Елена Игнатьевна уже несколько десятков лет учила студентов литературоведению. Всю свою преподавательскую карьеру она мечтала о том, как на пенсии спокойно сядет в любимое домашнее кресло, вдохнет аромат свежего чая и балконных роз, откроет какую-нибудь хорошую книгу — и никто не помешает ее чтению от начала до конца.
Дома отвлечь могла разве что кошка, с уютным мурчанием запрыгивающая на колени, да кто-нибудь из близких. Своих детей у нее не было, зато сестра с внучатой племянницей могли позвонить почти в любой момент с какими-нибудь новостями… Впрочем, их звонки не считались бы помехой. А вот студенты и коллеги вряд ли станут часто названивать и тем более без конца написывать в мессенджер, когда пенсионерку с вузом будет связывать только прошлое.
Безусловно, Елена Игнатьевна искренне любила свою работу и терпеть не могла оставаться без дела. Однако за долгие годы у нее ни разу толком не выкроилось достаточно времени на то, чтобы проглотить хоть одну стоящую книгу целиком. Как же так — литературоведа постоянно отрывают от литературы; что за безобразие!
Кроме прочих, мог бы прервать книжные удовольствия законный супруг. У всех коллег свои семьи появились уже много лет тому назад, и только Елена Игнатьевна оставалась одинокой — хотя вовсе так себя не чувствовала: не давали дела, друзья и общительные родственники. В разговорах семейных сотрудников вуза нередко проскакивало недовольство домочадцами. То муж где-то вовремя не помог, то дети опять двойку притащили, то кто-нибудь с кем-нибудь поссорился… Но потом обычно все налаживалось, и неприятности в беседах сменялись радостными, милыми новостями.
Коллеги пытались было порой спрашивать, мол, а вы-то что же, все никак не найдете подходящего кавалера, что ли? Елена Игнатьевна отшучивалась: мол, ни одного стоящего поклонника, не из кого выбирать!.. — а потом слегка печально вздыхала украдкой и вновь погружалась в работу.
***
А ведь стоящий, возможно, даже «тот самый», как в романе, — он же, пожалуй, был… Познакомилась еще молодая Лена как-то на межвузовской конференции с неким Цветковым Михаилом Григорьевичем. Работал он преподавателем живописи, был импозантен, начитан, изящен и в целом приятен до крайности. Не то чтобы они часто виделись — у обоих рабочих вопросов было невпроворот… Но когда удавалось найти пару совпадающих свободных часов в графике, эти часы проходили чудесно для обоих. Именно Михаил Григорьевич привил своей собеседнице любовь к розам, до сих пор квартирующим на ее балконе.
Он, как какой-нибудь поэт галантного века, называл ее «Книжной Розой», а она его в шутку — «Рыцарем Кисти». Она подарила ему металлический значок в виде цветка, отыскавшийся где-то в шкатулке, а он ей — великолепный натюрморт, до сих пор висящий на почетном месте в гостиной.
Давно это было. Потом Цветков вынужден был уехать куда-то на периферию, в родной город — уж и не вспомнить, из-за чего — и завязавшаяся было романтическая история прервалась. Теперь воспоминания вызывали неизменную ностальгию, хоть и не слишком сильную: чего уж переживать о давно кончившемся и невозвратимом, верно?
***
Наконец, подошло время отправляться на заслуженный отдых. Мечта сбылась. Поздние розы помахивали лепестками на теплом еще сентябрьском ветерке, обмениваясь реверансами с легкими занавесками; чай с чабрецом — заварен, кресло — занято, и даже кошка не решалась нарушать хозяйкин покой. Увесистый классический том уже был раскрыт и удобно лежал в руках… И всё же чего-то отчаянно не хватало. Начав было главу, Елена Игнатьевна не заметила, как задумалось: чего же недостает?
Похоже, она слишком привыкла к тому, что всем время от нее что-то требуется. В отпуск нельзя было съездить без того, чтобы из вуза не позвонили с очередной задачей или неотложным вопросом… А тут — звенящая тишина, нарушаемая разве что звуками раскинувшегося за окнами проспекта. Грезы о прекрасных часах в обществе книжных героев, исполнившись, оказались не такими уж и прекрасными.
Ситуацию нужно было срочно исправлять: так ведь недолго и совсем скиснуть! Через внучатую племянницу отыскались ученики из числа старшеклассников, напуганные сложностями грядущих экзаменов. За ними подтянулись и студенты, не успевавшие толком освоить материал из курса, который когда-то вела Елена Игнатьевна…
Репетиторство заметно скрасило показавшуюся было посеревшей жизнь, но всё же деятельной Елена этого было мало. Некоторые соседи и вдумчивая молодежь из числа знакомых были не против какого-нибудь интеллектуального досуга, и преподавательница решила завести новую традицию.
Теперь по субботним вечерам ее дом стал превращаться в литературный клуб. С серванта снимали большой заварочный чайник, пригождавшийся раньше только по праздникам. Чайник с чашками расставляли на столе, украшая его скатертью в изящный цветочек, насыпали в креманки печенье да конфеты, не забывали и про домашнее яблочное варенье… А затем сообща выбирали с одной из множества книжных полок какой-нибудь том — и то читали по очереди, то обсуждали прочитанное, то чуть ли не разыгрывали по ролям, если попадалась пьеса.
Кто бы ни присоединился к такому вечеру — всем было интересно и весело; порой забредал даже дворник Петрович, оказавшийся пылким поклонником Лермонтова, да и вахтерша Марина Степановна забегала с миской свежих пирожков, если собрание книжного клуба не выпадало на ее смену. Словом, идея получила прекрасное воплощение… И все же свободных часов оставалось по-прежнему чересчур много, чтобы Елена Игнатьевна была полностью удовлетворена своей жизнью.
***
Однажды в гости заскочила сестрина дочь, Милана, — та самая, что привела тетушке первых учеников.
— Ну что ж ты так маешься, теть Лен? — спросила она, помогая поливать балконные розы. — Неужели с твоей-то фантазией — и вдруг не сможешь выдумать, чем еще заняться?
— Ой, да о чем я только уже не думала, — вздохнула пенсионерка. — Вязать — не для меня, гулять долго по нынешней погоде не получится — вон как холодает. Чаще собирать моих любителей чтения не выйдет: у всех дела… Даже про детские желания вспомнить успела. Хотела я когда-то в художественную школу поступать, очень рисовать любила, но большого таланта вроде бы не было — так я это дело и забросила. Уж, наверное, всё позабывала, да и заново учиться поздно небось…
— И ничего не поздно! — чуть не выронила лейку Милана. — С твоей-то головой — никогда не поздно будет. Кстааати… Мой же парень, Максим, работает в новом творческом пространстве — бывшем Доме Культуры нашего района. И там отец его ведет художественные занятия, Макс говорит, что он прямо профи, и объясняет, как надо. Спросить мне у них, что там как? Пойдешь?
Елена Игнатьевна хотела было отказаться: куда ей, там же наверняка сплошь молодняк собирается, вдруг не примут в свою компанию какую-то тетку! Но глаза Ланы так лучились радостью от появления новой идеи, что она смогла разве что улыбнуться да кивнуть в ответ.
***
Неделю спустя, старательно собрав все необходимое — карандаши, ватман, акварель и прочие мелочи, — она с легким волнением отправилась на первое занятие ее группы. Как выяснилось, Елена Игнатьевна зря переживала. Компания подобралась разношерстная в плане возраста, и кому там сколько стукнуло — никто внимания не обращал. Все были приветливы и заинтригованы тем, что будет на первом уроке.
В желании скоротать минуты до начала Едена подошла к большой доске с объявлениями. Взгляд упал на список здешних сотрудников — и вдруг зацепился за одну из фамилий. Цветков М.Г. Что-то неуловимо знакомое… Ах да, незаконченный роман, дела давно минувших дней!.. Сердце легонько екнуло: а вдруг это не однофамилец, а он, тот самый, и есть? Да ну — он же так давно уехал; что бы тут делать Михаилу Григорьевичу? Наверняка тут подрабатывает какой-нибудь юноша из числа студентов, и всё.
***
Наконец подошло время урока. Двери открыл — надо же, так и знала! — вежливый молодой человек в очках — судя по описанию Миланы, это и был Макс. Пригласив собравшихся в класс, он исчез в прилегавшей к помещению комнатке — видимо, это был склад художественных принадлежностей. Оттуда раздалась какая-то возня, и ужасно знакомый голос произнес:
— Простите за непредвиденную задержку — здесь требуется укротить один упрямый мольберт! Располагайтесь, сейчас я к вам присоединю…
Не успела закончиться фраза, как внутри подсобки что-то загрохотало. Внезапно оттуда выскочил Макс, весь всклокоченный и со слегка порванным рукавом рубашки:
— Пластырь, есть у кого-нибудь пластырь? Или хотя бы бинт…
Вытаскивая из сумки аптечку, Елена Игнатьевна подумала: «Странно, у укротителя мольбертов голос был совершенно другой!»
Как оказалось, Максу помощь не требовалась. Пластырь был нужен его напарнику, копошащемуся в маленькой комнатке под погасшей лампочкой.
При косо падавшем в подсобку свете из класса Елена Игнатьевна не рассмотрела бы, пожалуй, ни одной детали… Но голос, шептавший под нос неповторимо изящные, исключительно интеллигентные ругательства, протянувшаяся за пластырем из полутьмы рука, валявшийся на стуле у самой подсобки видавший виды берет со значком в виде розы — всё это могло принадлежать только одному человеку. Такие детали забыть невозможно. Вероятно, они и не меняются-то именно затем, чтобы даже спустя десятилетия давние истории могли бы получить свое счастливое продолжение.
***
Спустя несколько часов после окончания занятий, бессчетное количество чашек чая и казавшуюся единым словом длинную цепочку рассказов о прожитых за годы разлуки событиях Книжной Розе и Рыцарю Кисти уже было ясно, что вновь расстаться надолго они просто не смогут. Да и причин для этого уже не существовало. Макс уже вырос, и о нем не надо было заботиться в другом городе, как много лет назад.
Не отвлекли бы друг от друга ни работа, ни другие хлопоты. Искусство пера и красок, как и всегда, способно сделать жизнь только ярче, но не помешать ее течению в желанном русле. Ничто не мешало счастью наконец сложиться, как краскам на холсте или строчкам в поэме.
Время уж было за́ полночь, но цветок на натюрморте и другой — на берете, — будто сияли, словно к ним прикоснулись солнечные лучи. Может, это только казалось… А может, в мазках масла и ювелирном металле просто отражался свет ничуть не постаревших глаз, вновь встретившихся взглядами через долгие годы.
—
Автор рассказа: Мария Симонова
