульптуру.
Много позже, во время одной из первых выставок, профессиональные критики воскликнут: эти скульптуры стоят тысячи долларов! А пока это был просто шанс вернуть сестре Джойс интерес к жизни.
