Он долго ворочался с боку на бок, вставал, пил воду, холодную, безвкусную, чувствуя, как она катится по пищеводу, вбирая в себя жар растревоженного тела. Потом смотрел в окно, на пустую, полную теней улицу, на соседние подъезды, скрипящие облупившимися, в ржавых подтеках, дверьми, на пустые глазницы окон, где мирно спали жители, и снова ложился, призывая сон.
Леня и не думал, что будет так переживать….
Часы как будто специально замедляли свой ход. Стрелка тягуче, то останавливалась, то как будто вспоминая, что нужно двигаться вперед, катилась по кругу.
Леонид нарочно запрещал себе смотреть на циферблат, надеясь, что до утра осталось совсем немного, потом все же не удерживался, зыркал на часы и вздыхал. Оказывалось, что прошло всего пять-десять минут…
-Проклятье, — мужчина ударил кулаком по столу. — Да что ж это такое! Надо выпить.
Зайдя на кухню, он вынул из шкафчика рюмку, бутылку, сел на холодный стул и уставился на стену. Там, на гвозде, который постоянно выпадал из рыхлой, исходящей крошками стены тоже висели часы. Как будто весь мир сговорился отсчитывать минуты этой ночи нарочито медленно, словно капли терпкого, горького от полыни меда капают в бочонок, отравляя труд пасечника…
Леня вспомнил, как на уроках «Береги минутку» они обсуждали подвиги токарей и часовых мастеров, которые обеспечивали население нужными механизмами и деталями. Мужчина усмехнулся. А он ничего не делал, только лежал и думал, как они с Машкой плохо жили, как глупо и по-детски расстались, как тратили себя и друг друга на пустые склоки, а потом, когда опомнились, оказалось, что внутри уже ничего нет — пустыня, черная дыра, безмерное «ничего», которое отказывалось держать их вместе. Или что-то еще осталось?… Не разберешь, все закрывала пелена обиды.
Дети… Хорошо, что не было детей, хорошо, что те не стали частью этой похожей на вулкан связи. Теперь нечего делить и некого. Разбежались, расползлись по разным углам, шипя и тряся хвостами, и нет того, кто бы пытался удержать в руках разорванный электрический провод.
Леонид обхватил голову руками. Плохо, что нет детей. Плохо, что ничего не получилось. Плохо…
Горькая, как ни странно, сегодня не помогла. Да, горло жгло, тело обдавало волной жара, но потом становилось еще больнее.
-А чего ты так разнылся? — вдруг услышал Леня за спиной знакомый голос.
-Отец? — мужчина удивленно вскочил и замер. — Ты как здесь? Когда приехал? Ночь на дворе.
-Об этом после. Ты, что же это, прохиндей, профукал жену? — Михаил стоял в дверях, как обычно, потирая больное плечо.
-Нет, — Леня обиженно отвернулся к окну. — Она сама ушла. Не прогонял я ее.
-Не успел, значит. Машка тебя опередила.
Леонид сглотнул, потом пожал плечами.
-Будешь? — кивнул он на початую бутылку и вынул из шкафчика вторую рюмку.
Но отец, подойдя к столу, хватил граненым стеклом об пол так, что вокруг разлетелись колючие брызги.
-Не буду я с тобой пить! Никогда не буду. Мы с матерью твоей пятьдесят лет прожили. Всякое было, много чего жизнь понакрутила. Но у нас все было сложнее, мы были сложнее…. А вы, что…
-Мы поняли, что не подходим друг другу, — прошептал Леонид, усмехаясь казенщине своих слов. — Не подходим, папка. Горшочек не нашел свою крышечку…
-Крышечку, говоришь?! — отец выругался, длинно, по-солдатски витиевато, как никогда не позволял себе говорить при жене. — А ты кто ж будешь? А?
-В смысле? — Леня мотнул головой, не очень понимая, что имеет в виду Михаил.
-Ну, ты у нас горшочек? — отец обрисовал в воздухе что-то круглое, кособокое.
-Да ну тебя! Чего приехал? — Леня снова посмотрел на часы.
-Поговорить, — Михаил придвинул стул, поставил на него рюкзак и стал вынимать кульки. — Вот, мать вам с Машей передала. Пирожки, сало, банки какие-то…
-Спасибо, — Леня виновато смотрел на совсем седого, с трясущимися руками, старенького отца. — Пап…
-Ну, что! Рассказывай, что там у вас? Как вы там не подошли друг другу? Свадьба была, горько было, ох, как горько такую девку за тебя отдавать, разгильдяя! Значит, права была ее мать, не пара ты Марии…
-Да что она понимает, эта Валерия Борисовна! Только нос свой сует в чужие дела! И Машу против меня науськала, та и взбеленилась.
-Плохая, ой, плохая теща тебе досталась, сынок! Не она ж эту квартирку вам подкинула. Хорошая квартирка-то? Я смотрю, картин много…
-Это Машка рисовала, — буркнул Леня. — Рисовала, а никто не покупал. Вот и понавешала здесь. Живого места нет!
Михаил встал напротив небольшого натюрморта. Стеклянная, вся как будто сотканная из нитей света, ваза, рядом какие-то фрукты, и кольцо. С надписью внутри.
-Прям, срамота! — кивнул гость. — Надо ж кольцо мужнино на всеобщие смотрины выставлять!
-Чего? — Леня тоже подошел к картине. — Что ты говоришь?
Потом замолчал. Кольца для бракосочетания делали на заказ, внутри каждого была надпись: «Даже небо не выше любви». Идея была Ленькина, уж очень хотелось ему выделиться среди друзей. Те-то носили простые, давно затертые. побледневшие золотые кольца.
-Я и не замечал, — наконец, пробормотал он. — Вот ведь! Все, даже самое личное, готова была продать!
Разозлившись, Леонид снял холст со стены и кинул его на стол. — Отдам, когда за вещами придет.
-Дурень, — пожал плечами Михаил. -Ну, а чего не спишь-то?
-Сон не идет, — Леня потер покрасневшие глаза.
-Немудрено. жена, все-таки ушла, — кивнул Михаил.
Часы хрястнули, возвещая о том, что еще один час упал с неба на землю.
-Ну, может, и к лучшему. разведешься, будешь опять маяться, по девкам шастать.
-Отец! — хотел, было, одернуть его Леня, но получил подзатыльник.
-И в кого ты такой! Думаешь, Маше это терпеть было приятно? Как ты на каждую, что мало-мальски личиком уродилась, заглядываешься, как ты, бесстыдник, за чужими женами ухаживаешь!
Леня мотнул головой. Ну, нравились ему женщины, все, как есть, нравились….
-Я жене не изменял, — громко, как будто убеждая самого себя, ответил он. — Никогда не изменял. Я просто умею обращаться с женщинами.
-Это да… Что есть, то есть….
Михаил мрачно осмотрелся и, пододвинув стул, сел.
-Ну, так чего не поделили-то? Деньги, шмотки? — спросил он, расправляя складки на скатерти.
-Нет, бать. Тут другое. Я закурю? — Леонид распахнул форточку и чиркнул зажигалкой.
По комнате поплыл терпкий, ментоловый запах, Леня затянулся и с удовольствием выдохнул.
-Понимаешь, мы такие разные… Просто до ужаса разные. Когда встречались, казалось, что смотрим на все одинаково, а, как поженились, как будто пелена с глаз упала. Ей, оказывается, не нравится, как я разговариваю, не нравится, что не выношу мусор по вечерам. А я не буду его выносить! Я устал. Утром — пожалуйста, на ночь глядя же не пойду! И таких мелочей полно. Как дятел, долбила она меня, долбила. Надоела!
-Да, дела… — Михаил потер лицо. — Ну, в общем, детский сад. Ну ,а серьезное-то что было? Ну, чтоб было, ради чего вещи в чемодан, и уходить. Было?
Леонид помолчал, потом внимательно посмотрел на отца. Тот все знал! Это было видно по его ухмылке, по спокойному выражению победителя. Он все знал и пришел теперь унижать сына, вытягивая из него признание.
-Я ударил ее. Но это вышло случайно. Она сама нарвалась, орала на меня, что не ем ее стряпню. Я не выдержал.
-Что? — Михаил встал, было, но потом грузно опустился обратно на стул. Тот скрипнул.
Седой, с выступающими на висках пульсирующими венами, уставший от жизни, что крутила им так долго, мужчина вспомнил, как, воспитывая сына, нет-нет, да и замахивался на него, давая понять, что спорить с отцом бесполезно, что прав тот, кто на три головы выше тебя и дал тебе жизнь… Ленька сначала плакал, потом просто уходил, закусив губу. Лет в семнадцать дал отцу сдачи…
-Лень, слышишь, Лень! — отец вдруг схватил сына и притянул к себе. — Никогда, слышишь, никогда не поднимай на них руки! Твоя рука — это защита, это ласка и надежда. Не предавай их! Ты прости меня, я виноват, ты прости!…
-Папа, ты чего!? Про кого ты говоришь? Да не бью я никого. Один раз было всего!
-Леня, я знаю, я был плохим отцом. Я не знал, как быть хорошим, делал как умел. Спасибо твоей матери, что дала мне шанс стать другим.
Он замахал руками в воздухе, не позволяя Леониду перебить себя.
-Я детдомовский, ты знаешь. Твоя мать стала для меня странным открытием. Меня до нее никто никогда не любил. И я не умел. Так, поматросить, погулять любил, а вот так, чтобы серьезно — этого не умел. Она научила. А потом я тоже ударил ее. Это вышло случайно. Мы ссорились, она со злости кинула мою гитару, я ударил…. Тогда твоя мать, как и Маша сейчас, тоже собрала вещи и ушла. Она бросила мне свое кольцо и ушла. Я жил без нее полгода. Я не люблю вспоминать это время. Я злился, ненавидел, потом скучал, потом снова ненавидел. Я пытался найти замену, не выходило. Я не знал, где моя жена, искал по друзьям, по родственникам. Но никто ничего не говорил. Я думал, что прав, я верил, что прав….А потом, однажды ночью, я понял, что не могу без нее, без ее холодных ног, что прижимаются ко мне под одеялом, без ее песен на кухне по утрам и окриков, когда курю на балконе, без ее странной привычки оставлять еду для домового. Я не смог…
Леонид стоял рядом и слушал, забыв о сигарете ,что, догорая, обожгла пальцы.
-Она вернулась через полгода. Просто однажды пришла, и мы стали жить дальше. Это было так странно, как будто кто-то там, на небе, дал нам второй шанс. Тогда мы оба многое поняли о семейной жизни, о нас самих. И еще поняли, что один без другого уже как будто и не тот…
-Маша не вернется. Мы все решили. Да не переживай ты так!
-Ты не хочешь? — Михаил устало вздохнул, небо за окном начало светлеть, разливаясь желто-оранжевым перламутром.
-Я не знаю… А вдруг я не люблю ее? Ошибся… Вот сойдемся мы обратно, а зря, тогда что?
-Когда это случится, ты уже повзрослеешь, сынок…Меня рядом не будет… Ты сам поймешь, что мишура, а что нет. Уступить сложно, простить еще сложнее, и, если нет любви, то и не нужно. Решайте сами….
Михаил махнул рукой и, вдруг встав, взял куртку, рюкзак , провел рукой по Ленькиному плечу и ушел.
-Пап! Папа! — парень выскочил на лестничную площадку. Отец забыл на столе свое кольцо. И как это оно соскочило с пальца?…
Но Михаила уже не было. Выбежав во двор, Леонид осмотрелся по сторонам. Утренняя улица была пуста. Только воробьи, распушив перья, попискивали в колючих кустах шиповника…
…Леня проснулся от звонка. Кто-то настойчиво трезвонил в дверь, не желая сдаваться.
-Иду, — прошептал заспанным голосом молодой человек. — Ну, что так настырничать!?
За дверью стояла Маша. Она, не поднимая головы, уткнулась в мужнину грудь, обняла его и тихо сказала:
-Лень, ночью папа твой у…
Она всхлипнула.
-Что? Что ты сказала?…
Она только кивала часто-часто, гладила мужа по спине, по взъерошенной голове и что-то шептала. Леня чувствовал ее запах, знакомый, тонкий и нежный. Чувствовал, как любовь на кончиках ее пальцев перетекает в него, унимая дрожь и позволяя дышать…
-Что ты такое говоришь?! Так он же приезжал ночью! Вот, от матери гостинцев привез! — Леонид потащил жену на кухню.
Картина, которую парень скинул ночью, мирно висела на стене, стол был пуст.
-Да как же так! Он приезжал…
Маша, прижав руку ко рту, смотрела на Леню.
-Я знаю, ко мне тоже он приходил. Я его чаем угощала, он так за нас переживал…
Они долго сидели на кухне, а на середине стола лежало кольцо, что Михаил оставил на память о себе…
…Врач позвонил жене Михаила утром. Плохие вести часто приносят утром. Врач ненавидел это, но все же набрал нужный номер, быстро сказал все, что нужно, и замолчал. Он был готов услышать сдавленные рыдания, обвинения, крики, но женщина только вздохнула.
-Спасибо, я знаю, — услышал он в ответ. — Я уже знаю…
…В ту ночь Михаил навестил всех, кого любил, не желая уходить без последних, нужных слов. Его душа уже готова была взлететь высоко вверх, выше пушистых облаков, выше холодных, гордых звезд, выше самого мира, но задержалась, чтобы сказать то, что не сумела при жизни…
…-Маш, — тихо сказал Леонид. — Как думаешь, у нас получится все начать сначала? У отца когда-то получилось…
— Не получится, — ответила она и почувствовала, как напряглась спина мужа, как заухало в груди его сердце. — С самого начала не получится. И не зачем. Свои ошибки мы уже сделали. Да и Бог с ними, надо жить дальше…
-Вместе, — добавил Леня и как будто услышал довольный вздох отца…
Зюзинские истории
