Сколько помнил себя Арсений, столько же он помнил строгость и непримиримость матери, её недовольство его поведением и ни капли любви с её стороны. Арсений с детства привык к тому, что с матерью не забалуешь, да и не рискнул бы он баловаться, зная ее крутой нрав.
Ещё Арсений видел, как сильно любили своих сыновей другие матери. Например, мать его приятеля Гришки всегда целовала сына при встрече, и хоть тот плевался и уговаривал мать не делать этого, она все равно целовала мальчишку, оставив эту привычку с возрастом и не отказавшись от неё как сын ни просил об этом. У другого друга Витьки Смирнова, мать вообще была золотой женщиной: готовила такие пирожки, что на запах зажаристого теста слетались все пацаны с округи, а она, мировая женщина, никому не отказывала и всех угощала вкусной выпечкой.
Мать Арсения почти не готовила. Наварит кастрюлю борща в воскресенье, и этот борщ хлебать приходилось до самого четверга, пока он подкисшим не начинал отдавать. Кусок хлеба к борщу был обязательным, а ни о каких пирожках и речи не было. В четверг мать варила кастрюлю рассольника, и ее ели уже до воскресенья, пока на плите не появлялась новая кастрюля с борщом.
Арсений не жаловался на свою судьбу, но и прекрасно видел, как жили другие семьи. Конечно, Ирина никогда не поднимала руку на сына, но вот орала она нещадно, ругала его за каждую мелочь, за любой проступок ставила в угол, ни раз не обняла и не поцеловала, а ласкового слова Арсений вообще от неё не слышал никогда.
— Некоторые бабы чужих детей больше любят, чем ты родного, — говорила матери Арсения его бабушка. Бабушка у него была одна, мать погибшего отца, и она подмечала, как относилась Ирина к Арсению, а еще считала своим долгом сделать невестке замечание.
— Не лезьте не в свое дело, Лидия Семеновна, — отвечала устало мать Арсения, — Мне лучше знать, как с сыном себя вести и как его воспитывать.
— У меня трое сыновей, — говорила бабушка Арсения, словно и не слышала того, что ей отвечала невестка, — И все они приголублены были, хоть и в строгости держались, у всех было воспитание и уверенность в том, что мать не только тычка дать может, но и на ранку подуть, если придётся. А ты на ранку дуть не умеешь, только тычки раздавать научилась. Плохо это, Ирка, ой как плохо…
— Не вам меня учить, — огрызалась Ирина, — И про воспитание ваше истории свои оставьте для кого-нибудь другого. Для Ленки, например, или для Ритки. А я уже ученая.
Арсений, слышавший разговор женщин, понимал, что Ленка и Ритка – это жены других сыновей его бабушки, его дядек, которых видел он от силы раза два или три в жизни: один раз жил все лето в приморском городке у дяди Леши и тети Лены, там ел жареную рыбу и ходил с другими ребятами на рыбалку, а дядю Тимура вообще плохо помнил, потому что тот приезжал к ним в гости, когда еще был жив отец.
Отца своего Арсений тоже почти не помнил. Для мальчика его отец был больше похож на какой-то мужской силуэт, но Арсений точно помнил о том, какой нежной и ласковой в те времена была его мать. Это длилось не долго, до тех, пока его отца не забрали на военные сборы, с которых он уже не вернулся домой.
Ирина Петровна была женщиной красивой, и после гибели своего мужа пользовалась вниманием со стороны мужчин. Но ни одного к себе так и не подпустила, воспитывала сына в одиночку, а про себя говорила, что «наелась» мужиков досыта.
— Мама что, мужиков ела? – не понимая этой фразы, как-то спросил семилетний Арсений у бабушки Лиды, а та только рукой махнула.
— Нет, конечно, это она так шутливо говорит. Хотя, зная твою мать, не удивлюсь, что она умеет мозг сжирать заживо.
Арсений поежился, слушая слова бабушки, не желала себе представлять, как его мать «выжирает» чей-то мозг и про тему эту забыл. В конце концов, если Ирина так относилась к другим мужчинам, значит, наличие отчима ему не грозило, и это не могло не радовать Арсения. Он жутко не хотел, чтобы в их доме хозяйничал чужой мужик, устанавливал свои правила, а еще хлебал борщ, которого и так едва до четверга хватало.
Арсению порой казалось, что больше всего его мать переживает за то, что он может совершить какой-то поступок, который бы заставил её систему воспитания рухнуть как карточный домик. От Ирины Арсений только и слышал:
— Не позорь меня! Не смей делать то, после чего краснеть будешь и ты, и я! Не вздумай поступать плохо, чтобы стыдно тебе не было, а мне потом не было стыдно за тебя.
Арсений и без того старался быть примерным сыном: почти не хулиганил, учился с усердием, хотя многие вещи так и оставались для него непонятными, а объяснить их некому было. Другие пацаны гоняли где-то за пределами их небольшого городка дотемна, а Арсений в девять вечера был уже дома, съедал положенную ему тарелку борща или рассольника с хлебом и должен был ложиться спать.
Мальчик любил свою маму, даже такую строгую и порой злую. Ей было непросто в одного растить мальчишку, да сделать из него человека, поэтому Арсений всеми силами старался не портить матери её жизнь, вел себя в соответствии с её представлениями о правильности и никогда не жаловался ни бабушке, ни кому-то другому на то, что ему не хватает материнской любви.
Подростковый возраст у Арсения тоже прошел относительно спокойно. К этому времени он, вышколенный стараниями Ирины Петровны, отлично знал, что такое хорошо и что такое плохо, не лез в плохие компании, с уважением относился к старшим и умел приходить на помощь.
В восемнадцать лет он поступил в институт, там встретил замечательную девушку Ольгу, на которой захотел жениться.
— Мам, я жениться хочу, — заявил Арсений Ирине, вернувшись домой между сессиями, — Ты не против?
— Не рано? – сухо спросила мать, – Если не рано, значит пойдешь работать и сможешь жену свою содержать, то – вперед. Я её на своей шее тащить не буду, свадьбу вам устраивать тоже не собираюсь.
— Да и не надо, — ответил Арсений, — Мы сами. Мне главное знать, что ты не против.
— Скажем так, я не против, — снова сухо и коротко отозвалась Ирина, а Арсений понял, что матери вообще все равно.
Арсений с Ольгой поженились, переехали в комнату в общежитии. У них через девять месяцев родился сын Андрей. Вскоре Арсений получил хорошее место на одном из производственных предприятий города, ему с семьей выделили однокомнатную квартиру, и там уже у Арсения и Ольги родилась дочка Вера.
Ирина Петровна почти не навещала их. Пару раз приходила, но внука и внучку на руках ни разу не держала. Зато родители Ольги очень сильно помогали молодым во всем. Чуть позже они же добавили денег на покупку квартиры побольше, а служебную квартиру Арсений сдал.
Каждый год он ездил к матери в соседний город, чтобы навестить её. Ирина Петровна с каждым годом становилась все старше и старше, а потом превратилась в настоящую бабушку, но характера своего она не изменила. Сына встречала сухо, почти с ним не разговаривала, так, отрывисто интересовалась, как и что, а он ночевал у нее пару ночей, а потом уезжал домой. Ирина Петровна даже ни разу не попросила привезти с собой внуков, просто встречала сына и кормила его тем же борщом, к которому он привык в детстве.
Вскоре очень сильно заболела и сдала бабушка Арсения. Он поехал к ней, чтобы, как говорится, попрощаться. Лидия Семеновна, которой было уже почти девяносто лет, внуку была рада. Она всегда радовалась Арсению, в отличие от матери, неизменно говорила ласковые слова и спрашивала как дела. Даже правнуков на лето к себе пару раз брала, хотя Арсений понимал, что в её возрасте, следить за двумя детьми уже очень сложно.
— Ты на мать свою не обижайся, — зачем-то сказала ему бабушка перед смертью, — Она не виновата в том, что стала такой. Просто боялась за тебя сильно.
— Зачем за меня бояться? – удивленно спросил Арсений, – Я ей никогда хлопот не доставлял.
— В том-то и дело, что это все благодаря ее стараниям. Любила она отца твоего, а простить так и не смогла. И не хотела, чтобы ты таким же стал, каким и Генка мой.
— Каким таким? – непонимающе спросил Арсений, но бабушка уже не ответила, в очередной раз впав в забытье. С оставшимися вопросами Арсений отправился к матери.
— Мама, бабушка говорила мне о том, что ты отца так и не смогла простить. За что? Что он плохого тебе сделал?
Ирина Петровна опустила плечи, по ней было видно, что сказать ей есть что, только разговор этот будет весьма неприятным.
— А ты на могиле отца когда в последний раз был? – спросила вдруг она.
— Мам, ни разу не был. Ты же говорила, что его в братской могиле похоронили где-то на границе. Что туда не добраться, я ни адреса, ни места не знаю.
— А я знаю, — усмехнулась Ирина, — Помер он пятнадцать лет назад, а похоронен на кладбище в деревушке, что рядом с зоной находится.
— Пятнадцать лет назад? Мне же уже тогда двадцать лет было. Значит, отец был жив? Он что, сидел?
Ирина Петровна кивнула:
— Сидел, по всей строгости. Изнасиловали они с мужиками какую-то девчонку несчастную, а она на себя руки наложила. Твой отец вместе с теми подельниками загремел на десять лет, и уже с зоны не вернулся, очень плохо его там с его дружками приняли. Он там еще срок за что-то получил, я так и не поняла, за что. В общем, был твой отец не героем, а простым мерзавцем, который и мне всю жизнь поломал, и девочке той погибшей, и матери своей…
— Я об этом не знал, — пробормотал Арсений и схватился за голову. Его отец – насильник, поэтому они с матерью уехали из Будённовска, когда ему было четыре года. Тогда все и случилось, потом суд, видимо шел, а когда Арсению было пять, его отца посадили в тюрьму. А он думал, что его отец – военный, а мать всю жизнь боялась, что сын может быть стать таким же, каким был её муж. Поэтому и была такой: строгой, сухой, переживающей за каждый его поступок.
Все встало на свои места. Арсений на маму не злился, потому что навряд ли легче бы ему жилось, если бы он знал правду о своем отце. В его памяти и в историях для детей и внуков отец так и останется героем, правды им Арсений не скажет. Но и Ирину Петровну не оставит, какой бы холодной и далекой ни была мать, она хотела для него лучшего, и это лучшее ему дала. Как смогла, как сумела, как считала нужным… И Арсений её за это ценил и уважал.
Автор: Юлия Б.
