Тренировка закончилась. Олеся, очередной раз забыв обуть шлепанцы, брела в душевую. В голове одна мысль — согреться. По телу бегали огромные мурашки, синюшные губы сжаты в одну упрямую, тонкую линию, зубы сжаты до предела. Повернула кран, из душа плюнуло холодной водой, в трубах что-то заурчало, заклокотало. На девочку накатила злость. Она яростно крутанула вентиль с горячей водой и сморщилась от боли. Кипяток жгучей волной окатил плечи. Девочка отпрянула к стенке, стащила с головы шапочку для плавания. Наконец удалось отрегулировать температуру воды. Олеся подставила лицо под широкую, теплую струю и задержала дыхание…
-Где обувь? Опять босиком ходишь?! Смотри, будет грибок, сама по врачам побежишь! — мать строго смотрела на стоящую перед ней девочку. — Олеся! Каждый раз одно и то же, мне надоело все тебе напоминать!…
Голос матери доносился откуда-то издалека, пробиваясь переливчатой, смутно-резкой волной сквозь шум фена. Тогда Олеся отращивала волосы, косичка доходила уже до лопаток, просушить такую длину было сложно. Мать теребила локоны дочери, дергала, стараясь расправить их. А Олеся стояла, отвернувшись и закрыв глаза. Тело требовало покоя, хотелось свернуться калачиком прямо тут, на банкетках, накрыться пальто и уснуть.
Но сейчас они оденутся, выйдут на пропитанный промозглой сыростью воздух и пойдут на автобусную остановку. Потом нырнут в метро, давясь среди людей, возвращающихся с работы. Дома Олеся окажется только через час…
Нина записала дочь на плавание поздновато, уже в третьем классе. Девочка отнекивалась, боясь воды, глубины и самой мысли, что придется, задержав дыхание, уйти в толщу этой странной субстанции, гулко передающей звуки внешнего мира. Нина настояла.
-Каждый должен уметь плавать! Не выдумывай! — говорила она, а в голове крутились слова коллеги с работы, у которой сын участвует в соревнованиях по плаванию и никогда не болеет…
Тренер жалела девочку, старалась поддержать ее, давая лишь меньшую часть положенной нагрузки. Но тут мешало стекло, то, что отделяет родителей от бассейна с тренирующимися детьми. Нина строго следила за всем, что происходит, выговаривая потом педагогу за любой, как ей казалось, промах.
-Но, послушайте! Вы же не хотите, чтобы ребенок стал олимпийским чемпионом! Олесе просто нужно научиться плавать, она учится. Не торопите нас! — тренер строго смотрела на Нину.
-Ну, знаете! Я плачу за занятия, мне и решать! — Нина поджимала губы…
Иногда Олесе снилось, что она лежит на дне бассейна, под толщей пахнущей хлоркой воды. Она хочет всплыть, начинает брыкаться, размахивать руками, но ничего не получается. Страх охватывает душу, парализует мышцы, Олеся раскрывает рот, чтобы закричать, воздух выходит из легких… И девочка просыпается, вздрагивая от страха…
Так продолжалось до пятого класса, а потом Олесю как будто подменили. Однажды она просто заперлась в своей комнате, изрезала на мелкие кусочки всю экипировку для занятий плаванием и выкинула обрезки в мусорное ведро.
-Все! — просто сказала она, повернувшись к матери, в растерянности смотрящей на дочь.
Худо-бедно плавать она тогда уже научилась, но страх воды, непонятный, какой-то первобытно-неуправляемый, до сих пор накатывал на девочку, как только она представляла себе бассейн.
Страшные сны прекратились. Их как будто выключили, выдернув из розетки и отрезав штекер.
Олеся спокойно закончила девять классов и поступила в медицинское училище. Через два года она устроилась работать в детскую больницу, что располагалась недалеко от дома. Старое, красное кирпичное здание, кое-где подсвечивающееся по ночам встроенными светильниками, большие арочные окна, чистый, ухоженный парк — Олесе здесь нравилось все. И с детьми она ладила.
Практика шла своим чередом, отнимая силы, но предавая всему, что рассказывали в училище, смысл и вскрывая то, что прячется за сложными терминами, превращая неведомый диагноз в реального человека, страждущего, маленького, капризного в своей немощи…
…Сны вернулись зимой. За окном бурлила пурга, врываясь в форточки вихрами белых пушинок, дети, прилипнув к окну, наблюдали, как во дворе ставят высокую, разлапистую елку. Вряд ли кого-то из маленьких пациентов выпустят сегодня погулять, дотронуться до колючих веточек, чтобы проверить, настоящая ли ель, не обманул ли снеговик, что стоял во дворе, лихо надвинув на брови старенькое ведро, выделенное нянечками из травматологии.
Олеся дежурила этой ночью. Укрывшись мягким пледом, она подоткнула под голову жиденькую подушку и закрыла глаза. На стене тикали часы, у окна, на маленькой тумбочке, булькал аквариум. Больничная ночь — время отдыха, прерывистого, тревожного, » вполглаза», сна. Олеся уснула быстро. Дремота поглотила ее, не дав расслабиться. Потом сон, тяжелый, страшный, засосал, не давая скинуть себя с уставших плеч…
…Сначала вокруг была только чернота, потом девушка ощутила холод. Безумный, как будто цепями оплетающий все тело, мешающий вздохнуть. Затем пришел страх. Даже не открывая глаз, Олеся поняла, что она под водой. Толща ледяной жидкости давила на барабанные перепонки, шум, отдаленный, как будто затертый, заполнял голову. Девушка чувствовала, что падает, ее тело опускалось все ниже, губы, повинуясь инстинкту самосохранения, крепко сжались.
-Не вдыхать! Ни за что не вдыхать! — приказала себе Олеся. Она медленно открыла глаза. Пузырьки воздуха, отскакивающие от намокающей одежды, проносились у лица, насмешливо щекоча кожу. Олеся сразу поняла, что что-то не так. Она быстро махнула руками, пытаясь всплыть, но не смогла. Определить, где верх, куда плыть, она не могла. А еще она поняла, что это не ее тело. Слабые, тонкие руки с обгрызенными ногтями, ноги, двумя жердями молотившие в воде, были обуты в странные, тяжелые, с разными шнурками, ботинки.
Сознание подсказывало, что это всего лишь сон, что стоит открыть глаза, и кошмар отпрянет, забьется в темный угол сестренской. Вот только проснуться никак не получалось. Наоборот, иллюзия становилась все реальнее, до боли, до мурашек.
Вода была слишком холодной. Кровь все медленнее бежала по сосудам, сердце бухало где-то в горле.
-Я утону… — обреченно подумала Олеся. — Я не смогу выбраться…
Душу охватила какая-то тоска, прекратить которую значило отдать себя на милость воде, погрузиться навсегда в ее пучину. Хотелось покоя, усталость волнами охватывала мозг, мешая бороться…
Олеся ощущала страх, тягучее отчаяние, а потом вдруг накатила злость. Как будто она опять та девчонка, что ходит в бассейн, глотая хлорку, отплевываясь и дрожа от холода. Тогда она терпела, считала секунды, погрузив голову под воду и вцепившись ногтями в бортик. Хватит! Она вынырнет, больше никаких тренировок, больше никогда…
Олеся напряглась, стараясь грести ногами. Мышцы нехотя подчинялись. Надо снять куртку, она сковывает движения. Как в замедленной сьемке, продолжая работать ногами, девушка сорвала пуховик и отпустила его. Свитер задрался на рукавах, обнажив маленькую татуировку на предплечье. Летящий орел.
Чужое тело, чужая одежда, чужой рисунок на теле. Но жизнь была ее. И спасать себя нужно самой.
Голова уже начинала кружиться, но Олеся не обращала на это внимания. Страх вдруг лопнул, загрызенный злостью молодой жизни, что так не хотела покидать этот мир. Некогда было размышлять, что происходит, некогда пестовать свои детские опасения.
Рывок, сантиметр вверх, еще рывок, движения приобрели ритм, появилась уверенность в правильности направления. Летящий орел мелькал перед глазами, унося все выше к поверхности воды. И вот уже руки почувствовали воздух. Кто-то схватил их и потащил, чьи-то голоса раздавались вокруг…
Олеся вздрогнула и проснулась, судорожно вдыхая воздух. Девушка быстро села на кровати и взглянула на свои руки. Мышцы гудели то ли от усталости, то ли от того, что конечности затекли, пока практикантка спала в неудобной позе.
Олеся встала и подошла к зеркалу. Отражение удивленно таращилось на нее из полутьмы, а с кончиков волос, казалось, упали несколько капель воды.
Девушка судорожно дотронулась до волос. Нет, все же показалось!…
А вот внутри, там, где притаилась душа, что-то происходило, что-то перерождалось, трепетно шевелясь. Существование, только что стремившееся оборваться, вдруг взорвалось новыми красками, побуждая глубоко вдохнуть и наслаждаться наполненностью своих легких…
-Олеся! Давай, спускайся! В приемное, срочно! — голос ворвался в пустоту сестренской, взрезав его на лохмотья.
Девушка поправила форму и побежала по лестнице.
-Что там, Мария Николаевна? — спросила она, натягивая перчатки.
-Парень, переохлаждение, утопиться решил, прямо тут, рядом, в Москве-реке, представляешь?!
Каталка, толкаемая фельдшером, быстро вкатилась в приемный покой. Лампы осветили синюшно-бледное, удивленное лицо паренька. Олеся, быстро выполняя поручения врачей, помогла переложить больного на кушетку и вдруг замерла. На обнаженной руке пострадавшего летел орел…
-Олеся! Не спи! — раздалось над ухом. Девушка вздрогнула и перевела взгляд на ноги парня. Они были обуты в ботинки, зашнурованные лентами разного цвета…
Утром Олеся ушла домой. В задумчивости она шла по улице, то и дело останавливаясь. Парень, тот, что прыгнул в реку, хотел уйти из жизни. Он сам рассказал. А еще рассказал, что рядом, в воде, с ним был кто-то еще, кто-то тянул его вверх, мешая выдохнуть последние кубики воздуха, что застряли в легких, заставляя жить. Рядом был кто-то сильный, уверенный и добрый. Парень это запомнил очень хорошо, все искал глазами своего спасителя, когда лежал на дне спасательного катера. Но люди вокруг только разводили руками и качали головой.
-Ты один был, сам выплыл…
Олеся не верила в мистику и прочую чепуху. Но сегодня она вдруг усомнилась в том, что все наше существование можно описать лишь терминами физиологии и анатомии. Есть что-то или кто-то еще, кто сегодня, за три дня до Нового Года, заставил встретиться две души, всплыть, дав себе шанс на продолжение жизни…
-Спасибо, мама! — пожалуй, впервые, прошептала Олеся, вспомнив, как мать водила ее на уроки плавания.
