Не так давно Надежда с Геннадием отметили жемчужную свадьбу. Много гостей не собирали: сделали ужин для самых близких, своей семьи.
После чая с тортом Лена, невестка, вместе с дочкой «молодоженов» вызвалась помочь убрать посуду со стола. А потом они сели на кухне чайку попить, и, пока мужчины играли в шахматы, устроили женские посиделки.
– Тридцать лет вместе, больше чем полжизни, – задумчиво сказала невестка, которая всего полгода как замуж вышла за сына сегодняшней «невесты». – Повезло вам с Геннадием Петровичем, такое впечатление, что вы ни разу не поссорились…
Свекровь удивленно подняла бровь.
– Ну, имею ввиду – всерьез, по-настоящему, – продолжила Лена. – Чтобы бить посуду, хлопать дверью, уходить к маме, подавать на развод…
– Чего не было, того не было, – улыбнулась Надежда Васильевна. – Разводиться мы и правда ни разу не собирались, а ссоры поначалу случались, конечно. Из-за всякой ерунды, как и все молодые. Рассеялось все это как дым. А вот до свадьбы было у нас недоразумение. Или испытание – это как посмотреть. Могли и не пожениться.
– Расскажите.
… Первый раз Гена увидел Надежду в химчистке: он принес сдавать костюм, она работала приемщицей. А когда пришел забирать его, подгадал к концу рабочего дня и предложил проводить симпатичную девушку домой. О чем они тогда говорили? Да кто же вспомнит через столько-то лет! Но с Геной было захватывающе интересно – настолько, что Надя не могла дождаться следующего свидания.
Геннадий назначал встречи почти каждый вечер. Приглашал в кино, в парк, на концерты местной филармонии и заезжих артистов, в выходные выбирались на пикник с его друзьями. Все больше времени проводили вместе, все труднее расставались.
Когда у мамы Гены был день рождения, он пригласил Надю со словами:
– Если ты придешь, это будет маме лучший подарок.
Конечно, Надя, пошла знакомиться. Потом ее отец собрался заливать фундамент на даче, а Гена предложил помощь – сказал, что умеет замешивать бетон…
Всем вокруг было понятно: дело идет к загсу. В конце концов Надежда решила – была не была! И как-то в пятницу, после очередного киносеанса, пригласила Гену зайти на чай. И ведь было куда: бабушка после выхода на пенсию переехала жить в деревню, и разрешила Наде жить в своей квартире.
Все там было крохотное: одна комната (хоть и с балконом), кухня в пять метров, ванна вместе с туалетом, прихожая вмещала только вешалку на стене. Но все равно! По тем временам это казалось роскошью – отдельное жилье.
В тот вечер Гена первый раз переступил порог ее квартирки. Надя, смущаясь, пригласила его в комнату, сказала:
– Располагайся, будь как дома. А я пойду чайник поставлю.
Думала дать ему время освоиться, осмотреться. Что скрывать, хотелось, чтобы увидел, оценил, как у нее уютно, чистенько, как красиво…
Гена пытался ее остановить – не до чая, другие желания плескались голове и не только. Он стал отказываться от угощения, не отпускал Надю на кухню, но она выпуталась и ускользнула к плите. Вернулась быстро – и десяти минут не прошло – а пылкого возлюбленного словно подменили. Он сидел растерянный, и, кажется, забыл, что вот только что не выпускал Надю из рук….
Посидел, помолчал, и говорит:
– Домой мне пора. Пойду.
Надя растерялась. Не держать же его, в самом деле? Как-то не смогла она выдавить из себя что-то вроде: «Завтра же суббота, мог бы и остаться».
Назавтра, с самого утра, Гена позвонил, отменил встречу – сказал, что простудился. Девушка сердцем почувствовала – врет, избегает ее.
Предложила привезти меда и малины, тот:
– Спасибо, не надо. Отлежусь.
И голос нормальный совершенно, на простуженный не похож.
Два дня – субботу и воскресенье – Надежда не находила себе места. Все думала: «Что случилось? Чем я его напугала? Что сделал не так?». Чтобы успокоиться, стала блеск дома наводить: перебирала все полочки, перемыла посуду из серванта, постирала шторы. Вот когда их снимала, глянула на балкон и … все поняла.
У Надиной бабушки была старинная подруга, соседка Ароновна. Перед смертью она долго тяжело болела, бабуля по-соседски помогала, каждый день ходила: и покормит, и утешит, и приберет, если надо. Когда сил у Ароновны не осталось совсем, сын смастерил для нее специальное кресло. В сидении крепкого деревянного стула (со спинкой и подлокотниками) вырезал дырку. Под ней сделал специальную полочку, на которую ставился детский эмалированный горшок с крышкой – такие помнят все, кто в советское время вырос. Снять крышку, перелезть с кровати в кресло Ароновна могла почти до конца.
После смерти матери семейство отправилось на историческую родину. Они многое оставили на память родственникам, не забыли и про друзей-соседей. Бабушке достались часы с кукушкой и чайный сервиз… И она же сама попросила этот стульчак – на всякий случай. Не было в те времена для взрослых ни памперсов, ни специальных приспособлений.
О чем мог подумать молодой парень, увидев на балконе такую конструкцию?
Да все что угодно…
Надя в тот же день позвонила бабушке. Чуть не плача, рассказала о своей беде:
– Нужен был тебе этот дурацкий стульчак? Зачем?! Сияет на полбалкона. Из-за него меня Гена бросил.
– Ну и радуйся, – «утешила» бабуля, – грош цена тому парню! Испугался… Убежал… Ерунда, ей-богу. Было бы из-за чего! Дуралей какой-то…
Надежда понимала: сто раз права бабушка, правду говорит. Только легче от этого не стало. Наоборот, еще обиднее, еще горше. То надышаться не мог, руки целовал, а тут сбежал трусливо и даже не спросил ничего. Как так?
А Геннадий в понедельник утром, еще до работы, позвонил ей и сказал:
– Возьми с собой паспорт. Я договорился – можем прямо сегодня расписаться. А значит, будем вместе несмотря ни на что! И все переживем – и плохое, и хорошее…
Он и впрямь решил, что Надя серьезно больна. И поспешил сделать предложение руки и сердца. Вот такое воспоминание через 30 лет.
