Почему мать больше любила Ваську – она и спустя десятки лет вряд ли смогла бы объяснить. Но Ваське ничего не запрещалось и всё покупалось, а мне…
— Гришка, помоги брату одеться! Видишь, он в рукаве запутался. Запутался, да, мой слядкий? – сюсюкала мама, пыхтя, застёгивая сапог на своей ноге.
Я, полностью одетый, безропотно помогал четырёхлетнему Васе вывернуть рукав и напялить на руку. В груди ворочалась обида. Меня «слядким» никто не называл.
— Гриша, я когда сказала мусор вынести? Почему ведро полное до сих пор? – взрывалась мать.
Я, десятилетний, хмурил брови и негромко шипел:
— Да почему я-то опять? Васька не может вынести?
Мать отмахивалась от меня, как от жужжащей мухи. Я, сцепив зубы, выносил мусор.
А потом, когда нам исполнилось по двенадцать лет, произошло событие, которое на мой взгляд выходило за все рамки добра и зла. Мать купила Ваське велосипед. А мне не купила.
— Я не миллионерша. Один на двоих вам. Будете делиться.
Они покупали его с Васей. Брат считал велик своим. Я точно знал, что делиться он будет редко и неохотно. Василий не привык делиться, он был слишком избалованным и эгоистичным. Мой брат-близнец.
Подруга матери, Яна, приходя в гости, говорила ей:
— Почему ты их так разделяешь, Катя? Так по-разному любишь? Они же одинаковые!
Я после этих слов подходил к зеркалу, хмурил брови, лохматил чёлку – не были мы одинаковыми. Брат – неженка и слюнтяй, маменькин сынок, которому всё преподносят на блюдечке с голубой каёмочкой.
— Не придумывай. Они разные. И я их обоих люблю. – возражала мать, злясь на Яну за правду.
Может, существовала какая-то теория, по которой близнецов должны были поделить между собой родители, и любить каждый своего. Я так думал – а что мне оставалось. Вот был бы у меня папа, он бы любил меня – логично же? Но папы у меня не было. Папа замёрз на остановке, когда возвращался от друга выпивший. Нам с Васькой тогда было по три года. Уснул и замёрз. И никто не подошёл, не побеспокоился, не разбудил, не помог. Такая вот негеройская смерть. Был бы жив отец, точно любил бы меня. Этой мыслью я и успокаивал себя.
Часто мать ругалась, что я плохо учусь. А Васенька – хорошо. Ещё бы я хорошо учился! Да я назло делал это плохо. Назло ей, потому, что она так нас разделяла. И Ваську я должен был любить, но ненавидел всей душой. За что мне было любить своего брата-близнеца? Как я и говорил, даже велосипед, купленный нам в шестом классе, Васька мне почти никогда не давал покататься. А если и давал, либо выторговывал какую-нибудь услугу или вещь, либо совсем ненадолго. Как чужому.
Пройдя непростой переходный возраст вторым, не особо любимым, сыном, я вдруг понял: надо учиться. И наплевать на них на всех. Выучусь, получу профессию, уеду от мамы с Васей подальше. Пусть живут как хотят.
Васька наоборот связался с дурной компанией и начал пить, курить, а может чего и похуже – я не вникал.
— Куда ты смотришь? – плакала мать, ломая руки. – Твой брат в беде! Ты должен помочь ему!
— С чего ради я ему что-то там должен? – удивлялся я. – Сама разбаловала, вот и получай теперь.
Правда, ради успокоения совести разок поговорил с Васькой.
— Ты бы одумался, пока не поздно. Посмотри, куда тебя занесло. Один Бражка чего стоит – кто с ним в здравом уме дружить будет?
— Не лезь не в своё дело, братуха! Не парься за меня. У меня всё схвачено. Скоро разбогатею, и уеду от вас. Кисните тут. – лыбился Васька.
И уехал. Париться на нары, на малолетку. Мать, ничего не понимая, лезла ко мне плакать на груди и спрашивала:
— Как же так, сынок? – теперь я вдруг стал сынком. – Разве я мало для него сделала?
— Ничего. – жёстко сказал я, отстраняя мать. – Сейчас успокоишься, и передачки носить начнёшь. Всё войдёт в колею, всё наладится. А мне к репетитору надо, после ещё смена в доставке. На репетитора-то заработать нужно.
Мать посмотрела на меня, как на инопланетянина. Знала ли вообще эта женщина, родившая двоих сыновей в один день и час, и посвятившая себя лишь одному из них, чем вообще живу я? Что в моей жизни происходит? Что я чувствую, в конце концов, с той самой поры, как понял, что меня любят меньше. Во много раз меньше, чем моего брата-близнеца Ваську.
Я окончил школу, выучился на программиста и работал. Зарплаты хватало и на аренду жилья, и на прочие расходы без излишеств. Делая ПО для одной компании, я познакомился с Мариной, привлекательной девушкой на должности зам. директора. Марина была старше на пару лет, но меня это совершенно не смущало. Жизнь налаживалась, холод от детства в нелюбви потихонечку уходил из моей крови. Я чувствовал себя всё более живым. Но однажды в дверь позвонили. Там стояла мать, почему-то с чемоданом.
— Здрасьте. – обреченно сказал я.
Вот никому не пожелаю такой ситуации. Стоит на пороге твоя родная мать, а ты не хочешь её впускать ни в квартиру, ни в свою жизнь. Да с чего ради вообще? Я же ушёл из дома и ни на что не претендовал!
— Пустишь войти-то, сынок? – всхлипнула она.
Я посторонился. На автомате помог матери внести чемодан.
— И что значит сие явление?
Мать рассказала, что Васька вернулся. Довольно давно. Первое время было ничего, только нигде не работал – сидел у матери на шее, пропивал её зарплату. Львиную долю. Ну, а потом привёл себе женщину. Евгению. По словам матери, пробы на Евгении ставить было негде. И жить с ней в одной квартире оказалось решительно невозможно.
— Она такая грубая, наглая. Я её боюсь. – чуть не шёпотом поведала мать.
— И что? Это повод бежать из собственного дома?
Мать молчала. Что она могла мне сказать?
— Васька пьёт?
— Сильно. Шары зальёт, и наплевать ему на всё.
— Ну он хотя бы заступался за тебя перед своей сожительницей?
Мать не успела ничего ответить. В дверь позвонили. Приёмный день у меня сегодня какой-то.
— Кто там? – испуганно вскинулась мать.
— Евгения, наверное, пришла. За тобой.
— Не смешно. – обиженно протянула Катя.
Пришла Марина. Вообще, она никогда не являлась вот так, без звонка.
— Ты чего трубку не берёшь? И на сообщения не отвечаешь? – накинулась на меня моя девушка. – Я перепугалась ужасно! Думала, случилось чего. Ты ел? Или так и сидишь носом в компьютере?
В руках у Марины были пакеты. Я даже не успел ей помочь, как она ловко разулась и пробежала в кухню. А я вспомнил, что отключил звук во время работы и поглядывал на дисплей. Но когда явилась мать, мне уже было не до того – телефон так и остался лежать около компьютера. А Марина тем временем уже что-то ворковала из кухни. Я поспешил туда.
— Наконец-то, я так рада. – говорила Марина. – А то думала он меня никогда не познакомит со своей семьёй.
Тут Марина увидела чемодан, стоящий у окна, и нахмурилась.
— А у вас случилось что-то?
Мать обескураженно молчала. Заговорил я:
— Её хитрая лиса из дома выжила. Она прискакала к нам.
Марина прыснула, мать покраснела и глянула на меня с осуждением.
— Рассказывайте. – включила Марина начальницу.
Пока слушала, накрывала на стол, варила кофе, что-то убирала. Потом посмотрела на меня.
— И что ты намерен делать?
Я понятия не имел, что мне делать. Оставлять мать у себя я не хотел. Отправлять на съедение неведомой Евгении тоже было как-то жаль. С Мариной я никогда не делился тем, что мать в детстве неизмеримо больше любила моего брата, Ваську. А мать, рассказывая Марине всю историю, об этом тоже, само собой, промолчала. Да и понимала ли она вообще, что сама сотворила из брата монстра своей душной любовью. И меня оттолкнула тоже сама, только уже совсем другим чувством. Вряд ли это действительно можно было назвать такой уж нелюбовью, скорее равнодушием. Интересно девки пляшут, думал я. Как прижало, так прибежала к нелюбимому сыну.
— Ладно. – Марина хлопнула ладонями по столу. – Сколько у вас комнат?
— Три… а что? – удивленно спросила мать.
— Поедем к вам в теремок. Выживать вашу лису Евгению.
— Я не поеду! – это было уже слишком.
Для чего я вырвался из дома? Чтобы вернуться туда? Однако… как всё это объяснить Марине? А она вдруг взяла меня за руку и отвела в комнату, улыбнувшись матери на ходу. Там посадила на диван и села рядом:
— У тебя, как я понимаю, с мамой не очень?
— Да мне всё равно! Понимаешь? Всё равно!
— Тут вариантов немного. Либо мы туда, и поставим на место нахалку. Это временная мера. Просто помочь твоей маме. Или она останется тут.
Я застонал и взялся рукой за лоб.
— Ну, а как ты хотел? Или ты выгонишь её на улицу?
Нет. На улицу я выгнать собственную мать не мог. Я же не Васька.
Мы переехали в квартиру моего детства. Марина была хорошим руководителем на работе, и в быту её быдляцкими манерами было не так просто сбить с толку или напугать. Она быстро навела в доме свои порядки – Евгения поджала хвост и попробовала вывести на передовую тяжёлую артиллерию в виде Василия. Но когда Вася напился и попробовал качать права, Марина тут же заявила:
— Я тебя сейчас в полицию сдам. За попытку и з н а с и л о в а н и я. Я уважаемый член общества, а ты – х а н ы г а сидевший. Хочешь сесть по 131й, Васенька?
Я стоял рядом, готовый в случае чего дать в морду братцу, и восхищаясь Маринкой. Вася попятился:
— Ты, это, ну, чо мелешь… какая сто тридцать первая? Кто тебе поверит?
— А у меня вот свидетель имеется. Да, Гринь?
Я кивнул. Васька помотал башкой и простонал:
— Мы же братья! Ты чо?
— Вспомнил. – усмехнулся я. – Иди, проспись. Я с тобой с пьяным разговаривать не собираюсь.
Мать во время всех баталий сидела в комнате не высовываясь. Меня радовало одно, что она не встаёт на Васькину защиту. Что-то видимо поняла.
Васька с Женей что-то там бурно обсудили и затихли. Марина выключила свет в нашей комнате, но спать не ложилась.
— Ты чего? – спросил я. – Иди ко мне.
— Тс-с-с. Я жду.
— Чего ждёшь?
— Последний акт пьесы. – хмыкнула Марина. – Не мешай.
Последний акт состоялся в два часа ночи. Марина в коридоре задержала Евгению, которая сматывалась по-тихому, прихватив кое-какое барахлишко, нажитое моей матерью. То, что Васька ещё не успел пропить.
Я проснулся от трехэтажного мата. Пока надел штаны и вышел в коридор, там уже всё поменялось. Женя больше не материлась. Ползая по полу, размазывая по лицу слёзы от газового баллончика, она умоляла Марину не вызывать ментов.
— Я тебе клянусь, больше никогда. Ноги моей здесь не будет. Бес попутал. Не звони, будь человеком!
— Ну, смотри. Появишься – сядешь за кражу.
После я спросил у Марины:
— Ты что, действительно пшикнула ей газом в лицо?
— А что мне было делать? Физически она сильнее меня. А терять ей уже было нечего – она собиралась смыться с вашим добром.
— Это не моё добро. – глянув на валяющееся золото-серебро сказал я. – Ты моё добро. Всё? Миссия выполнена? Можем уезжать?
— Я думаю, ты должен поговорить с братом. Но решай сам.
Маринка чмокнула меня в щёку и пошла в комнату.
— Посплю. Часа четыре ещё есть в запасе.
Утром я пришёл в кухню сделать себе кофе и обнаружил там похмельного Ваську.
— Представляешь, эта шкура телефон мой тиснула.
Ну, конечно! Откуда Марине было знать, что Евгения выносит ещё и Васькин телефон.
— Она не только телефон хотела вынести. Маринка её поймала с каким-то материными побрякушками.
— Удавлю тварь! – воскликнул Вася и стукнул кулаком по столу. – Брат, мне кофейку не нальёшь?
Я удивился, но кофе Ваське налил. Открыл холодильник и обнаружил там полторашку пива. Посмотрел на брата, снова на пиво. Он уловил мой взгляд. Хмыкнул, поморщившись.
— Не хочу. Надоело. – отхлебнул большой глоток кофе.
— Надолго ли?
— Вчера как твоя подруга наехала на меня, вдруг подумалось – и правда ведь могу вернуться на нары. Вот так качусь-качусь, и докачусь. И так мне муторно стало… хоть она и не по делу наехала, по беспределу, скорее… а всё равно – спасибо ей. Как её там? Маринка?
— Марина, да. Я передам спасибо твоё.
— Ну. И чего мне делать, брат?
— Вась, да я-то откуда знаю? Ты ведь уже сам взрослый, сам и решай.
— Боюсь я нарешать не того чего-нибудь. Не бросай меня, братуха. Мы же с тобой одинаковые.
И Васька как-то по-детски, застенчиво улыбнулся. Неужели и правда решил за ум взяться? Чудно! Но что-то он во мне задел. Какие-то струны. Я сидел с ним за столом, пил крепкий кофе и понимал: у меня есть брат. И, наверное, Васька не виноват, что мать выбрала его, чтобы любить. Да и она, может, не виновата. Ну, вот так легла фишка.
— Так что? Поможешь на первых порах? Подскажешь? Я ведь на воле толком не жил ещё. Даже не врубаюсь пока ни во что нормально. С чего начать-то мне?
Я вспомнил про нетронутую полторашку пива в холодильнике, положил Ваське руку на плечо и сказал:
— Ты уже начал, Вась. Ты всё правильно начал, брат.
