— Человек такое животное, оно ласку любит и тепло, комфорт опять же, без комфорта никак.
Дед Петя, мамин дядька, наставлял Алексея на путь истинный.
-Ты вот, внучок скажи мне, когда ты был предельно счастлив последний раз? А? Молчишь? Ооо, то-то же, не умеете вы молодые жить, и радоваться, не могёте.
А отчего это всё, а? От достатка, Лёнька, от того, что вы все перенасыщенные! О как!
Дед бубнил себе тихонько, а Алексей, лежал в телеге на свежескошенном сене и смотрел в небо, чистое, июньское небо, с обрывками пушистых, белых облаков.
Его мысли ещё вертелись там, в городе, он ещё переживал обиду и пережёвывал то, что сказала ему Нина в запале ссоры, кидая вещи в модный чемодан.
Он не мог отпустить ситуацию, этого человека он любил. Она была его тыл, его опора, его надежда на будущее.
Лёшка, а здесь, на охапке свежего сена в телеге громыхающей по ухабам, он был Лёшкой, Лёхой, Ляксеем, как называла бабушка Стеша и Лёнькой, как звал дед, смотрит в небо.
Алексей лежит на спине и жуёт соломинку, если бы мама не предложила ему поехать сюда, он… Он… Точно бы в психушку загремел, на работе напряжение, ещё Нина…
Умные слова и мысли, которые приходят почему -то только сейчас, так и лезут, так и лезут в голову.
Надо было вот так сделать, или вот так сказать надо было, а почему, ах да…
— А оно, Лёнька, как бывает, не успеешь оглянуться, а уже оп, возле тебя не девка первая на селе, Степанида Павловна, а старуха, баба Стеша, седая и беззубая.
Ты думаешь что сам -то вроде и ничего, а посмотришь, итишкин пистолет, из зеркала -то на тебя, дед твой глядит покойный, Прокопий Поликарпыч, вот так Лёнь…
Дедушка продолжал разговор, ему хотелось с кем-то поговорить.
В деревне, куда ехал Алексей остались одни старики.
-Молодёжь то ноне, вся по Турциям, да Египетам ездит, итишкин пистолет, а неужто у нас хуже Лёнь? Ты посмотри, посмотри, красотища -то какая!
Вчера Михалыч, на рыбальку ходил, от таких подлещиков и карасёв натаскал. Ну, он белого карася берёт, я белых не люблю, я краснопёрых люблю, махоньких.
Белые их ещё серыми зовут, они понимаешь, Лёнь, костлявые. От таки махоньки косточки, Лёнь, что волосинки.
Я помню мальчонкой ещё был, с братом старшим, Василием, дедом твоим, от так пошли на реку, у нас тогда от там,- дедушка привстал и показал рукой куда-то вдаль, — от там запруда была, но.
Вот мы там и натаскали карасиков серых етих.
Мамка нажарила, а они, вот не поверишь, от такие лапти, Лёнь, — дед показал пол руки, — от такие.
Я тогда ел и подавился, она косточка, ты знаешь как волосок, ой, мамка тогда напужалась. А Васька, дед твой, по спине мне как давай долбить, олух.
Дед хорошо был дома, корку сунул, жуй говорит, жуй и глотай.
А Лёшка смотрит в небо и вздыхает запах сена.
— Ась?
-Что?- Лёшка приподнялся на локте, — чего, деда?
— Корову на баню потащили, — хохотнул старик, — чё спишь?
-Не, деда.
-Я говорю на рыбальку пойдём, бабка баню топит…
Чем ближе приближался Алексей к Берёзовке тем спокойнее становилось на душе.
И уже не таким тяжёлым казалось расставание с Ниной, и даже какое -то облегчение мужчина почувствовал.
-Деда, а за малиной пойдём?
-А то, — говорит дедушка, — конечно пойдём, нонче малины…А я те рассказывал про Генку Повыткина?
-Про что?
-Нуу ежели бы рассказывал, ты бы надолго запомнил.
Дед приосанился, вытер и поправил несуществующие усы.
Мы тогда пацанвой были, год пятидесятый где-то был ну да. Электричества ещё не было, нам лет по десять было.
Раньше малины былоооо, уйма вот как едешь туда на Заречный, всё в малиннике, и в лес уходили, целые площади.
Дичка, лесная. А запах у ей, Лёнька, с садовой не сравниться, ведь правда? Да что я тебе рассказываю, сам ел лесную. Воот.
Бабка значит и говорит наша, мол малины с мёдом на зиму накрутить надо, пойду порву, мол.
Я же говорю, мы пацанва были, ну выпросились с ей.
Васятка, дед твой, берданку дедову взял, она до того стара была, что через раз стреляла ага, сама по себе.
Лежит- лежит кааак бабахнет.
Вот, набралась нас ватага целая, бабуня подружек своих прихватила, таких же старух, что хотят полезными быть, взяли пайвы и отправились значит по малину.
Растянулись собираем, перекрикиваемся, бабушка нас от себя никуда не отпускает.
А Генка, он такой, знаешь шкодливый был, ну вот всегда какие-нибудь пакости, да шалости выдумывал. Бабка только и кричала, Генька, да Генька…А тут вроде как тишина.
-Мотя, а мово пацана не видала ли? С твоими нет?
-Нет Шура, мои пострелята обоя здеся, — бабуня ей отвечает.
-Генька, Генька, иде ты идол, лихорадка тебя бы побрала, бисово отродье, Генька, туды твою…
Тишина.
Тут и мы уже начали кликать его.
-Никак в лес ушёл, — завыла баба Шура, — оёёёй, ой бабоньки, што делать-то? Што делать, ооой, ооой. Говорят медведи ходють, пестуна Гришка Сёмин видал, ууууыыыы
Вдруг раздался хлопок, берданка, всполошились мы.
-Оёёёй, ооой, Генька убился, ооой, ооой, Генька, да што же ты наделал, — кричит бабка Шура.
-Нашёл, нашёл, — кричит Васятка, дед твой, тогда -то пацаном был, — лежит берданка, не брал её Генка.
-Уууу, — услышали мы вой, — уууу бабуняяяяя, уууууууу.
И так вдруг душниной Лёнька завоняло, вот прям будто козёл душной нагадил, в том извалялся и к нам сейчас идёт.
-Ууу, бабуняяяяя, -Генкин голос, узнали мы.
-Генька, Генька, — плачет баба Шура, а вонишша Лёнька, вот нестерпимая стоит, вот до тошнотиков.
Кусты раздвигаются, а там, вроде Генка, а вроде и не пойми что воняющее, да так смрадно, с головы до ног, будто в тине какой-то весь извачканый.
-Генька, чёрт, — кричит бабка Шур, забыв что минуту назад оплакивала внучонка, — Генька, язьви тебя, что ты чёрт полосатый напакостил? Ах, ты зараза пучеглазая, пацкуда ты, Генька, кха-кха, кха, чем от тебя несёт, зараза?
-Бабуууняяя, уууу, — ревёт Генка расставив руки и растопырив пальцы, — бабуняяяяяя, меня медведь об… обббдр… обдр…обдри….ыыыы стааал.
Мы, Лёнька, как попадали на землю, бабки ползают на коленках, мы валяемся.
Так до деревни и шёл.
-А как он так деда?Где его носило?
-Да пошёл до ветру, — говорит, — тут приспичило по-большому, ну сел, смотрю, — говорит, — малина, крупная такая. Я делишки свои сделал, помочи на плечо натянул и в малину, ем, а она ксладкая, ну чисто мёд, ну я кусты раздвинул и…
Генка замер и смотрит на нас, — смотрю, а там глазки, как бусинки, близко посаженые, малину уплетает урчит, башкой трясёт, враз остановился и смотрит на меня, а я на него. Пестун, маленький. Урчит ещё так обиженно, вот будто я с бабуней когда поругаюсь от и он так…
Стоим, смотрим, смотрим, в гляделки играем.
Он такой мне уууу, рычит значит, типа уходи, моя ягода.
А я нет бы уйти, я взял, да в ладоши каааак хлопну, у меня будто выстрел, сухой такой получился.
Ребя, он каааак подпрыгнул, кааак повернулся ко мне, задними ногами каааак взбрыкнул и обдал меня всего с ног до головы…
Смеются дед с Алексеем, даже кобыла Мушка, задирает голову и оттопырив верхнюю губу показывает свои широкие, будто прокуренные, жёлтые зубы, гремя удилами.
И отступают заботы дела, неудачи всё позади остаётся, как только показывается деревушка, Берёзовка.
-Воон бабка стоит, караулить.
Видит Алексей, что стоит у ограды бабушка, Степанида Павловна, в белом платочке, в фартуке, стоит приставив ладошку ко лбу козырьком, ждёт своего Петю…
Вечером, намывшись в баньке, тяпнув по пару стопочек наливочки, сидит Лёнька под небом деревенским, смотрит на звёзды огромные, что бриллиантами сияют, которые просила у него Нина, с неба светят. А луна, луна, словно большая спелая дыня.
-Хорошо-то как! — вслух сказал Лёнька, — хорошо.
Забрехала собака, за ней другая, третья и так по цепочке. Кукарекнул приглушённо петух, видно приснилось чего, закудахтали сонные курицы.
Потянувшись и размяв затёкшие руки и ноги Алексей идёт спать. На белую, накрахмаленную до хруста постель, на перинку пуховую, ухает Лёшка, когда падает в это взбитое великолепие…
Утром он просыпается от перешёптываний стариков.
-Я те, говорю Петро не тронь парнишку.
-Иди ты мы на рыбальку собирались.
-Пушшай спит, говрю.
-Я не сплю, ба. Деда, я пойду.
Легко подскочив, бежит умываться во двор, где сияющий дед поливает сверху из большого кувшина водичкой, бабушка держит вышитый, льняной рушник, с петухами.
Быстренько позавтракав идут на речку.
Усаживаются на мостики и замирают, любуясь той, открывшейся красотой и безмятежностью…
-Девятый десяток доживаю Лёнь, а всё налюбоваться не могу.
-Слов нет, деда…
-А то…А любовь, Лёнька, она найдётся настоящая, — хитро улыбаясь горит дед.
Откуда он знает, удивляется Алексей, я же не говорил ему…
Через два года, привёз свою невесту к старикам знакомиться, Любушку. И на работе всё образумилось, и Любу встретил, жениться собрались.
-Я ж тебе говорил, — подмигивает старик,- что найдётся твоя Любушка и всё наладится. А ты рассказывал Любаве про Геньку?
-Да деда…- Смеётся Алексей, — не надо может…
-Про какого Геньку, Лёш?
-Ооо, Любаня, я те щас расскажу. Жил у нас в Берёзовке, да чё жил он и сейчас живёт, Генька — Пестун, а знаешь отчего его так прозвали?
Хохочет дед Петро, смеётся дробным, сухим смехом бабушка Стеша, смеётся Алёшка, покатывается Любушка своим смехом — колокольцами…
-Я теперь понимаю, отчего ты в свою Берёзовку всё рвёшься, теперь она наша Берёзовка -то…
