Ещё до того, как в палату успевала заглянуть голова медсестры с выкриком: «На обработку!», до рожениц приглушённым эхом сквозь закрытые двери уже заранее докатывалось из коридора:
— На обработку!.. На обработку!.. Мамочки, кто со швами, на обработку!
И мамочки появлялись в коридоре из разных дверей, как белые шарики из рук фокусника. Сливаясь в общий поток, они неспешно текли в процедурную. Ни красота, ни фигура, ни цвет волос не различали их явно.
В глаза бросалось иное отличие — какие по счёту роды, первые или повторные, а главное — какой по счёту день с момента этих, текущих родов. Самой худшей походкой — кривыми беспомощными цыплячьими шажками, с согнутыми спинами — продвигались девчушки, рожавшие впервые и сегодня.
Посреди долгого коридорного пути к крашеной стене прислонилась девочка. Маленькая ростом, очень красивая на лицо, белокожая, с большими голубыми глазами и светлыми, чуть вьющимися природными локонами. Кукла — про таких говорят. Не в силах больше двинуться, не терпливая боль от ходьбы, она стояла, согнувшись в крючок, и плакала.
Её глаза, не тронутые нисколько гримасой рыдания, просто выдавали крупные капли, как выдаёт их исправный дозатор из бутылочки с лекарством. Не удерживаясь на щеках, слёзы стекали и капали, попадая на голые девчачьи ноги в сланцах.
Мимо — хоть и косоватым, но быстрым, приноровленным шагом — пронеслась многодетная мамаша, родившая три дня назад и уже почти готовая к выписке. Запоздало притормозив, она обернулась на плач. На секунду задержалась, взглянула на детское лицо юнейшей из мам, совестливо отвернулась и пошла уже не так скоро.
«Это что, милая», — думала большая мама, запахивая на ходу халатом большие груди. — «Вот завтра полегчает, потом выпишут, потом и боль забудется… и вот тогда начнётся всё самое тяжёлое».
