В свои шестнадцать лет Анька прекрасно знала, что она красива, но ей было абсолютно все равно. Она привыкла к тому, что учителя прощают ей прогулы, а одноклассники решают за нее все контрольные, привыкла к презрительным женским взглядам и к автомобилям, которые сигналят ей, останавливаются и самые разные мужчины предлагают ее подвести. И она садилась – ей надоела эта нищая жизнь, которой они жили их нелюдимой женской семьей: бабушка, мама, старшая сестра Вероника и она, Анька.
У бабушки были огромные слоновьи ноги, и она уже десять лет не выходила из дома. Дочь свою она называла самыми разными бранными словами, Аньку – приблудой, и только старшую, Веронику, всегда привечала. Вероника была бабушкина, а Анька — ничья.
Мать днем стояла за прилавком, вечерами мыла пол в офисе на окраине города, и возвращалась поздно, не замечая ни бранных слов собственной матери, ни обжорства старшей дочери, ни отсутствия младшей – она замертво падала на постель и спала до утра, пока розовый китайский будильник не возвещал своим пиликаньем на весь дом, что пора вставать.
Веронике было двадцать пять. Она работала приемщицей в химчистке, а остальное время лежала на диване и смотрела телевизор. Анька помнила ее другой – веселой, звонкой, с тонкими лодыжками и золотистой россыпью волос. Вероника никогда не была красивой, так мама говорила, но для Ани старшая сестра была самой лучшей, и она всегда хотела на нее походить. Когда Ане было шесть лет, она закрылась в ванной и на десять раз помылась дегтярным мылом, которое отстирывало любые пятна. Аня надеялась, что ее кожа станет такой же белой, как у сестры, но этого не случилось – ее коленки так и остались смуглыми, а кудри темными.
— Это потому что у нас разные отцы, — объясняла ей сестра. – Моего звали Паша, вон он, на фотографии. А твоего звали Карен, у него были черные волосы, и он был очень красивый, как ты.
— Нет, это ты красивая! – с горячностью говорила Аня. – Самая-самая!
У Вероники был жених – высокий брюнет Никита, похожий на темненького солиста из группы «Иванушки». Анька была втайне в него влюблена и мечтала о том, как вырастет и найдет себе такого же.
Где он сейчас, этот Никита. Да уж, таких же как он гадов Аня навидалась достаточно. Нет, попадались и нормальные. Один, из Москвы, так вообще, купил ей сапоги зимние и куртку, накормил, а потом пальцем ее не тронул, оставил карточку и сказал:
— Будешь в Москве – звони, помогу тебе устроиться. С твоей внешностью в актрисы надо.
— А ты что – режиссер? – с умным видом спросила она.
-Я продюсер, — ответил мужик. – Но это даже лучше.
После этого Анька часто стояла у зеркала и изображала из себя то Наталью Орейро, то Миллу Йовович. А что – у нее, может, и получится.
Когда Аня побежала в туалет, зажимая рот ладошкой, бабушка громогласно заявила:
— И эта залетела! Да что ж за порода у нас такая…
Аня знала, что такое залетела. Когда она вернулась на кухню, Вероника смотрела на нее огромными испуганными глазами, а бабушка совала соленый огурец.
Вечером обо всем доложили матери. Та громко кричала, плакала, ругалась с Вероникой. Потом сказала:
— Делайте что хотите!
Ночью, когда бабушка начала похрапывать на своем диване, Вероника прокралась в комнату (она делила комнату с матерью, а Аня с бабушкой, так уж было заведено — бабушка жалела любимую внучку, не хотела ей мешать спать своим храпом) и прошептала:
— Она не отправит тебя на чистку, не бойся.
Аня и не боялась. Умом она понимала, что все это значит, но думать об этом не хотелось, поэтому долгое время она делала вид, что ей все равно, тем более тошнило ее не так часто, а живот никак не хотел прилипать к ее сухощавой фигуре. Но, конечно, рано или поздно вырос, чем изрядно напугал классную руководительницу.
— Ничего, — успокоила ее Аня. – Экзамены я успею сдать, мне в июле рожать.
Экзамены она и правда успела сдать, правда с последнего поехала на скорой – то ли она в подсчетах ошиблась, то ли ребенок решил поспешить в этот мир, где его никто не ждал.
Родила Аня легко. Ребенок был неожиданно крупным, краснолицым и оглушительно кричал. Она не знала, что с ним делать, пока соседка по палате не объяснила, что девочка голодная.
— Молока-то у тебя не пришло? Чай надо со сгущенкой пить, разом придет.
Молоко появилось к выписке. Это облегчило Ане жизнь, потому что от криков девочки уже лопалась голова.
Бабушка ругала ее, как и маму, самыми разными бранными словами, а потом достала золотой крестик и протянула Ане:
— Вот. Для девочки. Как назвала-то?
— Кира.
— Что за имя дурацкое? Ты чернявая вся и вдруг Аня, а эта – молочная белизна, ну какая она тебе Кира?
Действительно, к Аниному удивлению, девочка не унаследовала ее смуглой кожи и темных кудрей, а была такая светленькая, как ангелок.
Мама притащила откуда-то детскую кроватку. А Вероника перестала с ней разговаривать и переехала в комнату к Ане и бабушке – лежала на полу, на узком матраце, как огромная баржа. Все понимали, почему она обижается на мать, но вслух этого никто не говорил.
— Анька, ну, хватит дрыхнуть, плачет Кира, — будила ее по ночам сестра и совала в руки орущий спеленатый кулек.
Аня кормила девочку, засыпая с ней под боком, а утром вновь находила ее в кроватке.
Как-то раз, когда бабушка уже давно похрапывала, а Кира только-только задремала после часового укачивания, Вероника села рядом и тихонько сказала:
— Ты ведь ее совсем не любишь.
Это был не вопрос, поэтому Ане ничего не пришлось отвечать. Она вообще не знала, умеет ли она любить – любовь, как корка на старой ране, давно ссохлась и отвалилась: когда во дворе ее дразнили чуркой, а Сева, которому она подарила наклейку с трансформером, даже плюнул в нее, когда мама не пришла на концерт, к которому Аня готовилась две недели, разучивая с доброй учительницей музыки песню про маму, когда Никита, благородный рыцарь, бросил ее белокожую Веронику, потому что после аборта она никогда не сможет родить, когда ее сестра, от смеха которой дома всегда становилось теплее, сузила свой мир до дивана и холодильника, потому что не могла простить себя за то, что послушалась маму.
— Отдай ее мне, — так же тихо сказала Вероника. – Я буду ее любить.
Аня подняла на сестру свои большие карие глаза, мотнула плечом.
— Забирай, — сказала она. – Я все равно скоро в Москву поеду. Меня там продюсер один ждет. Он сказал, что из меня получится хорошая актриса.
Кира закряхтела во сне, и Вероника бросилась к кроватке, принялась ее качать. А у Ани внутри почему-то стало пусто и холодно. Ей захотелось, чтобы мама, как в детстве зашла и сказала: «А, ну прекратите, никаких обменов!». Но мама не заходила, и Аня достала из-под шкафа спортивную сумку и принялась собирать свои нехитрые пожитки…
