Улица залита солнцем. И от этого всё вокруг кажется тоже тёплым и ярким: и деревья, и машины, проезжающие мимо, и люди, обгоняющие их и идущие навстречу… И мамины глаза, её руки и улыбка. Маша забегает вперёд, оборачивается и заглядывает в мамино лицо. Поймала одобрительную улыбку и радостно запрыгала чуть впереди. Уж Маша постарается не огорчить маму.
Мимо идут люди. Кто-то угрюмо смотрит себе под ноги. Кто-то скользит равнодушным усталым взглядом по прыгающей у них на пути пятилетней девчушке. Кто-то невольно улыбается, заразившись её радостным настроением.
Маша улыбается всем, словно солнышко, щедро делясь радостью. И она не расстраивается, видя склонённые угрюмые лица прохожих, просто улыбается им тоже.
Откуда-то на её пути так некстати возник небольшой камень. Нога в разношенной туфельке наступает на него, и подгибается предательски. Тело Маши по инерции продолжает лететь вперёд ещё мгновение, а потом шлёпается на асфальт. Она ещё не чувствует боли, только обиду и удивление. Почему?
Маша пытается встать, отрывает руки от асфальта и видит на грязных ладошках кровоточащие ссадины. И вдруг боль пронизывает её колени. Лицо морщится, только что радостно улыбавшийся рот вдруг искривляется некрасивым корытом, из него вырывается протяжный и горький вой: «А-а-а!»
Маша видит грязное платьице, на коленках порваны колготки, в дырках видны страшные кровоточащие ссадины. Маша зажмуривается и ревёт. Крупные слёзы оставляют на грязных от пыли щёчках светлые влажные дорожки. Солнце светит по-прежнему, а Машина радость исчезла. И для неё нет горя больше этого.
Мама бросает сумки, приседает перед Машей на корточки, ощупывает её, отряхивает платьице, спрашивает, где болит, старается успокоить, прижимает к себе. Сквозь хрустальные слёзы Маша вглядывается в её глаза, пытается понять, сердится мама или нет.
Мама обеспокоена, но не сердится. И Маша ревёт сильнее от расстройства, что подвела маму, заставила переживать.
— Подуй! Подуй скорее, ма-а-а-ма! – сквозь рёв пытается сказать она.
Мама понимает, разворачивает её ладошки, подносит к лицу и дует, приговаривая, что ничего страшного не случилось, сейчас всё пройдёт… Мама дует в Машино лицо, стараясь высушить её слёзы. Маша начинает успокаиваться, всхлипывает, её плечи вздрагивают. Она уже не прыгает, а ковыляет рядом, морщась от боли в разбитых коленях. Реветь с новой силой она начинает, когда поднимается по лестнице в квартиру. Из ссадин начинает сильнее сочиться кровь.
Дома мама ведёт Машу в ванную, раздевает и осторожно моет коленки и руки, чем-то смазывает кожу, и Маша корчится, сжимается от невыносимого жжения.
— Подуй, мама! Подуй скорее! — просит она и снова плачет.
Мама дует на коленки, ладошки, глаза, и боль стихает.
Из далёкого детства у всех остаются разные воспоминания. Маша почему-то запомнила именно этот случай: солнце, счастье, камень, её падение и слёзы: «Подуй скорее, мама!» Будут и другие важные и не очень воспоминания из более позднего периода. Но из детства — именно это.
Потом Маша станет старше, будет отвоёвывать своё право на самостоятельность, своё мнение. Будет ссориться с мамой, обижаться на неё, даже временами ненавидеть. Но, ни при разочаровании в первой любви, боли от предательства подруги, после множества ошибок и падений она не скажет маме: «Подуй скорее!»
Она будет всё больше отдаляться от мамы, считая её старой, не способной понять. Всё чаше будет замалчивать свои проблемы.
— Не мешай мне жить! – Кричала она после ссоры, хлопала дверью, убегая на улицу.
Ей стало тесно, пресно в родном доме. Там, за его пределами, лежит такой интересный мир, там её понимают, любят, поддерживают друзья.
***
Маша
После работы она зашла в магазин, а потом в садик за дочкой. Тяжёлые пакеты оттягивают руки, ручки больно врезаются в ладони. Дочка идёт рядом, стараясь наступить в лужу и смотреть, как брызги разлетаются в стороны.
— Прекрати! Ты обрызгаешь меня! – сердито прикрикнула Маша.
Наденька заглядывает в недовольное, сердитое лицо мамы. Обходит очередную лужу. Но хватает её ненадолго. Скучно просто так идти по дороге, когда кругом столько больших и маленьких луж. И Надя начинает перепрыгивать через них. У Маши нет сил одёргивать дочку, тем более, они почти дошли до дома. Но тут Надя спотыкается и шлёпается прямо в лужу.
С пальтишка стекает грязная вода, на одной коленке мокрые джинсы порваны, сквозь дыру видна кровавая ссадина… Надя крепится из последних сил, чтобы не заплакать. Маша едва сдерживает раздражение.
— Я же предупреждала тебя! Не плачь, заживёт.
Шестилетняя Надя и не планировала плакать, но от слов мамы начинает постанывать, а потом реветь.
— Больно! Подуй, мама! – просит она.
И мама устало отвечает:
— Дома подую. Пойдём.
Маша вздыхает и думает о том, чтобы как можно скорее освободить руки от тяжелых сумок, скинуть туфли, сесть на мягкий диван, откинуться на спинку и вытянуть ноги. И хоть несколько минут посидеть в тишине и покое, прикрыв глаза. А теперь вот нужно стирать и штопать Надину одежду, придумать, в чём завтра вести её в сад…
Одежда постирана и развешена в ванной, рана на коленке дочки обработана зелёнкой, посуда после ужина помыта, Надя уложена спать. Маша включает ноутбук и листает ленту новостей в соцсети. Но тут раздаётся сигнал скайпа. «Мама! Вечно некстати». Маша сдерживает поднимающееся изнутри раздражение и нажимает зелёную кнопку соединения. На эране появляется нечёткое знакомое мамино лицо.
— Как дела, Машенька? Как Надюша? Спит уже? У вас всё хорошо?
— Хорошо, мама, — устало отвечает Маша, стараясь, чтобы голос не звучал слишком грубо.
— А почему у тебя лицо такое? Я помешала? – догадывается мама.
— Нет, не мешаешь. Я просто устала. – Маша не хочет рассказывать, что по дороге домой Надя упала в лужу, пришлось стирать бельё, искать, что надеть ей завтра в садик. Куртка может не успеть высохнуть, да и ботинки…
Она вздыхает и спрашивает маму, как у неё дела, хоть прекрасно знает ответ про давление и суставы.
— Да у меня все как всегда. Давление скачет, суставы болят. – Мама ещё что-то говорит, но Маша почти не слышит, думая о своём.
Когда мама замолкает, Маша напоминает принимать таблетки и вызвать «скорую», если лучше не станет.
— Ладно, дочка. Отдыхай. Поцелуй от меня Наденьку. – Виновато улыбается.
Её лицо пропадает с крана.
Маша возвращается к просмотру ленты новостей.
***
Мама
Тамара выключила компьютер. Дочь научила пользоваться, можно хоть каждый день видеть их с внучкой, разговаривать, убедиться, что с ними всё в порядке. Вот только давно не видела зятя, мужа Маши. Но спрашивать побаивалась, не хотела гневить дочь. «Взрослая, сами разберутся», — вздохнула Тамара.
Неверными шагами она идёт на кухню, ставит чайник на газ. Садится на стул, задыхаясь, словно прошла не меньше остановки. Сердце стучит часто и неровно. Затылок ломит. «Права Маша, нужно таблетку принять». Она поднимается со стула и…
Кухня вдруг качнулась и закружилась. Тамара ухватилась за край стола. Голову сдавило железным обручем. Она не поняла, что произошло, только удивлённо заметила грязь под газовой плитой. «Упала, что ли?» Головная боль стала невыносимой, предметы потеряли чёткие очетрания, расплылись пятнами перед глазами, а затем свет погас, будто его выключили. Тамара услышала свист. «Чайник», — равнодушно подумала она угасающим сознанием. И наступает тишина.
Тамара не знала, что соседка почувствовала запах горелого, открыла дверь (Тамара давно дала ей запасные ключи от квартиры на всякий случай) и нашла её без сознания на полу кухни. Вызвала «скорую». Как её, Тамару, на носилках спустили вниз, чуть не уронив на лестнице. И она умерла, не доехав до больницы.
***
Маша разглядывала заострённое мамино лицо и не узнавала его. «Она же не старая ещё. Морщин почти нет. Это не может быть правдой, — думала она. – Мы же только что разговаривали по скайпу…»
Соседка тронула её за рукав.
— Маша, мужики спрашивают, можно ли гроб закрывать? Дождь собирается.
Маша последний раз смотрит на похудевшее спокойное и строгое лицо мамы, всхлипывает и кивает.
Сентябрьские серые тучи заволокли небо. Глаза слезятся от принизывающего холодного ветра. Или слёз. Маша не понимает. Её трясёт от холода и нервов. Она дует на своё лицо, стараясь высушить слёзы на глазах. Не получается. Они текут ещё сильнее.
Краешком сознания она отмечает, что слышит глухой стук, с каким гроб опускают на дно могилы. Словно видит себя со стороны, наклоняется, берёт горсть земли и кидает. Пока два мужика забрасывают землёй могилу, слышит, как соседка в сотый раз рассказывает, как нашла маму на полу, про сгоревший чайник…
Её снова кто-то берёт за руку повыше локтя. Маша оглядывается и видит мужа. Он что-то говорит, но Маша не слышит, только видит движение губ. Она вырывает руку, делает шаг в сторону, оступается и чуть не падает.
На месте ямы уже возвышается свежий холмик, заваленный цветами и венками. Муж тянет её куда-то. Маша снова выдёргивает руку.
— Иди. Я… Мне нужно побыть… – говорит она и не узнаёт своего голоса.
Одеревеневшие ноги подгибаются, и Маша падает на колени на что-то твёрдое и острое. Маша почти не чувствует боли. Взгляд упирается в улыбающееся мамино лицо. Этот снимок стоял у мамы много лет на книжной полке. Ей здесь сорок или чуть больше. Почти столько же, сколько Маше сейчас.
— Мама, — шепчет Маша.
Какая-то крупная птица пролетает над головой, шумно хлопая крыльями. Маше даже кажется, что она чувствует дуновение ветра на лице. Она следит за ней взглядом. Птица садится на высокое дерево невдалеке и сливается с листвой.
Маша поднимается, отряхивает землю с плаща. Замечает на колготках дырку на колене. Рассеянно оглядывает ряды свежих могил. Снова смотрит на фотокарточку. Виновато думает, что так почему-то и не сказала маме, что год назад развелась с мужем. Некому больше сказать: «Подуй скорее, мама. Успокой, залечи раны». Не попросить прощения, не обнять, не прижаться…
Наплакавшись, Маша поднимает лицо к серому небу. Моросящий мелкий дождик ощутимо колет кожу. Она медленно плетётся по дорожкам кладбища к выходу. И ей кажется, что сейчас она придёт домой, её встретит мама, всплеснёт руками и поведёт на кухню поить горячим чаем.
И всё будет по-прежнему.
