Ранним утром пахло свежестью. Однако день, как и вчера, обещал быть жарким, и только на рассвете можно понежиться в прохладе, успев управиться и по холодку ехать на работу.
Алексей Игнатьевич неспешно собрался, позавтракал и взял с вазочки горсть конфет, сунув в карман брюк.
— Лёша, ну куда ты в брюки-то? Растеряешь ведь, — Люба с укоризной взглянула на мужа, можно сказать, как на малого ребенка.
Да, в общем-то, так и было: им уже давно за сорок, а они друг с другом, как малые дети. То он напомнит, чтобы оделась теплее, то она спросит, успел ли поесть, — так и присматривают друг за дружкой. Живут они давно, а детей нет. И не было никогда. Годы бегут… они уже привыкли… хотя и трудно привыкнуть к этому состоянию.
— А куда я их? – спрашивает Алексей. – Тут вот карман совсем малой…
— Ну, так в мешочек сложи, вон лежит, вчера сшила.
— А-ааа, — он с досады на самого себя, махнул рукой, схватил мешочек и переложил конфеты. Люба достала из буфета еще и печенье и туда же высыпала.
— Ну, иди, а то опоздаешь, — она проводила мужа и села к окну, чтобы еще и в окошко увидеть, как подъедет «будка» (машина с будкой), на которой ездят в поле механизаторы.
Потом вздохнула и стала прибирать на столе, вспомнив, что надо пополнить опустевшую вазочку.
Конфеты Люба брала в магазине регулярно. Сами они их почти не ели. А вот угостить ребятишек – это уже стало привычкой. Пойдет Люба, хоть на работу, хоть в магазин, сунет в сумку несколько штук, вдруг ребятенок какой встретится, угостит, улыбнется и дальше пойдет. Ну а Алексей… так у него вообще из кармана они не убывают, не случайно вся ребятня в округе знала, что у дяди Леши всегда конфеты есть. Односельчане уже привыкли к подобной щедрости и не удивлялись.
Люба, услышав, звук проезжающего мимо автобуса, по привычке посмотрела в окно – вдруг кто из родственников приехал. И не ошиблась. Двоюродная сестра Антонина шла к дому, а рядом — ее младшая дочка Анюта.
Почувствовав неладное, кинулась встречать.
— Вот, — Антонина показала на плачущую семнадцатилетнюю Анюту, — погляди, что с девкой сделали.
— Ой, не пугай… чего стряслось? – Люба никак не могла понять, что заставило Антонину среди рабочей недели внезапно приехать к ней из другого района за сто с лишним километров.
— Просить тебя хочу, — сказала Антонина, — пусть Анька у вас поживет, за глазами.
— Так пусть живет, вон комната пустует, — растерянно ответила хозяйка.
— Алексей-то не будет против?
— Да с чего ради он против будет? И слова не скажет, — все с той же растерянностью сказала Люба.
У родственницы Антонины было трое детей, Анюта младшая. И вырастила она их всех, считай одна, овдовев десять лет назад. Старшая дочь была замужем, средняя только собиралась. А младшая Аня полгода назад проводила парня в армию.
— Ну чего стряслось-то? – спросила Люба, накрывая на стол, чтобы покормить гостей.
— А ты сама не видишь? – Антонина показала на слегка округлившийся живот дочери. Потом махнула рукой: — А хотя, как ты можешь заметить? Незнакомо тебе это… бездетные вы оба.
Легкая тень обиды появилась на лице хозяйки.
— Ой, уж прости меня, болтливую, — хватилась Антонина, — забыла, что на больной мозоль наступаю…
— Да ладно, не обо мне речь, — сказала хозяйка.
— Видишь, живот у Аньки скоро на нос полезет, — заплакав, начала жаловаться Антонина. – Понесло ее в райцентр на соревнования… а потом на танцы пошла молодежь. А с танцев подружки убежали, Анька одна поперлась по темноте к общежитию (там они остановились тогда)… а дальше… напал на нее… не отобьешься, — Антонина с горечью взглянула на дочь, — и снасильничал над Анютой…
— Ой, батюшки… да как же это, — Люба вздрогнула от этих слов, с жалостью посмотрела на племянницу. – А кто? Кто же это был?
— Кабы знать, кто был… сделал свое дело, не выдав себя, — призналась Антонина.
— Так поймать надо, наказать, — возмутилась хозяйка.
— Где ловить? И кого ловить?
— Ну, так заявить в милицию… разве не заявляли?
— Ну, ты смешная, Любка… а что она скажет… да и позор какой девке на весь район.
— Да как же это можно, попустительство такое, — не преставала сожалеть Люба. Она подошла к племяннице и, наклонившись, поцеловала ее в макушку. – Не плачь детка, все обойдется…
— Ага, обойдется… а живот откуда появился? – со злостью спросила Антонина. – Надо же так… испортил девчонку, надругался, да и еще и дите завелось…
— Ой, батюшки, так это от него, — Люба снова присела на стул.
— Ага, от него, знать бы кто это, я бы его без милиции в бараний рог скрутила… Да хоть бы сказала сразу, а то молчала, пока я живот не увидела. Эх, время упустили… ездили мы в город, да уж не берутся…
— Чего не берутся? – не поняла Люба.
— Ой, Любка, ты как с печки свалилась… не берутся избавить от такого «подарочка». Вот и прячу ее, чтобы люди не прознали. У Светки, моей племянницы, жила в городе, да у них там свои дела, тесно стало им. Ну, вот и приехала к тебе, тут далече от нас, никто не знает. А всем сказала, что работать после школы уехала.
— Ну, пусть, конечно, живет. А ребеночек родится… так пусть и с ребеночком живет, мы только рады будем.
— Ну да, еще не хватало, от насильника ребеночек… пусть уж рожает, а там видно будет.
— А как же? Ты так и будешь скрывать, что у Анюты дите? – удивилась Люба.
— А что я должна всем рассказать? Да, мы скрываем от всех… средняя моя замуж собралась, семья хорошая… зачем такую новость им? Да и сама Анька парня из армии ждет. А там тоже родители строгие, работящие, такого парня зачем терять. В общем, Люба, приюти дочку мою, огради от позора.
— Да какой позор? Пострадала девчонка…
— Не понять тебе, Люба, уж извини, не знаешь ты, как детей растить, у меня их трое, каждую пристроить надо. А бандита того я бы и сама наказала, да не найти его. Так зачем же совсем уж жизнь ей портить?
— Анечка, ты скажи, какой он хоть, может, ты его знаешь? – спросила Люба.
— Нет, тетя Люба, не знаю. Если бы кто из наших ребят, то, наверное, поняла бы… а тут, кажется совсем чужой… и какой-то взрослый уж…
— Старый что ли?
— Не знаю, — Аня снова заплакала, — я не видела его лица.
— Ну, все, хватит, вредно слезы-то лить. Оставайся, вечером Алексей приедет, расскажу все, он поймет. А ты, Тоня, езжай домой и не переживай за дочку, мы не обидим. И ни одна душа не узнает, что с ней случилось.
Антонина с облегчением вздохнула. – Спасибо, знала, что поможешь. Да и рожать ей в городе придется, от вас до города рукой подать. Вот деньги, у вас же теперь лишний рот…
Люба замахала руками: — Да ты что, не возьму, не объест, не чужие мы.
***
Алексей в этот день даже с работы отпросился. Как раз первые снежинки полетели. Сначала несмело, как бы прокрадываясь, а потом снег пошел все сильнее и сильнее.
Он суетливо ходил по двору. То калитку прикроет, то снег начинает сметать, то в дом вернется.
Все эти месяцы они с Любой пытались уговорить Аню оставить ребенка.
– Расскажи ты своему парню, напиши все, или потом расскажи, как с армии вернется. Если добрый человек, то все поймет, а если не поймет…
— Не поймет он, да и кто поверит, — противилась Анюта, — нет, не уговаривайте… я, как вспомню, когда он на меня напал, так все внутри дрожит, да еще пригрозил потом: «Скажешь кому – прощайся с жизнью». Они у меня до сих пор эти слова…
— А голос какой?
— Да разве я знаю, какой голос… тихо так сказал, как-то грубо, как будто с хрипотцой голос.
— Ой, батюшки, — вздыхала Люба. Потом снова начинала уговаривать племянницу, а та – в слезы. И Алексей с Любой отступали, чего девчонку мучить и так страху натерпелась.
Рожать Аня поехала вместе с Любой, а там, в городе, уже поджидала их Антонина. Присев в коридоре на кушетку, Люба сказала ей: — Ну, вот что, Тоня, раз вы дали с Аней согласие на этого ребенка (мальчик или девочка, все равно наш будет с Алексеем), то я тебе так скажу: дитё мы забираем. И чтобы никаких там «приехать и посмотреть», как растет, как живет, никаких проверок и упреков.
— Да какие упреки… сама видишь, как Аньке его растить… от насильника-то…пусть девка жизнь свою устраивает. А я только спасибо вам с Алексеем могу сказать… я ведь поначалу и не думала об этом, да и возраст у вас… какие дети.
— Ну, вот и договорились, — сказала Люба. – Значит, оформляем документы.
***
Узнав, что родился мальчик, Алексей, оглушенный новостью, прошептал: — Первенец…
Он осторожно, даже с опаской, принял из рук Любы новорожденного, стараясь не дышать. – Слышь, Люба, надо было усы-то мне сбрить, а то испугается малец… вот дурак-то я, не сообразил.
— Ага, думаешь, до усов ему, кормить надо малыша… спасибо, Люсе Лободиной, она же недавно родила, согласилась и нашего кормить.
— Слушай, мать, а как назовем-то? – хватился Алексей.
— Надо решать, предлагай, как сына назовем.
— А может Петр? Петя, Петруша, Петька…
— Петр Алексеевич Останин, — сказала Люба, — ой, как хорошо-то… значит, Петенька.
Супруги Останины, непривычные к таким крохам, постигали азы родителей. Алексей трепетно брал своими большими ручищами малыша, превращаясь в одно мгновение в заботливого папку. Часами они могли сидеть у люльки, любуясь мальчиком.
«Надо же, Останины, дитем обзавелись на старости лет», — шептали особо острые на язык. «Ну и молодцы, — говорили другие, — и вовсе они не старые, им и пятидесяти нет. Алексей Игнатьевич так вообще здоровый мужик, у него силушки не занимать… справятся».
Про Анюту, которая жила у них, никто уже и не вспоминал. А сама Анюта устроилась на работу в городе. Парня своего дождалась, встречалась с ним, но не сложилось, поэтому замуж вышла за другого. Родили двоих детей, и через семь лет развелись.
***
Люба и Алексей, радуясь, как растет сын, постепенно пытались рассказать о правде рождения. Не все, конечно, рассказать. Но то, что они его усыновили, Петя узнал, когда был подростком. Да он и сам слышал от деревенских, только не верил. А тут родители давно уже разговор издалека начинали и, наконец, пересилив себя, признались.
Петя запустил руку в темные вихры, посмотрел на родителей, пытаясь понять, о чем вообще речь. А потом вдруг выдал: — Да ну вас, не верю я. И вообще я на вас похож, вы мои родители.
Люба с Алексеем так и сели, словно приземлил кто. Переглянулись. И вдруг с удивлением, заметили, что их Петька, и в самом деле, похож на них. Как это может быть – сами не знали. Не так чтобы сильно похож: темные волосы, как у Алексея, и такой же рослый будет. А глаза – карие глаза, как у Любы. А самое интересное – все повадки Алексея перенял, словно копирует его.
С того времени оба успокоились, хотя позднее Петька все же осознал, что он усыновленный. Но даже думать об этом не хотел. Когда уходил в армию отца впервые назвал «батей». Звучало это уже как-то по-взрослому.
Через два года Люба с Алексеем встретили сына, и допоздна сидели за столом втроем, смотрели на него, как на самое драгоценное, что у них есть в жизни.
— Постарели мы, Петька, — с сожалением, сказал Алексей, — но это ничего, успели тебя вырастить, ты теперь невесту ищи, женись, может, внуков увидим…
— Да что ты, батя, конечно, увидишь, какие еще годы.
Люба вздохнула, вспомнив, что Антонина видела Петю еще до армии, и то издали, потому как Люба просила не смущать парня, и весь секрет ему не рассказала. Усыновлен, да и все. А теперь уже нет Антонины, схоронили недавно. А Анюта второй раз замуж вышла, трое у нее деток теперь.
Алексей разглядывал лицо сына, каждая черточка которого была родной. Он еще летом заметил среди рыбаков мужика лет пятидесяти, лицо которого запомнилось. Сначала думал, где-то видел, долго вспоминал… потом вспомнил, и его как будто молнией шарахнуло: с Петькой они похожи.
Алексей тогда домой примчался и альбом достал, давай фотографии сына рассматривать: похожи, как будто родственники.
А потом снова того мужика встретил. Неприятным он ему показался, голос с хрипотцой… Приехав домой, поделимся своими сомнениями с Любой. – Вот когда Петька рядом с нами, кажется, на нас похож. А когда увидел этого рыбака – ну вот одно лицо. Ну, почти одно лицо, только немолодое уже.
— Думаешь, это тот насильник и есть?
— А кто его знает? Теперь не проверишь, — сказал Алексей. – Если бы знал, я бы его… — он сжал кулаки.
— Забудь, Леша, главное, чтобы он сына не встретил нигде.
Вот такой разговор был у Алексея с женой еще летом.
— Батя, а на рыбалку поедем? – спросил Петька.
— Погоди, сын, лед покрепче станет и поедем на водохранилище, — пообещал Алексей, потому как был заядлый рыбак. И за эти два года скучал, что нет ему компании, он ведь Петьку приучил с малых лет.
Через неделю Алексей уехал на рыбалку один, жалко было Петьку будить, он так крепко спал…
— Ну, раз «на разведку», то съезди один, пусть Петя поспит, поздно вчера пришел, задружил, наверное, — шепнула Люба.
— Пусть спит, я быстро, посмотрю, как там, есть ли рыбаки, а то может рано еще.
Он приехал, когда только рассвело. Перед ним раскинулась ровная, белоснежная поверхность водохранилища. Где-то вдалеке торчали две фигуры, словно приклеенных ко льду рыбаков.
— Сидят, голубчики, — улыбнулся Алексей.
А с левой стороны еще один рыбак обосновался, как раз ближе к Алексею. – Зря там уселся, — подумал он, — опасное место, лед еще слабоват.
И едва достал рыбацкие принадлежности, как послышался треск, и он увидел, как рыбак барахтается в воде.
— Держись, — крикнул, снимая с себя шарф, который заставила надеть Люба.
Он подполз, на сколько возможно и уже хотел кинуть шарф, но узнал в рыбаке того мужика, на которого похож их с Любой сын. И теперь он видел явное сходство, которое бросалось в глаза.
— Ну, бросай, — крикнул мужчина.
— А ведь это ты тогда надругался, снасильничал девчонку… помнишь? – Алексей сам не ожидал, что выкрикнет эти, казалось бы, неуместные в этот момент слова.
Лицо мужчины словно перекосило, он с испугом смотрел на Алексея.
— Ну, вспомнил? В марте одна тысяча девятьсот семидесятого года… в райцентре Онуфриево в сараюшку девчонку заволок…
— Спаси, прошу тебя…
— Я спрашиваю: вспомнил?
Мужчина кивнул. – Спаси меня, потону ведь…
— Значит вспомнил. – Алексей кинул другой конец шарфа и вытащил человека.
Трясясь от холода, мужик поплелся к берегу, где стояла его машина. Потом обернулся и сказал: — А не докажешь… откуда тебе знать…
— Всевидящее око, — сказал Алексей. – Ты вот что, лучше не появляйся в наших местах. Если рыбачить, то уезжай, куда подальше. Слышишь, чего говорю?
— Слышу, я и сам не рад, что приехал сюда…
Алексей вернулся к своей лунке, но рыбалка уже не шла на ум. Даже сосредоточиться не мог. «Надо же, — думал он, — вот это чутье у меня, распознал я его. И ведь по годам лет пятьдесят ему сейчас, а тогда, значит, лет тридцать было, а он девчонку…эх, не стал я брать грех на душу».
Алексей собрал снасти и пошел к своему Москвичу. Немного отъехал – навстречу Петька на мотоцикле.
-Ты сдурел что ли? – Алексей Игнатьевич, выйдя из машины, побежал к сыну. – Зимой, на мотоцикле! Это мать, наверное, не видела, она бы тебя не отпустила.
— Да какая зима? Морозец легкий, — Петька улыбался. – А ты чего обратно?
— Да решил вернуться, скучно одному. В следующий раз вместе поедем.
— Ну, гляди, а то бы остались.
— Нет, лед еще непрочный, давай подождем.
Они присели на поваленный ствол дерева, глядя в поблескивающую ледяную даль.
— Слышь, Петька, ты бы женился что ли…
— А чего за спешка?
— Да с внуками хочется понянчиться, тебя вырастили, еще бы внучат…
— Будут внучата, батя, будут. – Он хлопнул отца по плечу. – Ну, поехали, раз сегодня без рыбалки. Там мамка пироги затеяла.
— А с чем? с капустой или с картошкой?
— А не знаю… вроде с капустой.
— Это хорошо, я с капустой люблю.
— Я тоже, — сказал Петька. Они переглянулись, улыбаясь.
— Ну, что, поехали, сын, — Алексей поднялся. – Давай закутывайся лучше, еще не хватало простудиться. И не гони, а то мороз все же.
Он тронулся не спеша с места, а Петька за ним, гордо поглядывая на отцовскую машину и уверенно следуя за отцом.
Татьяна Викторова
