Ирина Игнатьевна слыла по деревне труженицей. «Наша передовица» — так долгие годы её называли соседи. У неё и рассада раньше всех готова к посадке, и картошка вкуснее, и в теплице образцовый порядок. Ирина Игнатьевна наращивала много овощей по привычке.
— Что земле пропадать? – говорила она. – Ведь так жалко, когда огороды зарастают… Людям всё меньше нравится работать на земле, особенно дачникам из города. Приезжают только отдыхать. А к земле внимание нужно и любовь проявить…
— Верно, так и есть. У нас, у старого поколения, ещё есть та закваска колхозника. Мы застали крепкие хозяйства. Поэтому и ценим каждую пядь земли. А молодым ничего не нужно, и труд на земле им тяжёл… Слабые они, — соглашались соседи.
— Да не слабые, а стимула нету. Зачем растить, если всё без труда можно в магазине купить? – не унималась Ирина Игнатьевна.
— В магазине не такая картошка, конечно… Совсем не такая. Иную и есть не хочется…
Женщины вздыхали.
— Странные вы существа, бабы, — ухмылялся Сан Саныч, один из трёх мужиков в деревне. – То плачетесь, что вам тяжело, осенью собираетесь бросать половину своих посадок. А как весна, так снова понеслось: «Саня, не забудь меня – распаши мой участочек!» А участочек-то будет ого-го какой… Сами виноваты.
Женщины смеялись на себя и кивали – верно…
Вот и этой весной Ирина Игнатьевна уже вовсю растила рассаду. Окна веранды и кухни были заняты ящиками, в которых весело зеленела листва молоденьких томатов, торчали широкие листочки огурцов, кабачков и тыквы.
В эту горячую пору и случилась большая неприятность. Сходя с крыльца, Ирина Игнатьевна подвернула ногу. Острая боль пронзила стопу, и нога опухла, посинела, и наступить на неё было невозможно.
Докричавшись до соседки Анны Ивановны, Ирина, охая и причитая, с её помощью вернулась домой. Вызвали на дом фельдшера из центральной усадьбы. Пришлось ехать пострадавшей в город, нужен был рентген.
В городе выяснили, что перелома нет, но сильное растяжение связок. Наложили гипс, как и при переломе, чего никак не ожидала Ирина Игнатьевна.
— Что же делать-то, Ивановна? Без ноги я теперь. Нет ходу. А у меня рассады полный дом, куры, собаки… Да и сама теперь как на привязи. Батюшки мои!
— Ничего, радуйся, что не перелом. Хотя и растяжение – ничего хорошего. Ну, не бросим же мы тебя, чай, не в пустыне живёшь. Столько лет вместе. Ты только не причитай. Теперь уже слезами делу не поможешь.
Приехав домой, Ирина Игнатьевна увидела, что её встречают почти все соседи. Она всё обстоятельно рассказала, показав ногу в гипсе. Соседки жалели её, подбадривали.
— Вот уж точно не вовремя, Игнатьевна. Столько работы… Самый разгар.
Игнатьевну тоже удручала не столько её больная теперь нога, сколько работа, которую она не сможет выполнять в полном объёме как привыкла и как бы ей было надо. Просить людей помогать она не привыкла: обычно к ней за советом обращались.
Немного успокоившись, она легла отдыхать, выпив таблетки, и быстро заснула от перенесённого волнения. Через некоторое время Ирина Игнатьевна проснулась от шороха на кухне и окликнула: кто там?
Двери в их деревне не принято было на день закрывать. Две соседки пришли помочь Ирине.
— Иди ужинать, подруга, а ещё мы тебе костыли принесли. В нашей деревне всё имеется. Даже общественные костыли. Колхозные.
— Это ещё от старика Егоровича которые остались? – спросила Игнатьевна.
— Они самые. Вечные. Крепкие. Осваивай, но осторожно, не повались, а то и вторую ногу поранить можешь. Половики мы сняли все. Пока не поправишься.
— Ой, спасибо, бабоньки. Что бы я без вас? Дочке сообщила, но ей с работы не вырваться в один миг. Договорились, что на выходные приедет с внучкой.
— Да ладно тебе их напрягать. А мы тут на что? – посоветовали ей соседки. – не поднимай волну. Через пару-тройку недель уже легче станет, бегать будешь на костылях.
Посмеялись, поужинали вместе. Ирина Игнатьевна, укладываясь спать, прошептала у иконки в изголовье:
— Господи, и чего мы тебя чаще вспоминаем, когда плохо нам становится? И правда: бегаем всё по делам, по огородам своим, а простое «спасибо» некогда тебе сказать… Спасибо тебе, Господи, что дал таких людей мне в соседи и друзья. Разве можно большего пожелать при нашей-то жизни? Только здоровья и добрых людей рядом. Всё…
С такими мыслями она заснула. Ночь спала с перерывами. Тяжело было свыкнуться с гипсом. Наутро она снова услышала в кухне ласковый говор своих подруг. Они уже звали её завтракать…
— Да вы что тут круглосуточное дежурство вокруг меня устроили? По одному ходите, не мучайтесь, а завтра уже и дочка приедет на два дня. Спасибо, милые, спасибо… Я теперь и сама ход на костылях освою.
Дочь Инна и внучка Света привезли бабушке много гостинцев, продуктов по согласованному списку и помогли сделать необходимые дела, о которых волновалась Игнатьевна.
Вскоре она свыклась с тем, что надо медленно и аккуратно передвигаться, что можно и замедлить немного темп жизни, быть осторожнее и щадить своё здоровье. Об этом ей твердили все в один голос: и фельдшер, и соседи, и дочка.
Но как только Ирина Игнатьевна стала поправляться, солнце стало светить ярче, весна была в разгаре, и «передовица» вновь с головой окунулась в огородные заботы, высаживая свои томаты, кабачки и цветочную рассаду.
— Мама, картошку не вздумай без нас сажать, — заявила дочка, — обижусь, честное слово. Раньше было время – мы тебя слушались. А теперь и ты нас послушай. Ладно?
— Ладно… — улыбалась Игнатьевна, — провожая дочь на автобус.
Она махала своей Наде рукой и кричала:
— Платок на голову накинь, свежо сегодня. А то надует по дороге… закрой окно, закрой!
Надя кивала ей и тут же надевала платок, чтобы мать успокоилась. «Боже мой, я ведь уже взрослая давно. Сама мать. А она всё со мной как с ребёнком. Мама, мама…А о себе не думает совершенно. И что с ней делать? Передовица она и есть передовица наша…»
