— Слушай, Настя, ладно кошки и собаки, ты их подбираешь и пристраиваешь, но это же живой человек. Ты реально хочешь его у себя в квартире поселить?
Девушка пожала плечами.
— А что делать? Вот выпишут его на следующей неделе и что? Куда пойдёт? Сказал же, что живёт на теплотрассе. Опять туда возвращаться?
— Есть же социальные службы, полиция, — Ксюша сунула руки в карманы белой униформы.
— Ну написала я заявление в полицию. На меня так посмотрели… А я ведь как никто знаю, что такое одиночество, в детском доме не церемонятся. Хорошо, что у него документы есть. Без документов, вообще, плохо.
— Настя, твоё сочувствие тебя же и погубит, вот помяни моё слово, — подруга вытянула указательный палец вверх и даже потрясла им.
Молоденьким медсёстрам тут же выдали новое задание, чтобы не стояли без дела и Настя с Ксюшей побежали по делам.
В палате номер семнадцать лежал старик. Худой, седой, таких в кино любят снимать — показывать немощность и давить на жалость. Ему уже давно хотелось покоя в свои восемьдесят один, хотелось спокойствия, но одно незаконченное дело никак не давало всем этим насладиться.
— Доченька, до-чень-ка, — тянул Иван Трофимович сухонькую руку, навстречу медсестре и тряс губами.
— Иду уже, что у вас? — Настя спокойно выслушивала, помогала. Старалась не выделять этого пожилого человека среди остальных подопечных палаты. Так учили. Но сердце разрывалось при слове «доченька».
В детское отделение работать Анастасия не пошла. Понимала, что не сможет. После детского дома на других детей смотреть не могла, словно стопор. А с взрослыми было проще — это стало ясно ещё во время практики. Поэтому после учёбы выбирать не пришлось. Взрослое хирургическое отделение стало для Насти вторым домом.
Квартиру ей выделили от государства в двух остановках от больницы. Что радовало ещё больше. Тратить время, чтобы добраться до работы, и деньги не нужно было. Зарплата была маленькая, работы много. Приходилось брать дополнительные смены, чтобы хватало на жизнь.
— Странный дедок. Хорошо, что его выписывают, возни с ним больше, чем лечения. Сразу видно, что в больницу отдохнуть приехал, — медсестра на посту недовольно отложила карту Ивана Трофимовича в стопку к картам на выписку.
Настя закусила губу.
— Почем вы так решили, Раиса Андреевна?
— Как почему? Я его принимала. В больницу по месту жительства не поехал, пришёл в кафе в другом районе и сделал вид, что порезался. А нож он зачем с собой в сумке таскает? А? Знаешь скольких я таких тут видела?
Настя не поверила в то, что говорила эта взрослая, склочная женщина, относившаяся к пациентам, как к товару на конвейерной ленте. Без всякого сочувствия и жалости. Ту историю, что рассказал ей дедушка, слушать было куда приятнее. И почему нож, ложку и вилку носил с собой этот мужчина, тоже стало ясно. Настя промолчала, что решила временно забрать дедушку к себе домой.
— Слушай, Насть. А ты не думала, почему это дедок только тебе рассказывает, что ему жить негде? Мне вот ни разу ничего не сказал. Доброе утро там, спасибо. А тебе прямо все беды озвучил, — спросила в день выписки Ксения.
Настя пожала плечами.
— А просто на тех, кто везёт и едут. Не передумала брать его к себе? Нет? Зря! Не удивлюсь, что этот маньяк свой нож под подушкой держит.
— Нет там ножа, я ему подушку вчера поправляла.
— Значит под матрасом! — Ксюша опять подняла указательный палец вверх, что любила делать при каждом удобном случае. — Ладно иди, задерживать не буду.
— Ну что, Иван Трофимович, поедите ко мне? Пока не решим вопрос с вашим жильём, можете у меня пожить.
Иван Трофимович вновь вытирал рубахой накатившие слёзы и кивал. В этот момент Настя всё больше себя убеждала, что поступает правильно. Кто, если не она?
***
На просторной кухне поставили диван, и Иван Трофимович стал жить теперь там. До кухни и ванной близко.
Первые две недели притирались друг к другу, потом стало легче. Казалось, что самое неприятное позади. Но.
После пересменки Насте позвонили из полиции и попросили явиться. Ответ по её запросу был готов. Но отправлять его не стали, решили, что необходимо её присутствие.
— Скажите, Анастасия Ивановна, а кто вам Иван Трофимович? В заявлении о родстве нет ни слова, но это не повод отказать вам в запросе, — молодой человек в форме смотрел ей прямо в глаза.
— Никто, а это имеет значение?
Молодой темноволосый мужчина в форме, сидевший за столом, слегка поёрзал на стуле и ответил:
— Формально, для ответа мне достаточно было просто направить вам письмо, но я пригласил вас для разговора. Так случилось, что у меня чуть больше информации, и она может касаться вас напрямую… Иван Трофимович последние пять лет делает запросы во все ведомства. Он разыскивает, вероятно, своего ребёнка, свою дочь, которую мать оставила в детском доме. В запросах указана ваша дата рождения и имя.
Настя мгновенно побледнела и почувствовала сухость во рту.
— Воды? — спросил полицейский.
— Нет, спасибо.
— Я так понимаю, что разговора с ним об этом у вас не было?
Настя помотала головой.
— Дальше решать только вам. Возьмите ответ, распишитесь. Родственникам дедушки я звонить не стал, но их достаточно. И жилплощадь у него имеется.
Настя взяла бумагу и вышла.
Какое-то непонятное чувство нахлынуло сразу и безвозвратно. Первое, что подумалось — отец. Как давно ждала она этого ощущения, как мечтала. Но ведь обманул! Не сказал, точнее не спросил. Нашёл её и так себя повёл.
Теперь всё стало понятно: и почему лёг в эту больницу, и почему так вёл себя с ней, и это его слово «доченька» уже приобретало совсем другое значение. Но только вот зачем весь этот спектакль, разве нельзя было просто подойти и сказать.
Так всё смешалось в один клубок и никак не разматывалось.
Настя стояла в дверном проёме и не решалась сказать ни слова. Начинать такой серьёзный разговор, да с пожилым человеком, мало ли что. А если плохо станет? Рисковать не стала. Придёт время, и отец всё сам расскажет. Эта идея ей показалось самой правильной.
Прошла ещё неделя. И Настя уже стала привыкать к новой роли. Примерять и быть, оказалось, это совсем разные вещи. Быть дочерью в свои двадцать семь ей ужасно понравилось.
Со временем Настя стала замечать, что Иван Трофимович всё пытается ей что-то рассказать.
Начал с малого. Сказал, что вспомнил, где живёт и что получает пенсию на почте. Потерей памяти он не страдал, но перед тем, как сообщить о квартире и деньгах, сделал вид, что вспомнил. Сразу же засобирался. Но Настя решительно ответила отказом. Надобности сразу уезжать нет. Нужно проверить условия, привести квартиру в порядок, а после и уезжать. Никто же не гонит. А пенсию можно и на карточку или счёт переводить, чтобы не пропали.
Потом и о своей первой и единственной любви рассказал. Трепетно так, с долей юмора. Потом о родственниках. Сейчас Настя поняла, что поступила правильно и ничего не рассказала о том разговоре в полиции.
Оказалось, пожилому мужчине было проще выдавать правду порциями. И постепенно привыкать к тому, что эта девушка рядом — дочь. Наконец, обрести то самое спокойствие, о котором он давно мечтал.
Иван Трофимович жалел, что не узнал этого раньше. Через двадцать один год услышать, что у него, действительно, родилась дочь, было невообразимо. Встретился с последней своей любовью мимоходом, совсем нелепо, а она бросила колкое: «Я родила от тебя, но от ребёнка отказалась».
Поздняя любовь, мимолётный роман и ребёнок. Запросы в разные учреждения ничего не давали. Всё было безрезультатно, пока не встретилась мужчине бывшая знакомая, помогавшая той женщине составить документы для отказа от его ребёнка. Если бы вернуть время, тогда…
Раскрыться Насте ему сразу было страшно. Как отреагирует на совершенно незнакомого старика юная девушка. Фыркнет ещё.
«Мол, меня воспитывать и растить не нужно, гуляй, старикашка».
Этого Иван Трофимович боялся больше всего. Обрести и потерять в один миг. И вот, сейчас, всё казалось таким ощутимым.
А потом Иван Трофимович заболел. Простуда настигла молниеносно. Долго держалась температура. Настя даже перестала брать подработки и просила соседку забегать, проведывать отца. О переезде не было разговора.
— Настя, я жду письмо на почте, ты сходи, пожалуйста, забери, — старик гладил её тёплую, худую руку. — Там важное письмо, мне нужно знать.
Настя кивнула:
— Схожу.
На конверте было указано от кого пришло письмо и обратный адрес. Настя нахмурила брови. Видимо письмо было из архивного отдела администрации какого-то района, название которого не отпечаталось на штампе. Угол был заклеен плохо. Настя не выдержала и потянула за уголок. Конверт с лёгкостью открылся.
Глаза сами цеплялись за буквы.
… пороки не совместимые с жизнью… Ребёнок в три месяца…. о чём в книге учёта администрации района составлена запись о смер… за номером 12836…
Девочка не выжила. Та самая дочь, которую так искал Иван Трофимович. Также было указано, что девочку назвали Алёна, а не Настя, как мать записала в заявлении. Отчество оставили указанное матерью. Ивановна.
Настя остановилась и долго смотрела на лист, с выбитыми буквами. Эти слова меняли всё, что с таким трудом было построено за последнее время. Она опять оставалась одна. А Иван Трофимович без дочери. Рушился маленький уютный мир.
У мусорной урны Настя остановилась и принялась быстро рвать лист в мелкие клочья. Рвала так, что нельзя было разобрать слов, словно это имело значение. Только так можно было оставить всё на своих местах. По дороге домой Настя забежала на работу и распечатала новый. Лист лёг в конверт идеально. Заклеить его не оставило труда.
— Танцуйте, Иван Трофимович. Письмо! Счастливая Настя вертела конверт в руках.
— Читай, доченька, читай. Не терпится.
Настя села напротив мужчины и вскрыла конверт, демонстративно оторвав край.
Она читала слова, которые недавно сама набрала на компьютере, читала то, что Иван Трофимович хотел услышать. Читала его правду. Его спокойствие и умиротворённость. Читала и делала вид, что для неё это невероятная новость. Обнимала и прыгала около мужчины, словно навёрстывая все те прожитые без родителей годы.
«Не может быть! Я так этого ждала! Папа, папочка, вот ты и нашёлся. Как же хорошо!»
Сысойкина Наталья
