Мать вела ее за руку, то и дело одергивая и за что-то отчитывая. Девочка упиралась, стараясь вырваться, хныкала, утирая варежкой разрумяненное, рассерженное личико.
Вика опять плохо вела себя в детском саду. Опять ее маму ругал воспитатель, а она стояла и только молча кивала. «Не ест, дразнит, пинает. убегает, калякает везде карандашами…» Каждую неделю одни и те же обвинения сыпались на Викину голову.
-Если у вас такая трудная девочка, то покажите ее психологу! — закончила, как припечатала, педагог, показывая, что разговор окончен.
Женщина быстро помогла Вике одеться, схватила ее рюкзачок и ушла…
И вот теперь, бредя по заснеженной аллее парка, что с давних времен раскинулся у их многоэтажек, мама сорвалась. Она долго терпела, жалела, оправдывала. А теперь все. Мыльный пузырь лопнул, осыпав Викторию брызгами нотаций. Холод, как будто подстегивая, морозными щипцами сдавливал сердце, чтоб не останавливало поток маминых обид…
А потом, вдруг, ни с того ни с сего, под ноги матери и дочери упала сосулька. Она звонкими осколками рассыпалась по притоптанному снегу, заискрилась, отражая удивленные лица прохожих.
Вика подняла глаза. Ведь сосульки из ниоткуда не падают. С неба сыпет обычно снег, ну, или дождь. Бывает еще град. Он больно ударяет по лицу. А тут сосулька…
Тогда девочка впервые встретилась с НИМ взглядом. ОН, высокий, в темной, кое-где в пятнах, одежде, стоял на одной ноге чуть в стороне от дороги. Единственный глаз излучал столько тепла, доброго, желтовато-дынного, разливающегося по парку тонкими линиями.
Именно ОН сбросил стекляшку к ногам девочки и ее матери. То ли от возмущения, то ли от злости.
Вика восхищенно вздохнула. ОН был красив, хотя уже давно не молод. ОН жил в этом парке уже много зим, встречая и провожая каждого, кто проходил по аллее. Чаще всего люди не обращали на НЕГО внимания. Только по весне, ворча и чертыхаясь, они пытались привести ЕГО в порядок, подлечить, переодеть. Но никогда никто не восхищался ИМ.
Никто, кроме Вики.
-Мама! Мама! смотри, какой он! — рука в цветастой варежке протянулась в сторону, из шерсти выпятился пальчик, указывающий на статного, высокого красавца.
-Кто? Кто там? Да ну тебя! Пойдем домой! — мама, опасливо оглядевшись, дернула Вику за руку и потащила домой. Кого можно увидеть в сумраке вечернего парка? Не к добру это!…
А Вика, быстро оглянувшись, помахала новому знакомому рукой, улыбнулась и шепотом пообещала, что придет к НЕМУ завтра…
Лежа в кровати, Виктория все никак не могла придумать имя для нового знакомого. Саша? Нет! Так зовут мальчишку, что постоянно рвет в садике ее рисунки. Игорь? Возможно, но нет. Игорь — это кто-то большой, как богатырь… Наконец, уже засыпая, Вика придумала. Его будут звать Константин. Имя, конечно, сложное, язык сломаешь, зато красиво, как в мамином сериале…
Шли годы. Вика все ходила через парк домой, а Константин все встречал ее, приветливо кивая и взмахивая лучистыми ресницами. Часто она садилась на скамейку, совсем рядом с ним, с его постом, раскрывала книгу и увлеченно читала. Ах! Как хотелось ЕМУ подойти поближе и заглянуть через ее плечо, ощутить, как пахнут ее волосы, разглядеть картинки, окунуться в сказочный мир… Но нет. ЕМУ суждено было держаться подальше от людей, их привычек и увлечений. ОН был лишь безмолвным свидетелем их жизни.
А Вика все же всегда кивала ему, проходя мимо. Рядом с этим одноногим, чуть наклонившимся вперед красавцем с лихо закрученными иссини черными усами ей было хорошо. Рядом с этим существом царил покой. Вот, чего не хватало Вике. Покоя. Посидеть, мирно разжевывая кончик карандаша ,а потом вдруг нарисовать на листочке, вырванном из тетради, целую картину; наблюдать, как свет, путаясь в кленовых листьях, высвечивает на них загадочные узоры, дышать и слушать, как шелестит листьями верхушка березы, покачиваясь от осеннего ветра…
-Знаете, — как-то сказала она, будто самой себе. — Если бы вы были хоть чуточку помоложе и посмелее, то я бы согласилась стать вашей дамой сердца! Как в романе. А вы все стоите и молчите. Наверное, я вам не нравлюсь…
Девушка рассмеялась, быстро встала со скамейки и ушла.
А ОН смотрел ей вслед. Сейчас бы сорваться с места, догнать ее и залить светом своих чувств. Она сомневается в его любви! Она не знает, как ток, пробегая по его жилам, заставляет вспыхивать взгляд все ярче, если она рядом. Но он лишь одноногий житель парка, один из многих, что нашли пристанище в этом месте. «Стой и делай свое дело, молчи и работай» — вот, что шептали ему деревья, росшие рядом. И он стоял…
ОН знал, в какой квартире она живет. С того места, где был его пост, открывался очень хороший вид на выход из парка. Вика шла по аллее, потом переходила небольшую улицу и, набрав код подъезда, заходила внутрь. А ровно через три минуты зажигалось окошко, вон то, третье слева, на пятом этаже. Теперь это было его любимое окно. Свет оттуда казался гораздо ярче, шторы — гораздо изысканней, лампочка на кухне иногда подмигивала Константину, как будто дразнила.
ОН вздыхал, стряхивая со своих плеч бусинки дождя, заладившего осыпать все кругом мелкими водяными частицами.
-Ну вот! Дождь. Значит. завтра она не придет посидеть на нашей скамейке… Жаль…
Парк старел, Вика взрослела. И вот уже она не одна, а с кем-то под руку идет по аллее, смеясь и что-то рассказывая. Мужчина нежно смотрит на нее, кивает, а потом вдруг притягивает к себе и целует.
ОН видел все это. Внутри заклокотало, зашипело, искры готовы были посыпаться из его желтоватого глаза. Как? Как она могла променять его на какого-то худосочного, лопоухого юнца??!!
Когда Виктория и ее кавалер поравнялись с «Викиной» скамейкой, парк вдруг накрыл мрак.
-Ой! Бу!!! Кто тут ходит в темноте? — Вика, ничуть не испугавшись, дурачилась и смеялась. А потом стала целоваться со своим молоденьким провожатым…
Она и не знала, что рядом, совсем близко, только протяни руку, сейчас разбилось сердце. Ярко вспыхнув, оно разлетелось на тысячи кусочков, призвав темноту в свои утешительницы. Никто не должен видеть, как ОН корчится от боли, как огонь бежит по его стройному, не по годам подтянутому телу. Ни одна живая душа не узнает, как это мучительно, быть рядом с чужим счастьем и не иметь своего. Утром придут лекари, заменят его вены, прочистят артерии, подлатают сердце, но оно будет носить шрам до конца своих дней…
Виктория вышла замуж года через полтора. Ушастый молодой человек теперь звался ее мужем, помогал организовывать выставки, продавал картины жены. Вика стала художником. Хотя, она им всегда и была. По ее рисункам можно было составить полную схему родного парка. Парк вечером, днем, утром. Парк в снегу и в зелени уставших от жары деревьев. И парк с НИМ. Неизменно, на каждой картине она рисовала своего «Константина», рыцаря из детской мечты, стойкого оловянного солдатика, что принарядился в черный цилиндр.
Она не забыла о НЕМ, иногда, пока мужа не было рядом, сидела на скамейке и наблюдала, как ЕГО отражение дрожит в лужице, как воробьи, устроив веселую чехарду, все норовят запрыгнуть в нему на голову. Вика улыбалась.
-Ты извини, я не смогла устоять, — тихо оправдывалась она. — Я люблю его. Не так, как тебя. Совсем-совсем по-другому. Но тебя я не предавала, поверь! Не грусти, ты прекрасен и дашь форы любому, кто вместе с тобой живет в этом парке… Просто есть те, за кого мы выходим замуж, а есть те, кто навечно становятся нашими недосягаемыми кумирами…
Константин слушал и ему становилось тепло. Нога, единственная, натруженная, уже не так болела, а взгляд становился еще ярче и теплее.
…Когда парк, наконец, решили «усовершенствовать», построить детские площадки, разместить кафе и спортивные павильоны, Вике была уже мамой. Ее сын, лежа в коляске по вечерам, улыбался и щурился, глядя карими, как у отца, глазками, на Константина. А тот старался не беспокоить малыша своим светом.
ОН старел. Годы сгрызали былой лоск, оставляя вместо него ржавеющий скелет, только отдаленно напоминающий прежнего Константина. Никто уже не заботился о нем. Вокруг только и слышалось: «Парк под снос, все по-новому, скоро приедут бригады…»
Значит, скоро их всех, безликих, немых жителей этого места погонят вон, безжалостно вырвут из того мирка, что именовался домом. Жаль…
…Весной, как только сошел последний снег, приехала техника. С ковшами-пастями, с гусеницами-чудовищами, она рыла, копала, топтала и выкорчёвывала все, что подворачивалось под руку.
Жильцы окрестных домов только молча смотрели на это и вздыхали. Сколько писем было написано, сколько обито порогов. Все зря…
Виктория стояла у окна и тоскливо смотрела на меняющийся за окном пейзаж. Да и пейзажем его можно было назвать лишь с большой натяжкой.
Экскаваторы грызли землю, подбираясь к Константину все ближе и ближе. Вот уже один из его напарников, тот, что стоял чуть ближе к пруду, упал и не смог подняться.
Вика провела рукой по прохладному стеклу.
-Прости, милый! Я очень старалась, чтобы ты жил… Но они сказали, что это невозможно. Я так просила оставить тебя со мной рядом… — она на миг замерла. а потом продолжила.-Но я знаю, как спасти тебя! Сейчас, я быстро!
Она схватила краски, холст, что только недавно заботливо натянул на деревянный подрамник муж, кисти разлетелись веером по полу. Вика кинулась их собирать, а потом бросила, взяла мастихин и встала перед окном. Мазки, уверенные, сочные, ложились на льняной холст один за другим, сын, сев, наблюдал за матерью, не смея проронить ни слова.
Картина была готова через час.
Константин, статный, красивый, с черными, загнутыми вверх усами, в изящном цилиндре, стоял в дымке весны, бросая свой томный взгляд на дорогу. Он ждал. И вот уже тень ее, легкий намек на силуэт показался в глубине аллеи. Виктория, в легком платье и шляпке шла к своему таинственному воздыхателю. И так будет всегда, хоть и самого Константина, старого уличного фонаря, что освещал аллею много-много лет, уже не будет на этом свете. Он всегда будет жить на картине, запечатлевшей последний вздох маленького парка, что притаился в глубине индустриальной суеты…
Роман девушки и желтоглазого фонаря продлится вечно…
