В моем доме три хвоста: черный, белый и серый. Все очень благородного происхождения. А судя по поведению, возможно, даже царского…. И я как главный церемониймейстер семьи нахожусь у них в прямом подчинении и услужении. И не важно, что кто-то вытащен из мешка в лесу, кто-то взят от дворовой кошки-матери, а кто-то вообще проник в мой дом хитростью и шантажом. На данный момент каждый из них чувствует себя пупом земли и владыкой мира.
Но есть, есть еще справедливость на свете: на территории кухни их господство заканчивается и там жизнь расставляет все по своим местам. Ну, с маленькими исключениями.
По кухне котикам можно передвигаться только ползком и желательно незаметно, так их приучили с детства. И никаких, никаких мяуканий пока идет приготовление еды! Можно тихонечко сидеть возле полной миски, максимально слившись с интерьером. Если очень хочется, то разрешается немного поесть. И все, больше никаких телодвижений. Кухня не для обитания царственных животных.
Но с тех пор, как в доме появился белый хвост, лесной найденыш Тося, устоявшийся порядок мироздания трещит по швам. Она была такой слабой, напуганной и измученной, что мы боялись лишний раз ее беспокоить. Ходили вокруг на цыпочках, ущемляли царственные права старых обитателей и следили только за тем, чтоб Тося поняла предназначение лоточка. Все. За всем остальным следить было не нужно, потому что она и так всего боялась. И доходились…
Постепенно до Тоси дошло, что отношение к ней особенное, многопозволительное. И она тихой сапой стала залезать на стул, стоящий под столом. Ни один хвост даже помыслить о подобном не мог, не то что воплотить в жизнь. А вислоушке все прощалось: лишь бы жила, лишь бы начала доверять людям.
Семейство всеми правдами и неправдами отвлекало мое внимание от происходящей крамолы. Ну а я, в свою очередь, усиленно делала вид, что ничего не замечаю.
Тося, слегка оборзев, стала протягивать лапу за угощением. Есть она хотела всегда. И даже если миски с кошачьей едой стояли полные, а у Тоси вид от обжорства напоминал квадрат, она все равно изнывала от голода и тянула подрагивающую лапку за кусочком хлебушка.
Остальные царственные особы вдруг тоже наполнили сердца отвагой. А что, раз одной можно, значит, и они не будут упускать свой шанс. Как только семья садилась за стол, коты смиренно выстраивались рядом и жадно провожали взглядом каждую ложку. Неслыханная наглость: миски полные, морозилка забита заготовками для их правильного питания, а они попрошайничают.
А эти несчастные глаза?! Да в них же средоточие всей мировой скорби! Как будто последний раз их кормили в прошлой жизни, никогда не гладили, не чесали пузико и не укладывали с собой на диване. И куда девается все презрение к людской массе и осознание кошачьей избранности? Скорбный вид, склоненные мордочки и неотрывный взгляд. Кусок в горло лезть перестает либо застревает там же.
Вот как усомниться в их честности? Понятно же, что такие глаза врать не могут. Это врет тот, кто утверждает, что они накормлены. То есть, вру я.
Глаза несчастной голодающей
Первой сдается дочка. Она вдруг забывает о своей подростковой неразговорчивости и начинает оживленно пересказывать школьные новости. Ага, значит, в это время ее рука незаметно опускает под стол кусок колбасы.
Завязавшийся разговор резво подхватывает муж. Оказывается, у него тоже много чего интересного произошло за день. Серьезно? А только что бурчал, что жизнь превращается в день сурка. Понятно: второй кусок колбасы уже отправился под стол.
Ну, что, как говорится, дело за мной. Ешьте, обжоры, попрошайки и лжецы. Ешьте и мой кусок колбасы. Дайте понаслаждаться собственным величием.
Сейчас ведь уйдем с кухни, и сказка закончится. Все вернется на круги своя: жалкие людишки снова начнут угождать царям мира.
