Леонид случайно обнаружил на кухне книгу. Прочитав название, он хотел было отбросить её в сторону, но… увидел имя автора.
«Я не понял? — подумал Леонид, раскрывая книгу и читая предисловие автора. — Она что… всё это серьёзно? Сочинила роман? Я же ей русским языком сказал, что не её это. Смешная девчонка. В самом деле, хочет писательницей стать? Так что ли? А как же я? Кому же я это всё говорил? Пустому месту? Неужели мои слова для неё уже ничего не значат?»
Леонид пытался читать, но так волновался, что слабо понимал, о чём, собственно, шла речь в книге. Мысли о том, что его жена, именно его, а не чья-то там, взяла и… сотворила такое! мешали ему сосредоточиться и понять текст, на который он вот уже минут пять бессмысленно пялился.
Перед его глазами были буквы, но они не складывались в слова. Но даже если ему удавалось составить слово из букв, то никакого смысла они не имели для него в данный момент. Слишком сильным было волнение, охватившее его.
Он закрыл книгу, чтобы ещё раз прочитать имя автора и убедиться в том, что нет, он не ошибся, и всё так и есть, на самом деле.
«Вика, моя Вика, с которой я уже без малого четырнадцать лет вместе… Несмотря на мои предостережения и запреты… Вот просто взяла и… стала писательницей, — с ужасом думал Леонид. — Как она посмела… После всего, что между нами было… И она ещё смеет утверждать, что любит меня! О-о! Какое лицемерие! О-о! Какая ложь и фальшь.»
Леониду даже мыслей не хватало, чтобы выразить всю глубину своего возмущения. В это время на кухню вошла Вика.
Михаил Лекс, автор: «Тихий, ласковый и нежный абьюзер.»
— Ты уже увидел, любимый! — радостно воскликнула Вика. — А я хотела тебе сюрприз сделать. Ты только представь! Я — писательница! Я всю жизнь об этом мечтала. А с другой стороны, смотри, там моя фотография.
— Это ты сама? — ласковым, нежным и тихим голосом поинтересовался Леонид. — Я имею в виду… сама всё написала и… всё такое…
— Конечно сама! — захлёбываясь от восторга, ответила Вика. — Кто же ещё?
«Она даже не пытается этого скрыть! — подумал Леонид, сохраняя на своём лице ласковую и нежную улыбку.»
— Ты рад за меня, любимый? — спросила Вика. — Я так долго к этому шла.
— Конечно рад. Почему ты спрашиваешь? Конечно же, любимая, я очень, очень этому рад, — тихо, ласково и нежно говорил Леонид. — Но… разве ты не помнишь, что я тебе сказал по поводу твоей… твоего литературного творчества? Я не имею в виду сейчас какое-то конкретное произведение, нет. Я вообще, так сказать. В целом. Тебе ведь это не дано, любимая. Не твоё это.
Ну зачем ты только позоришь и себя, и меня. Ведь в том, что ты бездарна, как литератор, нет твоей вины. И страшного здесь тоже ничего нет. Надо просто спокойно согласиться с этим и принять это как… как непреложную истину. Литературный талант — это… Как бы тебе объяснить, любимая? — тихо, ласково и нежно говорил Леонид, — ну он или есть, или его нет. Понимаешь? Так вот у тебя его нет. И я тебе об этом говорил. А ты что? Неужели ты этого не помнишь?
— Конечно помню, — ответила Вика. — Ты сказал, что это вряд ли сегодня кому-то нужно. Но я подумала, что… ты ведь даже не читал моих произведений, Лёня. И я подумала, что… Может, это кому-то покажется интересным. Я подумала, что…
— Я понял, понял, — ласково, нежно и очень тихо перебил жену Леонид, — ты подумала, что в нашей семье ты — самая умная! Я прав?
— Я подумала, что..
— Что ты лучше меня разбираешься в литературе, — тихо, нежно и ласково перебил жену Леонид. — Я очень хорошо тебя понял, любимая.
Леонид склонил голову чуть на бок и снова улыбнулся.
— Нет, но… — Вика попыталась что-то сказать.
— Понимаешь, Вика, — в том же тоне продолжал Леонид, — одно только сильное твоё желание стать писательницей, не делает твоё произведение хорошим. Я не стал этого говорить тебе тогда… Щадя твоё самолюбие и всё такое, но сейчас, когда всё зашло так далеко, я не в силах молчать. Любимая, ты, наверное, сочинила мерзость!
Вика открыла было рот, чтобы сказать что-то, но Леонид быстро завертел головой.
— Нет-нет, — сказал Леонид, всё так же тихо, нежно и ласково, — тебе сейчас не надо ничего говорить, любимая. Здесь всё понятно. Ты сочинила мерзость, рада этому, хочешь убедить меня в обратном, но… Тебе не надо ничего доказывать. Тебе надо только слушать. Ты понимаешь меня, любимая? Молчать и слушать.
— Да, — ответила Вика. — Понимаю.
В это время на кухню вошла их дочка Варенька.
— Вы здесь? — с удивлением сказала Варенька. — А я думала где вы? Вы что здесь сидите молча?
— Почему молча, доченька, — тихо сказал Леонид. — Мы с твоей мамой разговариваем. И разговариваем на очень серьёзную тему. Я говорил твоей маме, что если можешь не писать, не пиши. Но твоя мама она же… А что это на тебе надето, дочка? Опять новое платье?
— Я его сама сшила, папа, — радостно сказала Варенька. — Тебе нравится?
— Как же я тебя люблю, доченька, — нежно сказал Леонид. — Но это не значит, что я буду тебе врать. Помнишь, я говорил тебе, что… Ну не твоё это, шить платья.
— А мне нравится шить, — испуганно сказала Варенька.
— Ты моя прелесть, — нежно и ласково сказал Леонид, — шить ей нравится. Ты это сама придумала? Или подсказал кто?
— Сама, — испуганно ответила Варенька.
— Пока не поздно, — ласково сказал Леонид, — послушайся папу, дочка. Бросай это дело. И даже не потому, что ты… ничего не понимаешь в этом деле, потому что у тебя нет к этому особого таланта. Дело не в этом, нет, а… Тебе сейчас всего тринадцать лет и будет лучше, если ты остановишься прямо сейчас. Гораздо тяжелее тебе будет, когда ты станешь взрослой, а эта блажь останется с тобой. Ведь опозоришься.
— А мне нравятся её платья, — сказала Вика.
Леонид с интересом посмотрел на жену.
— Кто бы сомневался, любимая, — тихо, ласково и нежно сказал Леонид. — У тебя же полностью отсутствует вкус. Я это понял сразу, как только впервые увидел, какие ты читаешь книги, смотришь фильмы, поёшь песни. Как ты разговариваешь. Я всё понял.
Леонид посмотрел на Вареньку.
— Пока не забыл, доча, — ласково сказал Леонид, — А так, как шьешь ты, уж лучше вообще не шить. Поверь.
Леонид снова посмотрел на жену и улыбнулся.
— Мы ужинать сегодня будем? — спросил он.
— Я пельмени сделала, — сказала Вика.
Леонид тихо, нежно и ласково рассмеялся.
— Ты, моя лапочка, — тихо, ласково и нежно сказал он. — Пельмени она сделала. Зачем ты всегда делаешь то, чего не умеешь?
— Почему не умею? — сказала Вика. — Ты ведь их не пробовал ещё. Я впервые их сделала.
— Чтобы это знать, любимая, не обязательно пробовать, — тихо, ласково и нежно сказал Леонид. — Достаточно хорошо знать тебя. А я тебя очень хорошо знаю. Поверь. Не спорь. Твои пельмени, любимая, скорее всего, мерзость, — задумчиво произнёс Леонид и застыл, глядя на Вику, с язвительной усмешкой на лице. — Мерзость! — тихо повторил он, посмотрел на Вареньку и подмигнул ей. — Дрянь, которую невозможно есть.
Слёзы потекли по лицу Вики.
— Ну, не плачь, — нежно утешал Леонид жену, — не надо плакать. Ну, хорошо,. Хо-ро-шо. Если ты настаиваешь. Давай свои по-га-ны-е пельмени. Так и быть, я попробую их. Только чтобы не видеть твоих слёз, любимая. Ну, честное слово, стоит ли из-за такой ерунды расстраиваться. Я ведь тебя люблю и съем всё, что ты сделаешь. Даже если мне потом будет плохо и меня будет тошнить от твоей еды. А мне наверняка будет плохо. И меня, наверное, будет ночью тошнить.
«А пельмени-то вкусные, — думал Леонид, уплетая уже четвёртый десяток. — Но только Вика об этом от меня не услышит. Потому что незачем ей это знать. Что не говори, а всё-таки счастливый я человек. Потому что знаю, как правильно вести себя с женщинами. Тихими, ласковыми, нежными словами, какими бы эти слова не были, я могу добиваться чего угодно от них.
Зачем мне это? Нравится мне издеваться над людьми! Это занятие доставляет мне… незабываемое удовольствие! Сам-то я ничего из себя не представляю. Абсолютная посредственность. То, что у меня высокая должность и хорошая зарплата — это всё благодаря отцу моему. Без него я ноль полнейший. Так разве я позволю собственной жене или дочери подняться хоть в чём-то выше меня? Нет, конечно!
А самое удивительное во всём этом, что таких, как я, — тихих, нежных и ласковых, не бросают. И чтобы я не сделал, мне всё простят. Потому что, даже когда я совершаю чудовищные гадости, я делаю это тихо, ласково и… Как? Правильно — нежно.
У людей, после общения со мной, становится очень плохо на душе, а они даже не понимают причины этого. И думают, что это они сами во всём виноваты. Я так поступаю, потому что у меня у самого всегда мерзко на душе. А как иначе может быть у меня на душе?»
— Папа, а ты читал мамин роман? — спросила Варенька. — Мама ведь у нас теперь писательница.
— Она такая же писательница, доченька, как ты — портниха, — сказал Леонид.
— Неужели не читал? — удивилась Варенька.
— Я читаю только хорошие литературные произведения, доченька, — тихо, ласково и нежно ответил Леонид. — А твоя мама пишет так же плохо, как и стирает, и убирает квартиру, и делает пельмени.
— Но ты съел уже сорок штук, — сказала Варенька. — Зачем ты себя так мучаешь, папа?
«Неужели, действительно, сорок? — подумал Леонид. — А как удержаться, когда такая вкуснотища. О, дочка-то внимательная. Считает, сколько я пельменей съел.»
— Ем, чтобы маму твою не обидеть, — сказал Леонид.
— Так, может, и роман её прочитаешь, — нежно, тихо и ласково, явно передразнивая отца, сказала Варенька. — Ну, чтобы не обидеть.
— Боюсь, дочка, что на это у меня уже нет сил, — сказал Леонид и улыбнулся.
— А я бы на твоём месте прочитала, — задумчиво сказала Варенька.
— Не приставай к отцу, — сказала Вика. — Не заставляй его делать то, что ему не нравится. Ему и так ради нас приходится многим жертвовать.
— Папа, а мы с мамой завтра на весь день едем к бабушке, на день рождения, — сказала Варенька.
— Скатертью дорога, — сказал Леонид. — Привет Анне Ивановне и мои наилучшие ей пожелания.
— Я не к тому, — сказала Варенька. — Пока нас не будет, не мучай себя, папа. Не читай мамин роман. Он останется здесь. На кухне. Но ты не трогай его. Не порти себе настроение.
Когда жена и дочь уехали, Леонид, конечно, же схватил книгу и стал читать. Он читал и… с каждой прочитанной страницей ему становилось хуже и хуже. Каждая новая глава книги давалась всё труднее и труднее. Но он читал. Читал и… не мог оторваться.
Потому что эта книга была о нём. В ней целиком и полностью была показана его жизнь. Бессмысленная и бесцельная жизнь тихого, ласкового и нежного абьюзера. У которого нет никаких своих жизненных целей.
На протяжении всего романа главный герой, по сути, мешает другим людям быть счастливыми.
Вика даже имя главного героя не изменила. Его звали Леонидом.
Леонид читал книгу, и ему казалось, что его раздели донага и выставили на всеобщее обозрение. Его слова, его поступки, его жесты и мимика — всё в точности описано в романе. Даже его мысли удалось с точностью передать.
Вика открыла всему миру его всего. Открыла целиком и полностью. Оказывается, что все его хитрости шиты белыми нитками. Он-то думал, что никто ничего не знает. Но оказывается, что всем всё хорошо известно. И даже тёща, и та всё знает.
Роман заканчивался тем, что жена и дочь уходят от тихого, ласкового и нежного абьюзера.
Дочитав до конца, Леонид отложил книгу в сторону. В это время вернулись Вика и Варенька.
— Прочитал, папа? — спросила Варенька, заметившая книгу рядом с Леонидом.
— Вот ещё, — тихо, нежно и ласково ответил Леонид. — Можно подумать, что у меня других дел нет.
— Да я же вижу, что прочитал, — сказала Варенька. — Я вот что тебе скажу, папа. В жизни всё заканчивается не так хорошо, как в книжках.
— Ты это о чём, доченька?
— О том, что в книге главная героиня и её дочка уходят от тихого, ласкового и нежного абьюзера, — сказала Варенька. — Но в жизни всё по-другому. В жизни абьюзера выгоняют из дома.
— Как выгоняют, — не понял Леонид.
— Тихо, нежно и ласково, — сказала Вика. — Как ещё-то? Только так. Поэтому ты сейчас соберёшь свои вещи и уйдёшь.
— Куда уйду?
— Куда хочешь, — сказала Вика. — Это твоя жизнь, а не мой роман. Поэтому можешь спокойно уходить, куда хочешь.
Леонид посмотрел на дочь.
— Варенька, доченька, — сказал Леонид.
— Я здесь вообще ни при чём, — сказала Варенька. — Это мама придумала. Её роман. И что-то в нём изменить я никак не могу. При всём желании. Увы, папа. Мне очень, очень жаль, что всё так вышло.
— Но…
— И давай ты не будешь идти против своей же собственной натуры, — сказала Вика.
— В каком смысле? — не понял Леонид.
— В том смысле, что останешься верен своим принципам, — сказала Вика. — И уйдёшь тихо, ласково и нежно. Как только ты это умеешь. Да?
— Да, но…
Леонид хотел было сказать несколько слов в своё оправдание, но быстро сообразил, что несколькими словами здесь не обойдёшься. Поэтому он решил не оправдываться, а задать всего один вопрос.
— Но почему сейчас? — спросил он. — Почему не раньше? Зачем было ждать четырнадцать лет? Зачем столько терпеть?
— Материал собирала, — тихо, ласково и нежно сказала Вика, — для своих будущих литературных шедевров. Теперь я много чего могу рассказать людям. Всё благодаря тебе, Леонид, всё благодаря годам, прожитым с тобою. А ты спрашиваешь, зачем терпела. Затем!
— А как же я? — тихо, ласково и нежно прошептал Леонид.
— Ты? — Вика задумалась. — Скорее всего, ты найдёшь себе другую. С твоими-то способностями. Ведь ты ещё не старый. Тебе нет и сорока.
