— Ника? Это ты?
Вероника закрыла за собой дверь и устало прислонилась к ней. Вдох-выдох…
— Да, мама, я! Все хорошо?
— Что тут может быть хорошего, если тебя нет, а ты уже час, как должна быть дома! Сколько можно? Я просила приходить вовремя!
— Мама, я заходила в магазин, чтобы купить то, что ты просила. Помнишь, утром предупреждала тебя, что задержусь из-за этого.
— Да что там можно было делать в магазине столько времени? Неужели, нельзя было быстрее?
— Не знаю, мама, наверное, можно…
Ника сидела на тумбочке в прихожей и думала о том, что совершенно нет сил встать. А еще о том, что мама ее не видит, и это тоже хорошо, а то бы еще наслушалась, что сидеть вот так нельзя и тумбочка здесь стоит не для этого.
Темная прихожая со старыми обоями, которые клеили они когда-то еще с отцом, как будто сжималась вокруг Ники. Она давно уже перестала чувствовать себя дома хорошо. Это было то место, куда приходить было нужно. Просто потому, что иначе нельзя. А еще нельзя было задержаться даже на пару минут, потому, что в комнате матери висели часы и она внимательно следила за временем. Нельзя было даже подумать о том, чтобы после работы пойти в кафе с подругами. Хотя, положа руку на сердце, какие там подруги? Из всех осталась только Вера, да и та сейчас жила в другом городе и виделись они крайне редко, позволяя себе только общаться в чате или по телефону, да и то в рабочее время Ники. Вера сейчас сидела в декрете и нянчила такую долгожданную дочку.
При мысли о Вере и Анютке в носу у Ники защипало, горло перехватило, и она поняла, что сейчас просто разревется. Быстро встав с тумбочки, она подхватила пакеты и пошла на кухню. Вот еще – реветь! Каждому свое… Вере повезло. Муж, семья, ребенок. Пусть будет счастлива! А у нее, Ники, другая судьба. Так уж получилось.
Она подошла к холодильнику и, прежде чем открыть дверцу, поправила слегка фотографии, которые висели на дверце.
Вот они всей семьей в Сочи. Весна, как сейчас, и они гуляли тогда в Дендрарии. Папа здесь еще молодой, мама смешливая и красивая, вон как хохочет… А Ника маленькая совсем. Она из этой поездки почти ничего и не помнила, кроме какого-то ярко-розового цветущего дерева. Оно тогда так заворожило ее, что уходить оттуда она отказывалась наотрез, каждый раз принимаясь плакать. И папа, смеясь, уговаривал маму остаться еще немного. В конце концов Ника уснула, и родители смогли продолжить прогулку. От этого дня Нике остался в воспоминаниях розовый, такой живой и воздушный, цвет и аромат, который она отлично помнила.
Вообще все воспоминания в жизни у нее были связаны с цветом и запахами.
Синий – это море с родителями в восьмилетнем возрасте. Дельфины на восходе, которые подходили так близко к берегу, что можно было дотронуться рукой. Запах соли и водорослей. Бесконечное, ничем не омраченное детское счастье.
Зеленый – походы на байдарках, в которые родители стали брать ее, когда она немного подросла. Лес вокруг, запах хвои и грибов, которые они собирали.
Грязно-коричневый и белый. Эти цвета слились у нее, переходя один в другой. Запах больницы и беды. Папа…
Черный… Страшный. И запах, который она отказывалась вспоминать.
Сейчас ее жизнь была окрашена в серый. Не светлый, приятный оттенок, как у ее любимого костюма, который так освежает, когда была бессонная ночь и лицо настолько уставшее, что косметика не помогает почти. Нет. Темный, землистый оттенок, который словно сжирает мир вокруг, не давая дышать полной грудью.
— Что ты там застряла? – недовольный окрик мамы живо прогнал ностальгию и заставил двигаться быстрее.
— Иду! Только уберу в холодильник продукты.
— Поторопись! Мне нужно с тобой серьезно поговорить!
Ника вздохнула. Иначе и никак. Всегда только серьезно и срочно. Ладно, все равно придется, поэтому какой смысл тянуть. Она захлопнула дверцу и расправила плечи. Так! Подбородок выше, улыбка, иначе весь вечер уйдет на то, чтобы оправдываться за плохое настроение, одернуть юбку… Готова! Пошла!
— Как ты, мама? Как чувствуешь себя? – Ника и бровью не повела, когда густой, тяжелый запах ударил ей в нос, после того, как она вошла в комнату матери.
Лидия Сергеевна полулежала на кровати, обложенная подушками и сердилась. Сильно сердилась… Ника отлично знала, когда у мамы такой взгляд – добра не жди!
Она ловко приподняла мать и поняла, что та опять стянула с себя подгузник, причем давно…
— Мама, ну зачем… — Ника не позволила себе заплакать, хотя очень хотелось.
Сегодня был очень тяжелый день на работе. Аудит такой крупной компании, как та, где работала Ника – это не кот начихал. Голову поднять было некогда. Она не обедала и забыла, выходила ли хоть раз из кабинета за весь день. Впрочем, обедать, ужинать, а может и завтракать, ей сейчас напрочь расхотелось. Вечер обещал быть таким же деятельным, как и день.
— Что зачем? Я не могу находиться в этом безобразии столько времени!
— А разве Лена не приходила?
— Приходила твоя Лена. Чтобы больше ноги ее тут не было, ясно тебе?
— Что случилось? – Ника удивленно посмотрела на маму. С Леной, сиделкой, мать вроде находила общий язык, понимая, что выхода у нее все равно нет. Работу Ника не бросит, иначе им просто не на что будет жить. Пенсия у Лидии Сергеевны была мизерной из-за каких-то ошибок в бумагах, да таких, что даже суд не помог, и без Никиной зарплаты им никак не обойтись. А где она найдет еще такую хорошую работу? Приходилось терпеть.
— Она мне дерзила сегодня! Как она смеет! Я больной человек! А она мне такие вещи говорит!
— Какие вещи, мама? – Ника пересадила мать в коляску и принялась сворачивать белье, в который раз благодаря Лену за ее советы. Именно она подсказала ей, где купить непромокаемый наматрасник и как ухаживать за мамой правильно.
— Она себе такое позволила! Ты подумай! Наемная медсестра!
— Да, что позволила-то, мама? – Ника начала терять терпение.
— И ты туда же? – прищурилась мать. – Что за тон?!
— Прости! Так что тебе сказала Лена?
— Что мне нужен доктор! – провозгласила Лидия.
— Какой? Эндокринолог только был недавно.
— Психиатр! Она посмела порекомендовать мне обратиться к психиатру!
Ника с трудом скрыла улыбку. Ай, да Леночка! Молодец! Вот только теперь придется решать этот вопрос с привлечением всех дипломатических средств. Такую сиделку ей больше не найти.
— Мама, ты, возможно, ее не так поняла? Да, и что плохого в психиатре? Помнится, ты сама хотела хоть раз пообщаться с врачом, который согласится тебя выслушать до конца, не прерывая?
— Где ты таких врачей видела?!
— А Борис Николаевич? Помнится, он тебе понравился?
— Нет уж! Я не сумасшедшая! Не дождетесь! Что ты застыла? Разбирайся быстрее с бельем, я хочу уже отдыхать!
— Сейчас. Мама, может быть сегодня, все-таки помоем тебя?
— Чушь! Не нужно это совершенно!
Ника снова вздохнула. Мать не позволяла себя мыть уже больше недели. Явно, что-то шло не так. Ей становилось хуже.
— Хорошо, мама. Не хочешь, как хочешь. Перебирайся! – Ника помогла матери лечь и пошла в ванную, чтобы загрузить стирку.
Ее давно уже перестало мутить от всех этих ароматов. Иногда казалось, что это такое наказание за все ее грехи. Жить в мире, где нет свежего воздуха, он под строжайшим запретом… Где царит вечный полумрак и вонь. Такой персональный ад…
«Отличный бы фильм ужасов получился… Был бы первым, за который дали Оскар… Реальность без всяких прикрас иногда пострашнее придуманного ужастика».
Ника загрузила машинку, прикрыла дверь, пустила воду, и набрала Лену:
— Привет! Ленок, что у вас стряслось?
Лена была соседкой Вероники и Лидии Сергеевны уже много лет. Спокойная, неунывающая никогда женщина, которая поднимала двоих детей, после того, как ее бросил муж.
— А какие у меня варианты, Никуля? – она, лихо подоткнув подол, возила тряпкой по полу, когда Ника пришла просить ее о помощи с матерью, узнав, что Лена берется за любую подработку. – Оболтусов моих на ноги ставить надо? Папаша о них забыл напрочь. Поэтому приходится мне. Конечно, возьмусь я за твою маму. Только для начала, — она отжала тряпку, вылила воду и сполоснула руки. – Пойдем-ка! Расскажешь мне все. Почему это твоя мама, такая бодрая еще год назад, работающая, вдруг резко сдала?
Ника сидела на маленькой кухоньке у Лены и ревела тогда в три ручья, рассказывая, что все рухнуло и больше уже никогда ничего не поправить. Папы больше нет, а мама сначала ушла в себя, а теперь меняется на глазах и Ника не знает, что с ней делать. Наотрез отказывается выходить из дома, забывает принимать лекарства и уже однажды Ника еле успела вызвать бригаду скорой, которая откачивала ее, выводя из комы.
— А врачи?
— Были. Кого только не было, Лена! Всех на уши поставила. Твердят в один голос, что кроме диабета, она абсолютно здорова. Стресс…
— Ясно. Постой, а зачем я тебе? Следить, чтобы уколы вовремя делала и лекарства принимала?
— Не только. Понимаешь… Я не знаю даже, как сказать. Она перестала следить за собой. Не моется, не меняет одежду, не дает делать уборку…
— Говоришь, все врачи были?
— Ты про психиатра?
Лена кивнула.
— Был. Ответ ты уже знаешь. Не видит он там ничего по его части.
— Странно это все… Ладно! Обещала, значит возьмусь.
И Лена взялась. Ника отлично помнила то чувство облегчения, которое испытала, понимая, что мама теперь под надежным присмотром. Только Лена могла уговорить Лидию Сергеевну принять все положенные препараты и дать себя вымыть хотя бы иногда. Ника приходила вечером, и мама уже была накормлена, обихожена и недовольна. Это вечное недовольство всем и вся, было так непохоже на всегда тактичную и выдержанную Лидию Сергеевну, которая всю жизнь преподавала в школе и могла найти общий язык буквально с любым ребенком, что Ника совершенно терялась. Она не знала, как себя вести, что отвечать, чтобы не вызвать шквал упреков и негодования. Впрочем, пока, никакая ее тактика, начиная от молчания и кончая просьбами о прощении с ее стороны, не дала пока положительного результата.
Вот и сегодня, Лена спокойно объяснила ей, что ничего не предвещало бури, но она случилась. Был крик и скандал.
— Легкие у нее точно совершенно здоровы, Никуля. Может быть все же вызвать Бориса Николаевича?
— А что он нам нового скажет? Свое заключение он давал уже трижды. И не только он, но это ты знаешь…
— Устала? – в голосе Лены было столько заботы, что Ника снова чуть не расплакалась.
— Очень… Лен, я не понимаю, что происходит. Ведь, даже после того, как не стало папы, она еще полгода работала, нормально себя чувствовала… Что с ней?
— Возможно, отложенная реакция на стресс? Так бывает. Не все реагируют сразу. Но, это тебе и Борис говорил.
— Говорил. И что делать говорил. Только не работает это все. Это уже не моя мама, как будто, а совершенно чужой человек.
— Ох, Никуша, не знаю… Ничего я тебе сказать не могу. Чужая душа – потемки. Это как с вязанной вещью. Выдернешь затяжку и понимаешь, что, если дернуть в правильном месте – все станет прежним. Где эта ниточка, за которую дернуть надо, чтобы вернуть полотно в прежнее состояние – кто же знает…
— Ты от нее откажешься теперь? – Ника затаила дыхание.
— С ума сошла? – Лена рассмеялась. – На кого же я тебя брошу? Да и деньги мне сейчас, ой, как нужны. Артем выиграл олимпиаду там какую-то и его приглашают в Москву. Будет какой-то лагерь, что ли, для одаренных детей. Он уже на чемодане сидит, хотя ехать аж через месяц.
— Лена, не вопрос. Считай, что он уже там. Только не бросай маму и меня, ладно? – голос Ники прозвучал так жалобно, что Лена, сжав в руке телефон, нахмурилась.
— Ты мне эти упаднические настроения брось! Я рядом! Была и буду.
Ника услышала, как что-то грохнуло в квартире Лены, охнула та и рассмеялся кто-то из детей.
— Что это было?
— Ванька очередного кота приволок. И это чудовище только что разбило мою любимую вазу!
— Ой!
— Да, и ну ее! Все равно цветов там отродясь не водилось! – засмеялась Лена. – Ты бы видела эту наглую кошачью морду, которая сама ошалела от того, что натворила. Сидит и хлопает на меня глазами. Вроде, даже виноватыми. Ладно, пойду осколки уберу, пока кто-нибудь не напоролся. До завтра! И постарайся выспаться, раз у тебя такие дела на работе сейчас. Я там на столе в кухне оставила две таблетки на блюдце. Это то, что ей Борис прописал. На ночь дай, хорошо?
— Спасибо тебе, Леночка!
— Не за что! До завтра!
Ника положила телефон на край машинки и взглянула на себя в зеркало.
Господи! Разве это она? Разве этой затурканной, уставшей женщине, с синяками под глазами и почти изможденным лицом – тридцать лет? Все пятьдесят можно дать!
Она внезапно разозлилась. Сколько можно! За последний год она ни одной ночи не спала нормально. Маму мучала бессонница и она то и дело звала Нику, чтобы поделиться с ней мыслями, поговорить или попросить что-то принести, так как сама уже пару месяцев не ходила, наотрез отказавшись вставать. Ника молча выполняла ее просьбы, на автомате передвигаясь по квартире и мечтая только об одном – лечь и закрыть, наконец, глаза.
Лена как-то спросила ее, почему она отказалась от предложения устроить маму в хороший хоспис. Ника на секунду потеряла дар речи, а потом помотала головой:
— Что ты! Я не могу так! Это же мама… Как она будет где-то, не дома. Ее там терпеть никто не будет.
— А ты можешь терпеть, — Лена сердито сложила очередную простынь, которую гладила Ника, и убрала ее в стопку. – Только вот от тебя уже половина осталась, Ника. Без слез не глянешь! А о твоей жизни кто подумает?
— Я подумаю. Когда-нибудь… Сейчас главное – мама.
— Ох, Никуша, досталось же тебе испытание… Ну, что делать… Крепись тогда. И помни – ты не одна.
— Спасибо! – Ника улыбнулась Лене и разложила на гладилке новую простыню.
Ника тряхнула головой, прогоняя воспоминание об этом разговоре. Похоже скоро вся ее жизнь превратится в сплошное воспоминание…
Она взяла в руки телефон, поколебалась минуту, а потом решительно набрала номер Бориса Николаевича, психиатра, который консультировал ее мать.
Разговор был непростым, и Ника еще долго сидела потом на бортике ванной, не обращая внимания на крики мамы, осмысливая то, что сказал ей Борис. Очень уж странно прозвучал его совет, а еще более странным стало для нее самой собственное согласие.
— Вероника, я сейчас нарушаю всю мыслимую медицинскую этику. Но, если это не сработает, то я не знаю, чем еще вам помочь. В любом случае, я так понимаю, вы уже на грани?
— Да. Вы правильно поняли.
— Значит, и терять вам нечего. Лена будет рядом с ней, поэтому бояться не надо, все будет хорошо. Она проследит, чтобы с вашей мамой ничего не случилось.
— Я себе этого никогда не прощу…
— А вот этого не надо! Вы не простите себе, если ваша мама уйдет вслед за отцом в таком возрасте. Не увидев даже внуков. А она уйдет, Ника. Очень скоро. Люди в таком состоянии долго не живут, как правило. Она потеряла всякое желание жить. Сначала села, отказавшись выходить из дома, а теперь уже и легла. Давно?
— Пару месяцев. Вы приходили, она еще вставала.
— Она просто существует. Именно поэтому, ей все равно, как она выглядит, что делает и так далее.
— Я вас поняла… Хорошо. Давайте попробуем.
План был прост и одновременно сложен для Ники, которая совершенно не умела врать. Через неделю, когда все было готово и проверка на фирме Ники закончилась, она взяла неделю за свой счет и снова созвонилась с Борисом.
— Я готова.
— Отлично! Значит завтра.
К вечеру следующего дня Лена, несмотря на возражения Лидии Сергеевны, искупала ее, привела в порядок и вышла на кухню.
— Никуша, все готово. Держи кулаки! Актриса из меня еще та, но я постараюсь.
Она ополоснула лицо водой, вспомнила детские шалости и, макнув палец в соль, натерла ею под глазами. В коридоре она глянула на себя в зеркало и чуть не рассмеялась в голос.
«Хороша, нечего сказать! Как сутки рыдала! Ну!»
— Лидия Сергеевна, ох, голубушка, что же это такое делается… — Лена так натурально охнула, что Лидия мгновенно подобралась, проглотив готовые вырваться слова недовольства тем, что Лена так задержалась на кухне.
— Что такое?
— Ника… Никуша наша…
— Что?! Что с Никой? – Лидия Сергеевна приподнялась и тут же охнула, схватившись за сердце.
— Она под машину попала. В больнице сейчас. Подробностей не знаю.
Лидия Сергеевна в ужасе смотрела на Лену.
— Как под машину? Когда?
— Час назад.
— Ясно! – Лидия откинула одеяло и, покачиваясь, встала на ноги. – Дай мне что-нибудь, пожалуйста. Одеться же надо! И как-то добраться до больницы…
— Куда вы собрались? Вы же не ходите! – Лена подхватила ее, отметив про себя слово «пожалуйста, которое от Лидии Сергеевны они с Никой не слышали уже очень давно.
— Лена! Мой ребенок там! Моя Ника! Да я поползу, если надо будет. Коляска же есть. Вызывай такси!
В коляску Лидия Сергеевна не села. Медленно, но пошла сама, размышляя о том, что почти разучилась ходить и чувствует себя сейчас чуть ли не младенцем, который впервые встал на ноги.
«Во что я превратилась?!» — сердито подумала она, впервые обратив свое недовольство на себя, а не на окружающих.
Нику они нашли на лавочке, возле травмпункта. Нога, упакованная в гипс, выглядела устрашающе. Лидия Сергеевна доковыляла до лавочки, буквально рухнула на нее и обняла дочь, чего не делала уже очень давно. Ника удивленно подняла брови и глянула на усмехнувшуюся за спиной мамы Лену.
— Никуша, доченька! Как ты?
— Мама! Как ты здесь? Как ты встала?
— Ты в порядке, я тебя спрашиваю?
— Да-да, не волнуйся!
— Сотрясения нет? – Лидия осторожно повернула голову дочери в ладонях туда-сюда. – Голова не кружится? Не тошнит?
— Нет. Только ногу повредила.
— Как же так?! Где этот человек?! Я хочу посмотреть ему в глаза!
— Он уехал. Скрылся с места происшествия.
— Какой негодяй! Покалечил ребенка и был таков!
— Мама! – Ника легонько дотронулась до щеки матери. – Посмотри на меня.
Лидия повернулась к Нике, перестав крутить головой по сторонам.
— Что?
— Где ты видишь здесь ребенка?
— Как где? Что ты глупости говоришь? Ты мой ребенок!
Лидия вдруг осеклась, как будто и правда только сейчас разглядев свою дочь. Она рассматривала ее, отмечая и усталый вид, и опустившиеся раньше времени уголки губ, и ставшее таким взрослым лицо…
— Господи, Ника…
— Что, мамочка?
— Да так… — Лидия смахнула слезы и легонько погладила гипс на ноге дочки. – Болит?
— Нет. Сделали укол. Поехали домой?
— Да! Сейчас. Нужно такси вызвать…
— Не нужно! Здравствуйте, Лидия Сергеевна, рад вас видеть в добром здравии! – голос Бориса раздался за их спиной, и он подошел к лавочке, катя перед собой коляску, в которую осторожно усадил Нику. – Я отвезу.
Через две недели Ника открыла глаза утром, удивляясь, что не слышала будильника и сладко потянулась. Выходной! Как же здорово! Она прислушалась. На кухне что-то звякнуло, потом зашумел миксер. Через несколько минут в комнату заглянула Лидия Сергеевна и спросила:
— Проснулась? Я блины затеяла. Хочешь?
— Очень хочу!
— Тогда умывайся и приходи, а я пошла жарить.
— Хорошо.
Ника проводила взглядом заметно посвежевшую и такую родную снова маму, и потянулась за телефоном. Пропущенный от Бориса.
— Здравствуйте, Борис Николаевич!
— Как официально! Здравствуйте Ника. Как вы? Как ваша мама?
— Мама – прекрасно, благодаря вам. Блины жарит.
— А вы?
— А я тоже прекрасно, за исключением того, что нога зверски чешется. Можно как-то ускорить процесс снятия этого безобразия?
Борис рассмеялся:
— Нетушки! Все должно быть совершенно правдоподобно. Поэтому мучиться вам еще неделю минимум.
— Злой вы!
— Иногда! – снова засмеялся Борис. – Ника?
— Что?
— А вы позволите пригласить вас в ресторан?
— Зачем это?
— А зачем красивых девушек приглашают в ресторан?
Ника растерялась. Как-то мимо нее прошло все, что связано было с флиртом и свиданиями.
Поэтому она просто ответила:
— Да.
— Так просто? Я думал, придется вас уговаривать. Когда вам будет удобно?
— А вот когда снимут это орудие пытки, тогда и будет — и удобно, и хорошо. А то вместо удовольствия от свидания, я буду чесаться все время, а точнее буду пытаться это сделать, потому, что до сих пор не придумала как! А вы будете краснеть и ловить на себе удивленные и сочувственные взгляды.
Они дружно рассмеялись.
А на кухне витал аромат фирменных блинчиков Лидии Сергеевны. Она суетилась возле плиты, с удовольствием занимаясь таким привычным, но основательно забытым делом. Теперь они с Никой поменялись местами и уже она ухаживала за дочкой, с каждым днем все больше входя в привычный ритм. Как она могла столько времени просидеть в этой яме отчаяния, куда сама себя загнала? Когда-то Ника, тогда еще маленькая, рассказала ей, что все эмоции имеют цвет. Все то время, которое прошло с тех пор, как не стало мужа, было окрашено для Лидии в буро-зеленый цвет застоявшегося болота, которое затянуло ее и совершенно лишило сил, оставив только горечь потери, тоску и злость от того, что не она ушла первой. И если бы не происшествие с Никой – скорее всего это болото затянуло ее окончательно, расправилось с ней и чавкнуло напоследок. Господи, как же хорошо, что у нее есть дочь!
Открывая дверцу холодильника, чтобы достать сметану, она легонько провела пальцами по семейным фотографиям и улыбнулась.
— Никуша! Все готово! Иди завтракать!
