Ирина Анатольевна, худощавая, невысокая женщина среднего возраста, с тяжело опущенными, словно придавленными чем-то невидимым, но очень тяжёлым плечами, недоверчиво смотрит на психолога и беспрерывно улыбается. Была её улыбка смущённой, немного заискивающей и больше похожей на то, как будто Ирина Анатольевна извиняется, причём за всё сразу. За свой, пусть и согласованный, но явно ненужный визит, за этот трудный разговор о сыне, который, конечно же, никому не интересен и только отвлекает занятого человека от работы, за свой нелепый вид и жалкое подобие улыбки… Но больше всего за недоверие, которое она чувствует, ощущает каждой своей клеточкой так остро, что несмотря на всю силу воли просто не может его контролировать, и это, вне всякого сомнения, уже заметно.
Она просто не понимает, да и кто вообще способен понять её материнскую боль и тревогу? Но она улыбается даже когда рассказывает о самом болезненном и мучительном для неё. По всей видимости, это такая форма защиты. Улыбаться, чтобы не расплакаться.
Ирина Анатольевна — интеллигентная, хорошо воспитанная женщина. Это ощущается во всём: в белой, наверняка подкрахмаленной блузке с твёрдым даже на вид, отложным воротничком, в мягком взгляде серых глаз, с разбегающимися в разные стороны букетиками морщинок, в беспокойно теребящими плотный квадратик носового платочка руками, с аккуратными, не знающими лака овальными ноготками. Но, тем не менее, несмотря на всю свою тактичность и сдержанность, а также беспредельное уважение к этой строгой, с внимательным взглядом женщине, Ирина Анатольевна не выдерживает:
— То есть, как это не прятать спиртное?! — она замирает и смотрит испуганно своими круглыми глазами цвета запылённого асфальта, — Может, самой ещё подливать?
Сказав это, Ирина Анатольевна тут же пугается своей, как ей кажется, непозволительной грубости и пытается смягчить впечатление новой порцией извинительных улыбок.
— Нет, конечно, — женщина, сидящая напротив, хмурится и устало поясняет:
— Ирина Анатольевна, вы приходите ко мне уже третий раз, выслушиваете, соглашаетесь, возвращаетесь домой и всё начинается сначала. Ни в словах, ни в поведении, ни в самом отношении к пьянству вашего сына ничего не меняется… Послушайте, так мы никуда не придём…
— Конечно, если вы мне советуете не обращать внимание на то, как он гибнет. Я мать и…
— Послушайте, — психолог выдохнула и подалась вперёд, — в прошлый раз мы с вами очень подробно говорили о проблеме созависимости, и мне даже показалось, что мы друг друга услышали…
Ваш сын — алкоголик, понимаете? Он больной человек, а все ваши попытки контролировать, оправдать его поведение перед собой, перед окружающими и объяснять их каким-то невезением, неблагополучным стечением обстоятельств в надежде на то, что он осознает и исправится, заранее обречены на провал, потому что напоминают покраску фасада, в то время, когда здание остро нуждается в капитальном ремонте.
— Но я ведь не могу спокойно наблюдать за тем, как он губит себя… — Ирина Анатольевна опустила голову и судорожно поднесла к лицу платок, — Если бы вы только знали, насколько добрый и заботливый Юра, когда он в нормальном состоянии, — она горестно покачала головой, — жаль, что вы видите его только здесь, в этом наркодиспансере, когда он слаб и раздражён. А вообще он очень хороший человек, и руки у него золотые… И я знаю, благодаря кому он снова сюда попал, я всё знаю… Это его начальник, понимаете, припугнул, что уволит, а Юра не может ведь потерять и эту работу, понимаете…
— Ирина Анатольевна, я говорила вам в прошлый раз, и говорю теперь, помощь, в первую очередь нужна вам, а не Юрию. Вы больны ничуть не меньше, чем ваш сын… Потому что созависимость — это тоже болезнь. И ещё неизвестно, что тяжелее. Перестаньте проживать его жизнь, лучше займитесь своей… Вашему сыну двадцать восемь, он взрослый мужчина, у него дочь растёт, а вы опекаете его, как недееспособного и беспомощного…
… Ирина Анатольевна уже подъезжала к дому и всё повторяла про себя то, что ей услышала в кабинете психолога.
«Не выгораживайте его перед другими людьми, не говорите, что он болен, когда он в нетрезвом состоянии… Перестаньте искать внешние оправдания для его пьянства, дистанцируйтесь, а ещё лучше найдите возможность разъехаться… Поймите же наконец, что своей неуёмной опекой, стремлением подчинить и упорядочить жизнь сына, вы только всё сильнее толкаете его к пропасти… И сами туда же стремитесь…»
Что такое говорила эта женщина? Это как вообще возможно? Ирина Анатольевна искала в словах психолога скрытый смысл, потому что поверить в то, что всё сказанное следует понимать буквально, она никак не могла. А вот это: «Алкоголик употребляет спиртное, а созависимый — людей».
Ирина Анатольевна поводила шеей из стороны в сторону, как будто ей было трудно дышать. Нет, ну это, извините, вообще околесица какая-то! Что она имела в виду? Что мать заедает жизнь собственного сына?
Да она только и мечтает о том, чтобы её ребёнок был счастлив. Может Юра, конечно, слегка и избалован, но он ведь у неё один, а как она овдовела, так и вовсе одни они, можно сказать, на всём белом свете. Родственники есть, конечно, ну а что толку, если все по разным городам всё равно… И тоже любят поучать её даже на расстоянии: «Почему Юра опять не работает?», «Пожалей себя, Ира…», ну и так далее, понятно, бог с ними … Чужую беду, что называется, рукой разведу…
Да она готова согласиться даже, что надо бы построже с ним, но ведь это её сын, а значит и крест её.
Ирина Анатольевна, опираясь на перила, медленно поднималась по ступенькам.
Сидит, рассуждает с умным видом, — всё никак не могла успокоиться она, — а ещё психолог… «Отпустите его» говорит… А это что такое? Куда мне его отпускать? Из дома выгнать родного сына? Очень ценный совет, спасибо. И кто только дипломы таким, с позволения сказать, специалистам раздаёт? Главное, она же ей рассказывала какой у неё Юра, чувствительный, ранимый…
И всегда был, с самого рождения — слабенький, болезненный. Конечно, он требовал к себе больше внимания, чем другие дети, ей и работу пришлось поменять, было важно лишь чтобы поближе к дому: чтобы с садика забрать, в школу проводить, покормить горяченьким, уроки помочь сделать. Так что, казнить её теперь за это?
Юра — мальчик хороший, воспитанный, добрый. Просто не везёт ему в жизни. А эта психологиня заладила — алкоголик, алкоголик… Главное, слово-то до чего неприятное! Ну каково его слышать матери?! Юре нельзя пить, это верно. Да она ему сама об этом сколько раз говорила! У него же желудок больной… Куда ему там спиртное ! Да он и немного пьёт-то, слабый потому что. Ему и плохо всегда после этого… Обязательно лежит потом, такой несчастный, худой весь, с ввалившимися глазами…
Ирина Анатольевна вошла в квартиру и в изнеможении опустилась на продолговатый, вытертый пуфик в прихожей. На то, чтобы снять верхнюю одежду, совершенно не было сил. Сейчас вот посидит немного, дух переведёт…
Сколько она с уксусными тряпками, вёдрами да травяными настоями возле него дежурила, и не сосчитать — в голове женщины крутились всё те же мысли… Если бы только он слушал её… С его здоровьем, режим необходим, питание усиленное, а он…
А всё друзья эти, будь они неладны. Ну если тебя бог здоровьем не обидел, так зачем других спаиваешь? Тебе что не пьётся одному?! И как её Юра, такой начитанный, такой вдумчивый мальчик не видит этого?! Вот с техникума как пошло-поехало… Или нет, — Ирина Анатольевна в каком-то остервенении трёт пальцами лоб, — с армии, конечно же.
Уж как она ходила, просила, рассказывала про его слабое здоровье, про желудок, да куда там… Чёрствые все, солдафоны эти, бесчувственные… Оснований нет, говорят, для белого билета… Конечно, сейчас всех подряд берут… Она знает, ей говорили… Больной, здоровый, близорукий, косой, кривой, им наплевать… А мальчишки там без присмотра, то в самоволку уйдут, то на старших насмотрятся и тоже давай за ними повторять…
А вот что его доконало, Юрочку-то, так это, конечно, женитьба… На этой… Ирина Анатольевна тяжело поднялась и, стянув с себя влажное пальто, встряхнула его и не стала убирать в шкаф, а повесила на дверцу, пусть просохнет.
Вот жаль, ей-богу, что её так воспитали, что даже про себя она не может назвать эту… эту женщину так, как она того заслуживает. Главное, Леночку, внученьку, как в заложниках все четыре года держат. Не разрешают навещать, к ним с Юрой не отпускают, наговаривают бог знает что, это на отца-то родного! «Оставьте нас в покое с вашим алкоголиком!» — говорят. А то ещё и похуже сват как-то выразился… Страшные, дикие люди… Ни стыда, ни чувства такта, ни совести. И как мог Юра, который ходил в музыкальную школу, нормально, можно сказать даже хорошо учился, рос в культурной семье, выбрать такую, такую…
Ирина Анатольевна опять не договаривает, идёт с сапогами в ванную и по дороге заглядывает в пустую сейчас Юрину комнату.
Надо постель поменять, — машинально отмечает она, — Юра завтра возвращается из этого… ужасного диспансера, где её мальчик, по милости своего начальника уже второй год на учёте состоит…
Ирина Анатольевна, поджав губы, напряженно и медленно выдыхает через нос.
Бессовестный человек, он просто эксплуатирует Юру в этой своей шарашке… Понимает ведь, что автомеханик он отменный, вот и шантажирует, мол, или кодируйся или лечись, но чтобы был в норме. А нет, так вали на все четыре стороны, надоели вы, алкашня, хуже горькой редьки.
Хотя этот хоть на уступки идёт, а не выгоняет за прогулы, как все остальные. Но за это эксплуатирует его, как только может. И не доплачивает, это же очевидно. Юра ни за что не стал бы её обманывать … Она знает, что хорошие автомеханики на вес золота и зарабатывают нормально, а Юра ещё ни разу от зарплаты до зарплаты не дотянул, и ей всё время приходится подбрасывать ему, то на сигареты, то на обед и проезд.
Из-за него её мальчик и кодировался несколько раз. А ведь умные люди ей говорили, что от этого ещё больше пить начинают…
Ирина Анатольевна придирчиво осматривает содержимое холодильника.
Надо будет супчик куриный с домашней лапшой приготовить, — думает она, — завтра Юра возвращается из этого, и вспоминать не хочется откуда… Там и не ел, скорее всего, ничего. А ему с его желудком просто необходимо нормально питаться… Да только кто это в состоянии понять кроме родной матери?!
