Ехала я тогда домой на верхней полке. За окном осень, солнце, а я всегда так люблю в окно смотреть, и дорогу эту люблю… Но тут – ничего не хочется. С парнем рассталась. Лежу как тень. Вроде и спуститься бы надо, посидеть, походить, чаю выпить, но уж больно разговорчивые соседки мне в этот раз достались. Обязательно втянут в беседу, спрашивать о чём-нибудь начнут. Болтают, болтают, никак не угомонятся.
Одна – немного за сорок. Симпатичная, кругленькая, похожая на добрую учительницу русского языка. Такую, знаете, которая никогда не кричит, но дети её слушаются и к урокам хорошо готовятся. Это, конечно, только моя фантазия – может, она вообще инженер-механик. Другая – лет тридцать шесть. Короткая стрижка, чёрная водолазка, твёрдый голос, свежий бордовый маникюр, который как-то «вкусно» обо всё ударяется: о подстаканник, о стол, об экран телефона, когда она печатает сообщения. Щёлк-щёлк, звяк-звяк. Музыка ухоженной женщины.
Третья – что-то около тридцати, лет на пять старше меня, а тоже – как подросток: толстовка с капюшоном, потёртые джинсы, вытянутые на коленках, сидит по-турецки на смятой простыни, и голосок такой девчачий. В общем, я, на самом деле, неплохо вписываюсь в эту компанию. Но мне не хочется общения.
Лежу, думаю о своём: люди, зачем вы врёте? Зачем рушить то, что так хорошо начиналось? Думаю – и по щекам на наволочку ползут слёзы. И как-то больно оттого, что больше я по этой дороге никуда не поеду и не моя она больше. И пятничный вечер с сумкой на вокзале, когда ждёшь поезд и пьёшь кофе в буфете, тоже больше не мой.
– Хотите, девочки, расскажу, как я свою любовь встретила? – это Поля – та, что на учительницу похожа – говорит.
«Господи, других тем нет?» – подумала я и собралась было достать с полочки наушники.
– Х-хэ, любовь? – скептически хохотнула Наташа и как-то весело звякнула бордовым ноготком по подстаканнику. Ложечка в стакане тоже звякнула, и я ощутила во рту вкус сладкого железнодорожного чая из детства.
– Ой, расскажите! – загорелась молодая Катя. – А то мы всё про работу да про отпуск…
Поля дала всем по бутерброду с салями и огурцом. Запахло здорово.
– Девушка, вы, может, с нами покушаете? – обратилась она ко мне. Видела, что не сплю, а лежу просто так.
– Нет, спасибо! – ответила я, тут же пожалев о бутерброде.
– Захотите – не стесняйтесь. Вы рано утром сели, а уже вечереет. Не ели ничего.
– Да как-то не хочется, – приврала я.
Поля вернулась к своему рассказу.
– Вот вы не поверите, – тоном умелой рассказчицы начала она. – А любовь я встретила не где-нибудь, а у себя на кухне.
– Да ладно, – живо отозвалась Наташа. – Сантехник, что ли? Или из газовой службы?
– Очень интересно! – поддержала Катя.
– Ну, ехать нам ещё долго – начну издалека…
Я, забыв про наушники, придвинула подушку поближе к краю полки.
– Было мне двадцать два – и влюблена я тогда была ну просто насмерть. Что называется, земля из-под ног уходила. Не сказать, что так уж взаимно. Но отношения были. Несколько лет встречались. Он старше был: мне тогда ровесники детьми казались. Позвонит: «Приезжай!» Я и лечу, как сумасшедшая. Душа нараспашку – делай со мной что хочешь.
– Ну вы даёте! Разве с ними так можно? – вот же голос у этой Наташи. Точно пишет по воздуху острым чёрным пером.
– Можно не можно, а я тогда об этом не думала. Любила как любится. До одури. В общем, бросил меня, конечно. Сама виновата, что сказать.
– Бедная! – пожалела рассказчицу Катя. Турецкую позу она сменила на позу датской русалочки, что сидит на камне. И немного придвинулась к Поле, сидевшей у окна.
– Долго я потом отходила, – продолжила та. – Пришлось собирать себя заново – как говорится, по кусочкам. Тогда мне земля больше всего помогла. Приеду к родителям, сяду на велосипед – и долго-долго еду, еду… Поле, лес… Вылечилась, в общем, как-то… Через пару лет – другой. Ну и тоже закрутилось. Делала я выводы, делала, а вот сколько ни делай, всё равно прогоришь, если натура дурная, – Поля усмехнулась. – Он из другого города был. И тоже: «Приезжай!» Я и еду. Вещи соберу, гостинцев возьму, приоденусь. Целое приключение. Приеду – уборка, готовка. Сам ничего не делает, зато говорит хорошо. Интересный человек, художник. Живопись свою, правда, тогда уже забросил, но умный – ничего не скажешь. Женщина у него до меня была – на девять лет старше. Замужняя. Как узнала, что я к нему езжу, развелась. Ну, вскоре они и расписались. Грустно было. Но потом поняла: «Слава богу, отвело».
– Во-во, – выписало в воздухе уверенное пёрышко.
– С ума сойти, Полечка, как же это вам так не везло… – посочувствовала Катя.
– А вот не везло – и всё. Почему не везло – я голову сломала думать. А потом решила: Бог с ними. Не судьба так не судьба. Подумаешь! И ушла, как говорится, в развитие. Работа, поездки, друзья, диссертацию кандидатскую защитила… Тоскливо порой было, конечно. Но я тогда решила: налюбилась, всё. Теперь – только трезвая голова. Не то чтобы расчёт – зарабатывала я неплохо, жильё имелось – а вот так: чтобы потом не собирать себя по кусочкам. В общем, в тридцать три – встретила. Ни у меня, ни у него какой-то там особенной страсти не было. Но подружились. И спокойно мне с ним так. Ребёнок родился… Муж мой про те истории вкратце знал, но ничего особо не спрашивал, в душу не лез. По хозяйству поможет, с ребёнком – уроки, спорт. Всё как надо. Хороший человек. И собой хорош, только лысеть рано начал. И седеть как-то незаметно…
– А на кухне-то что? Где сантехник, где газовик? Ждали романтики, а тут рутина с лысиной.
Женщины рассмеялись. Я тоже улыбнулась. Поля продолжила:
– Прихожу я как-то домой из магазина. С пакетами. Набрала две торбы: Новый год скоро. Разделась, разулась. Захожу на кухню. А у нас стол возле окна стоит. Сидит за столом мой Володя. В рубашке фланелевой – в клеточку такую крупную, в спортивных штанах, в носках шерстяных. Телевизор идёт, а он его и не смотрит. Какие-то гвоздики перебирает (у нас тогда комод сломался). Высыпал на кухонный стол целую кучу своих гвоздиков – и перебирает, ищет какой-то. Клеёнку подложил, чтобы ржавчина всякая не сыпалась на стол… Посмотрела я на него, сказать что-то хотела. И тут… Ну вот как вино горячее внутри потекло. В первый раз за двенадцать лет, что вместе прожили. Стою, смотрю на его спину в клеточку – а вино течёт и течёт. И так тепло, так жалко вдруг мне его стало!
– А чего жалко? – осторожно спросила Катя. И щёки её порозовели так, будто это у неё внутри такое вино текло.
– Не знаю, жалко – и всё… Зима, сумерки, снег за окном, телевизор бубнит, и клеточки эти фланелевые… Супом рисовым в кухне пахнет, как в детстве. И волосы на затылке у него такие русые ещё, а с боков седина ползёт. Подошла к нему, обняла молча, в макушку поцеловала. Он свою руку на мою положил. Я стою, он сидит. Молчим. В окно на метель смотрим… В доме напротив окошки зажигаются, у парикмахерской дворник снег разгребает лопатой. Кто бы сказал мне в двадцать, что так и придёт счастье, я бы рассмеялась… Вот и всё, мои хорошие. Вот такая кухня!
Поля обвела всех глазами – и на меня не забыла глянуть. Задержала на мне свой взгляд, будто что-то припомнила. Мне даже неловко стало.
– Да, стерпится – слюбится, – с улыбкой сказала Наташа. Уместные эти слова мне совсем не понравились, а голос женщины, немного размякший, понравился вполне. Поля на эту «народную мудрость» никак не отреагировала.
– Как всё-таки трогательно! – выдохнула Катя. И, видно, от незнания, что ещё сказать, добавила: – Поздравляю, Поля!
– Спасибо, – рассмеялась та.
Смех этот оказался таким заразительным, что вскоре смеялись все три женщины – и даже проводница, проходившая мимо, сдержанно улыбнулась.
После небольшой паузы разговор продолжился и стал растекаться в другие стороны. Но я уже моих «разговорщиц» не слушала. Глядела в окно на яркое мельтешение осени… И мне казалось, что эта осень, с её туманами да обманами, остаётся позади. А я из неё уезжаю, вырываюсь в зиму. Вот ещё одна деревушка, поле, станция, вот закончится красно-жёлтый березняк, подсохнет дорожная грязь – и начнётся зима. Белая-белая, новая-новая… Снег этой зимы прохладно пах огурцом. Я хотела попросить у Поли бутерброд, а у проводницы – чаю, но сладкий дорожный сон одолел меня раньше.
Синюк Виктория
