Ему во что бы то ни стало необходимо найти ее – ту прелестную девушку, которой он посвятил свой первый сборник стихов. Понятно, что она давно уже не девушка, так и он немного возмужал, так что терять нечего. Он не был с ней знаком, и даже забыл название улицы, где стоял трехэтажный дом, на втором этаже которого жила она. И отчего он так и не решился подойти к ней?
Подготовился заблаговременно – на прогулку выпросил у жены плащ цвета скорлупы грецкого ореха, чистую рубашку и галстук в тон к брюкам. К счастью, она ничего не заметила, по крайней мере, не спросила, куда это он так нарядился, только вздохнула. Жена считала его ни на что не годным, потому что недавно он растянул ногу и ходил теперь со специальной лангеткой. Водилась с ним, словно он маленький. Поскорее бы дети уже внуками их одарили, что ли.
Сегодня в городе было необыкновенно шумно – прохожие куда-то спешили, смахивая на деловитых муравьев под апрельским солнцем, а ведь рабочий день в самом разгаре! Зря не послушался жену и не взял трость – с ней было бы проще, но как появиться на глаза своей голубке с тростью? Ничего, это недалеко. Вон там должна быть булочная, он, как сейчас, помнит хруст свежей корочки хлеба, когда откусываешь прямо здесь, не отходя от лавки. Но теперь вместо булочной парикмахерская, и пахнет не выпечкой, а бензином – машины мелькают туда-сюда, как сверкающие на солнце майские жуки, которых он с младшим братом неоднократно ловил в детстве сачком.
Он раскрывает книгу, чтобы свериться с нужными строками:
Сверну по Пушкинской,
Потом иду направо,
И сердце бешено в моей груди стучит…
Вон она Пушкинская, но где нужно свернуть? Пока он озирается, его чуть не сбивает велосипедист с огромной желтой коробкой на плечах. Книга падает, он наклоняется за ней и тут уже на землю летят очки, хорошо не разбиваются – он поднимает их и аккуратно протирает белым носовым платком, лежащим в левом кармане плаща. Протертые очки словно помогают рассмотреть то, что нужно – ну, конечно же, вон она церковь, про которую он пишет дальше.
Прихрамывая, он шагает по оживленной мостовой и чувствует, как громко стучит его сердце, сигнализируя о том, что нужный дом уже близко. Так же билось оно и в юности, подгоняя его, наполняя радостью – сейчас я увижу ее!
«Только дождись меня, моя голубка!», – думает он.
Ускоряет шаг, спотыкается, кто-то больно толкает его в бок и бросает: «папаша, смотри, куда идешь!». Он оглядывается – да какой я тебе папаша! Ну да ладно, все неважно, сейчас он увидит ее и…
Резкий голос окликает его незнакомым именем, но он откуда-то знает, что теперь это его имя. Ее скрученные временем пальцы хватают его за локоть, тянут назад.
— Господи, ну я ведь только на миг отвлеклась, на один только миг! Сколько можно сюда бегать, сил моих уже нет! Как же я устала, за что мне все это! Ну ладно, ладно, идем – скоро сериал твой начнется, я тесто на пирожки поставила. Прокиснет теперь, ну и пусть его, это тесто… Я тебе картошки поджарю. Идем же, вот так…
Понятно, опять кралась за ним, выслеживала. Надсмотрщица, старая ревнивая карга… Она вцепилась ему в локоть и ни за что не хочет отпускать. Он еще раз оборачивается на трехэтажный дом, ищет взглядом нужный балкон. Там, среди засохших петуний, стоит девушка. Или ему это только кажется?
Когда он засыпает, она поправляет одеяло, чтобы не торчали наружу его длинные ноги – в последнее время ступни всегда ледяные, сердце устало гонять густую стариковскую кровь. Его лоб перерезан глубокой морщинкой, которая всегда появляется, когда он злится или ему больно. Проводит ладонью по лбу, словно одним движением можно стереть все эти годы, прорезавшие свой путь меж его бровей. Она тихонько шепчет: ш-ш-ш, и его лицо, наконец, расслабляется. Ступая осторожно по половицам, чтобы не заскрипели, она уходит на кухню, где ее ждет остывший чай и пирожки из прокисшего теста. На столе все еще лежит его книга, та самая, с первыми стихами. Она открывает ее наугад, читает строки, улыбается. Как же все-таки хорошо, что она догадалась уронить с балкона мяч, и этому нерешительному Пьеро пришлось подать голос. Он стоял под балконом, как обычно, но в тот раз пришел с книгой, и это заинтриговало ее. И вот надо же — он оказался поэтом! Нынче никто не читает стихов, она пробовала подсунуть его книги внукам, но те сидят в телефонах, и им неинтересна жизнь деда, память которого вот уже несколько лет досрочно вышла на пенсию. Она закрывает книгу, прячет ее в духовку. Хотя какая разница – он ее все равно найдет, всегда находит, а выбросить у нее не поднимется рука.
