Рано утром на проселочную дорогу выкатил автомобиль. Пассажир вышел ещё не доезжая до села, расплатился, и, перекинув спортивную сумку через плечо, направился к домам.
Это был молодой мужчина, с недельной щетиной, немного неухоженный и усталый с виду, но в дорогой, какой-то нездешней одежде.
Приехал он в рыбацкий поселок, который раскинулся на берегу широкого русла реки, почти у воды. Водители сюда соглашались ехать не часто – во время разливов, вода заливала здесь так, что дороги превращались в месиво.
Гость прошел по поселку почти крадучись, обходя тянувшиеся рыбацкие сети, дома, где во дворах проснулись ранние хозяева. Он внимательно приглядывался, как будто выслеживал кого-то.
Собака, увидевшая его, завизжала отчего-то и, поджав хвост, засеменила прочь.
Только через несколько часов он, наконец, нашел того, кого искал. Потом он не сразу пошёл в этот дом. К встрече нужно было подготовиться.
Вскоре неслышно, как лис, подошёл он к забору.
Симпатичная девушка в ситцевом халате и белой косынке развешивала белье. Разглядывала и застирывала что-то.
– Привет, Марлен!
Девушка испуганно оглянулась. Она уже забыла это имя.
Так её называли немногие и очень давно. И только он мог ее тут найти.
И это был именно он.
Он уже зашел во двор. Он никогда не отличался излишней скромностью. Она сначала оцепенела, в глазах её пошли темные круги, подержалась за столб.
Но потом молча развешала оставшееся белье, оставив в тазике то, что стирала, и прошла в дом.
Гость шёл следом.
– Значит тут живёшь? Да? – гость оглядел убогий, по его понятиям, дом.
Она это чувствовала по его приподнятым бровям. Помнила этот взгляд.
– Да, тут. Автобус придет лишь днём. Как ты здесь?
– А я пешком, дорогая. К тебе же шел, а к тебе я и на край света пешком приду. И даже в такие вот первобытные топи, куда ты забралась.
– Здесь не топи, здесь рыбацкий поселок. И я тут с мужем живу, если что. Знаешь ведь.
– Знаю, слышал. А где он сейчас? Не познакомишь?
– Они рыбачат. Путина же, сезон.
– И когда будет дома?
– Не знаю. В любой момент может быть, зависит от удачи.
Гость расслабился, бросил сумку в угол и развалился на стуле.
– Ну, пусть сопутствует ему удача тогда. А ты угостишь гостя чаем хоть?
– Угощу. Есть хочешь?
– Да не отказался бы. Почти два дня в дороге, на перекусах. К тебе спешил.
Хозяйка молча, опустив глаза, собирала на стол. Достала чугунок с остатками картошки, хлеб. Одна она и не готовила особо, мужа ждала.
– И вот так и живёшь? Хлеб да каша … Не густо …
– Рыбы могу пожарить.
– Ну, да, с рыбой-то тут у вас точно проблем нет. Провоняло тут все вашей рыбой. Пока искал тебя, и сам весь пропах.
– А зачем искал? – она отводила глаза, спрашивая.
– А то не знаешь? – он откусывал краюху хлеба, – Прям вот, не догадываешься?
– Незачем было искать.
– Незачем? Ты хочешь сказать тебе здесь нравится? В дыре в этой, в трущобах. После того, как мы жили, как ты жила. После пляжей, морского побережья, после города, в конце концов?
– Нравится. Ты зря приехал.
Он зло и резко положил на стол вилку, пристукнув ее ладонью.
– Это почему это зря? Объясни…объясни мне на пальцах чем он лучше меня? И здесь, – он обвел вилкой углы дома, – объясни, ЧТО и ГДЕ здесь лучше? Это лучше, – он резко отодвинул железную миску с картошкой так, что та поехала по столу и чуть не соскользнула, – Или это, – он дёрнул её за подол застиранного ситцевого халата, – Ты посмотри на себя. На кого ты стала похожа! Рыбацкая батрачка! Бельишко она стирает и мужа ждёт. Марлен, очнись! Это же ты, Марлен – красотка всего побережья, та, на которую вешались цепи золотые и кольца. Тебе ж трусы и те только особые подходили, а теперь что?
– А теперь я замужем.
– Ха! Замужем. Говорят, он мужлан мужланом, твой рыбак. Вот познакомлюсь, посмотрю. Держу пари, что ты тут воешь на луну от тоски. Неужели не хотела бросить тут все и бежать? Только не ври мне.
Все это время хозяйка ходила, мельтешила по хозяйству, и только сейчас присела поодаль на жёсткий диван так, что видела гостя с кухни.
А он смотрел на её грудь, все такую же манящую, даже через это тряпье.
– Хотела. Первое время хотела бежать. Непривычно мне все это. Конечно, непривычно. К другой я жизни привыкла. К какой? Да ты и сам не знаешь – к какой. Ты видишь только то, что хочешь видеть.
Нашел себе куклу и игрался, доигрался до того, что продавать меня начал. А я вижу так: тогда моя жизнь ничего не значила, не было и жизни-то, ни прошлого, ни будущего, ничего. Побрякушки какие-то, а не жизнь. Что ни день, то праздник, и этот праздник, как последний. А теперь, хоть и трудно мне, но я цельно живу, понимаешь? – она помолчала, гость ухмылялся, – Не знаю, поймешь ли. У меня дом есть, пусть временный, но есть. А ещё мы хотим новый дом построить. И мужа я ценю, потому что он меня любит, для меня работает. Ради меня.
– О да! Видно, как много он заработал ради тебя. А я ради кого жил, Марлен? Разве не ради тебя? И работал, и крутился ради тебя. Все ради тебя. А ты вот так взяла и уехала с первым встречным. Бросила меня.
А она сейчас вспоминала, как однажды здесь уже в поселке прибежала к ней соседка Матвеевна.
– Леночка, у меня Миха твой. За самогоном пришел, да и пьет. Злющий, аж жуть. Бежала бы ты! Узнал он что-то о тебе, спьяну-то проговорился. Убьет ведь!
А она не побежала. Убьет – значит убьет. Некуда ей бежать.
А он там, у Матвеевны во дворе и уснул. Не пьяница он, не привык. А когда проснулся, пришел домой и велел ей идти за ним, повел к реке.
– Раздевайся и купайся. Догола давай, – сам сел на камень.
Слёзы полились у Елены, и смело она разделась и вошла в воду. Зачем её топить? Она и сама утопится, раз так. Зашла и поплыла.
– Возвращай! Возвращай, давай, Ленка!
Но она не слышала, плыла и плыла. И вода казалась ей бесконечной, как жизнь и смерть, осталось найти границу. И не помнит, как подхватили её Михины сильные руки, как вынесли на берег.
– Вот и все, – говорил он потом на берегу, – Вот и унесла вода все, что было раньше. Я ж просто этого хотел. А ты … Чего только не уносит вода …
А вода и правда унесла. И стало Елене вдруг хорошо и свободно. Почувствовала она, что чиста, а впереди у неё ещё целая непочатая жизнь.
Вот до сегодняшнего визита. Вот до сегодняшнего …
Гость был настырен. Он встал и пошел к хозяйке, сел рядом, обнял ее. Она сбросила его руку, встала с дивана, быстро отошла.
– Ты что, даже не позволишь обнять тебя? А? Марлен! Поди сядь ко мне на колени, как раньше. Девочка моя, ты думаешь легко мне было вот так тебя найти? Я же истосковался весь. Думаю, нет мне жизни без моей Марленки… Поеду её забирать.
Он встал и пошел к ней, взял за руку. Она вырвала руку, отошла в кухню.
– Мне больно. Напрасно ты это затеял. Зря. Я не поеду с тобой. Я тут останусь.
– С этим амбалом тупым?
– Не говори так о нем. Он – мой муж, – она начала убирать со стола.
– Но любишь-то ты меня, Марлен, меня любишь,– он подошёл сзади и обхватил её за талию, прижал к себе.
– Отпусти! Отпусти, я сказала! – она не вырывалась, она сказала это даже не схватив его руки своими. Сказала так твердо и жёстко, что он от неожиданности ослабил хватку.
Его ли это Марлен, его ли робкая девочка, которую нашел он на рынке у бабки-торговки под подолом?
Юная внучка, помогавшая бабке продавать что-то выращенное на своем огороде, его очаровала. Он не мог оторвать глаз. Черноокая красотка с пышной юной грудью, огромными глазами и узенькой талией, длинноногая козочка горного селения.
В этом селении он был гостем. Впрочем, гостем он был почти везде. Но и хозяином мнил себя тоже. Так уж устроена была его жизнь – нигде не задерживался.
Ремесло его такое – требует разнообразия, требует смены мест. И промышлял он делами незаконными, приносящими немалый доход изначально.
Бабка плакала, молила внучку не забирать, но он не слушал. Кого слушать-то? Глупую старуху, выжившую из ума. Сунул ей денег немного напоследок, а куклу – в машину.
Сначала юная девушка стала его развлечением – игрушкой. Глазами лупала, ночами плакала – по бабке скучала. Но не убегала, не сопротивлялась, и, со временем, даже сама начала получать удовольствия от жизни такой.
По-детски радовалась новым нарядам и украшениям, хлопала в ладоши от счастья иметь красные туфельки, каких у неё никогда не было. Бросалась на шею и нежно обнимала.
Она полюбила его. Немного по-детски, наивно и трогательно полюбила.
Оказалось, неплохо она танцует. Нанял он ей учительницу – опытную стриптизершу, и стал демонстрировать свою игрушку друзьям. Престижно же, когда у тебя такая есть куколка.
Сам он влюбляться не умел. Так устроен был. Но к Марлен, доброй, душевной, открытой и совсем беспретенциозной девчонке как-то прикипел.
Правда, не настолько, чтоб однажды, когда замаячила неплохая сделка, её не пообещать. Толстогубый, лысый и толстый напарник по делам темным возжелал именно ее, обещал такие условия, что отказываться было бы смешно. Всего-то на недельку отдать ему Марлен – и в кармане большие бабки и поддержка сильных.
Это того стоило.
А Марлен, дурочка, думая, что едет на прогулку, махала ему из машины и посылала воздушные поцелуи благодарности так, что в один момент в сердце его что-то скрипнуло и сжалось, хоть поезжай вдогонку.
Но отпустило, он заставил сердце отпустить – сделка была важнее.
А потом … Потом продал её ещё раз. Поднаигрался, появились и другие увлечения.
Марлен убежала от него к бабке, он её вернул. А когда убежала второй раз, спешить не стал. Пусть погостит у своей старухи, сравнит жизнь, поймет, что у него намного лучше, а потом он и заявится – благодетель.
Но когда он вернулся, Марлен на месте не оказалось.
– Замуж вышла за рыбака, уехала. Куда не знаю, – констатировала старуха, заметно довольная этим обстоятельством.
Сначала он и не больно расстроился. Ну, вышла и вышла. Порасспрашивал немного.
Да, стояло в порту рыболовецкое судно, да, один из рыбаков приходил к бабке – руки внучки просить и, вроде, даже зарегистрировал с ней брак и увез.
Время шло, а злость нарастала. Да ещё попал он в переплет. Дела его провалились. Открылась за ним охота и бандитов, и ментов. Потерял многое, люди отвернулись.
В общем, черная полоса.
Но природный оптимизм не давал унывать, а накопленный годами бандитский опыт искал все новые и новые пути беспечной жизни.
Остались у него кое-какие сбережения, драгоценности и …
Осталось чувство неприятное оттого, что так его подставили. И если с бандитами и ментами сил бороться не хватило бы, то с каким-то рыбаком за свое, за отнятое – вполне.
Сейчас нужно было забрать Марлен, его девочку, и бежать вместе за границу. Как узнать где она? Да все просто …
– Отпусти! Отпусти, я сказала! – она не вырывалась, она сказала это даже не схватив его руки своими. Сказала так твердо и жёстко, что он от неожиданности ослабил хватку, она освободилась, но не убежала, – Скажи, ты давно узнал, где я?
– Давненько. Все думал, стоит ли ехать за тобой, Марлен? И сейчас смотрю на тебя – и не узнаю, изменилась ты.
– Ты у бабки узнал, да? Больше не у кого, больше не знал никто.
– Ну да, пришел, чаю попили. А бабка добрая у тебя, любила меня. Вот и рассказала.
– Ясно…
– Что же тебе ясно, милая?
– Умерла бабка. Два месяца назад … Ты не виноват в её смерти?
– Я? Что ты! Я даже и не знал, что она умерла. Вот беда. Жаль старуху.
– Уезжай, пожалуйста. Уезжай, чтоб беды не было. Прошу…
– Да какая ж беда? Я на счастье тебе приехал, Марлен. Поедем мы с тобой в сказочные страны, заживём… Дворец тебе построю, будешь у меня королевишной. Поехали, Марлен…
– А если не поеду?
– Так ведь, как не поедешь-то? Как? – он достал сигарету и прикурил.
А она сидела и молчала. Она хорошо его знала. Это не вопрос был. Это была угроза.
И не только ей, всем, всему селу.
Она хорошо его знала, знала, что он за человек и очень тонко чувствовала. Стало очень страшно.
Как он убил бабушку? Как мучал её, ни за что не выдавшую бы внучку, как мучал, что та все же назвала ее место. Как надо было мучить?
Надеяться, что муж вернётся неожиданно? Её Михаил был высок и силен, но сила сегодняшнего гостя не физическая, а другая. Она не могла сформулировать какая, но нутром понимала – он сильнее.
Эта сила заключалась в его хитрости, злобе, которой он был насыщен до кончиков волос. Он, как сам дьявол – если пришел, то просто так не уйдет.
Он умел планировать, прогнозировать. И раз он уже здесь, значит все продумал наперед. Значит все рассчитал.
– Хочешь, фокус покажу, – он неприятно улыбался.
– Не надо, – её затошнило. Она помнила его фокусы.
Но он уже начал. Он зажёг спичку и поднес её к концу скатерти, бахрома загорелась. Девушка подскочила и быстро сбила её, а он прихватил её жёстко и усадил к себе на руки.
– Ах, девка. Да не вырывайся ты! Ты ж все равно ко мне вернешься. Даже если не сейчас, – она пыталась встать с его колен, но он был сильнее, он взял ее за подбородок и повернул его к окну, – Память тебе я ж должен оставить. Смотри в окно, видишь – маленький костер. Красиво, да?
Она вырвалась, выбежала во двор. На другом конце поселка горел сарай, люди бегали с ведрами с реки, тушили. Он тоже вышел, встал за спиной, как черная тень. Какое-то время они стояли, смотрели на пожар, а когда огонь стал спадать, она резко повернулась к нему:
– Хорошо, я поеду с тобой. Мне … Мне и правда тут все осточертело. Уж лучше с тобой. Но только на нашей моторке, по реке. Сегодня ночью. Я не хочу, чтоб видели. И ты сейчас пойдешь туда и спрячешься. Муж может вернуться. А я соберу провиант, соберусь сама и принесу все туда. Надо воды чистой побольше. Моторка дотянет до самой Бурети.
– На моторке? Ты решила меня утопить? Я хорошо плаваю, учти.
– Утопить? – она подержала паузу, – Ну, это идея. Только зачем? Кто ещё даст мне жизнь нормальную? Муж уже обратно не примет, коль сбегу. Увидит – нет моторки, поймет все. Не такой уж он тупоголовый болван, как ты себе его представил. К тому же ревнивый, и о моем прошлом ему уже доложили… Только обещай, больше ты меня не продаешь!
– Так ведь и не собирался я, Марлен, говорил же. Люблю я тебя. И не думал, что так получится. Думал, просто – потанцуешь у них. А они – мерзавцами оказались. Прости …
Она так и чувствовала внутренний его смех, такой гогочущий и покатистый. Вспомнился клоун с базара откуда-то из детства. Вот он такой же был – гогочущий и очень страшный.
Но сейчас она хотела казаться наивной, хотела сыграть эту роль куклы. Она позволила себя расцеловать и целовала тоже. Целовала крепко, с надрывом, как будто заразил он её этой своей дьявольской искрой.
Может это и правда заразно?
Они спустились в подвал за топливом. Она говорила без умолку. Как тяжело ей тут, как устала она от хозяйства. Показывала бочки с заквасками и плевала в их сторону: пропади это все.
– Ты точно меня не обманешь? Не бросишь в чужих краях? Скажи…, – глаза как блюдца.
– Я ж сказал, главное скрыться, и будем жить, как короли. Обещаю, Марлен …, – скорей бы отчалить уже с этой куклой. Он устал.
– Тебя ищут, признайся …
– Пусть ищут. Все равно не найдут.
– А я возьму еды много, у нас большие запасы, ты не смотри, что мы небогатые, запасы у нас есть. Мясо вяленое, сахар. Все есть.
– Не надо много, Марлен, хозяюшка ты моя. Зачем нам много…
Она отвела его к лодке, он тщательно проверил её.
– Лодка на замке, а где ключ? Вы двери тут не запираете, а лодка на замке…
– Когда вода прибывает, её может унести … А ключ под стрехой всегда.
Да, он согласен был с ней – днём, по открытому пространству реки незамеченными уйти было невозможно. Кругом рыбаки. Надо было ждать темна. Лодка была в порядке.
– Марлен, если ты убежишь, никому здесь не сдобровать, ты ж понимаешь это? – говорил мягко, почти ласково, – А тут детишки у вас маленькие. Жаль их будет, Марлен.
– Я… Я обязательно вернусь, ты только жди, пожалуйста спокойно. Я собраться хорошо хочу. А в ночь отчалим.
Она пришла не раз. Принесла сахар и крупы, потом мясо вяленое, потом ещё что-то. А он радовался. Ага, значит не собралась в бега, значит – заберёт он её отсюда.
Это его победа. Только уж больно в хозяйство ударилась, совсем одомашнилась его кукла…
Ну да, пусть. В конце концов бросят все это, главное сейчас – забрать свою игрушку.
Стояла уже вечерняя тишина и только комары мешали покою.
Слышно было, как мягкая, невидимая уже от сгущающейся темноты волна шлепала по днищу лодки. Воздух был прохладен, чист и пропитан запахом мокрой осоки.
Гость так устал от событий последних, что задремал, сидя тут – прямо в лодке, заботливо укутанный теплым колючим одеялом, прихваченным Марлен.
Она суетилась, расставляя все в лодке, распихивая по углам, чтоб им было удобно, чтоб было уютно и сытно. Предусмотрела все, даже керосиновую горелку для разогревания еды.
А он устал, ждал безучастно, когда солнце сядет, и по темноте они тихо безмоторно отчалят на веслах.
Муж так и не вернулся. Впрочем, она это и предполагала.
– Ну, вот. Вроде все. Я ничего не забыла?
– Садись, пора уже. Отправляемся. Хватит суетиться, Марлен, – она в теплом пальто усаживалась в лодке.
Но вдруг вспомнила о чем-то забытом на берегу. Быстро встала, забрала корзинку.
Вот ведь, кукла, набрала всего. Но было даже приятно. Любит, мерзавка, заботится…
Он толкнул лодку от берега, уселся и всего пару раз взмахнул веслами, как она вскочила:
– Забыла! Мешок под кустом забыла!
Он не успел сообразить, как шагнула она из лодки по колено в воду. В три шага дошла до берега, взяла мешок из-под куста и замешкалась там.
– Марлен! Кукла, давай скорей…
Она повернулась, подошла к самой кромке воды и остановилась.
Вздохнула несколько раз, набирая полную грудь воздуха и медленно, с каким-то сожалением, громко произнесла, первый раз за все это время, назвав его по имени:
– Георг, подожди! Елена – я. А это тебе от меня и бабушки моей, лови, – мгновение, и он даже отпустил весла, чтоб поймать то, что она бросила, как вдруг увидел яркий свет, летящий к нему.
Поселок уже погружался в сон, когда раздался сильный хлопок. Где-то там, у реки. Люди с детьми повыскакивали из домов, а мужчины направились к реке.
– Что там? – Матвеевна кричала соседке Елене.
Та в ночной рубашке шла со стороны реки.
– Не знаю, не пошла далеко. Испугалась – выскочила. Ну, куда я, в рубахе-то.
А наутро все гадали о том, отчего вдруг взорвалась лодка на берегу? Она принадлежала артели. То ль у браконьеров что случилось, и динамит сдетонировал, то ли вредительство?
– Миш, а пятно-то от рубахи твоей я все же отстирала, – Миша вернулся и ел наваристый борщ.
А она любовалась мужем. Соскучилась.
– Хорошо, спасибо! Что у вас тут? Лодка, говорят, взорвалась. Слыхала ты? Остатки продуктов почему-то нашли на берегу, и все.
– Слыхала, как не слыхать. Весь поселок слыхал.
Чего только не уносит вода …
