Лёха проснулся и лежал с закрытыми глазами. По проникавшим с улицы звукам проснувшегося города понял, что наступило утро. Голова 6oлела, во рту пересохло так, что язык прилип к нёбу, а губы покрылись коркой. Нестерпимо хотелось пить.
Он осторожно поднял голову от подушки, сел и спустил ноги на пол. Комната качнулась, к горлу подкатил комок, лоб покрылся холодным потом. Посидел, прикрыв глаза. Вспомнил, что мать снилась. Стояла маленькая, в растянутой старой кофте поверх цветастого халата, шевелила беззвучно губами, молилась или говорила что-то. Не слышал, не помнил.
Лёха встал, шатаясь, побрёл в кухню. Шумно пил воду прямо их носика чайника. Раньше мать упрекнула бы. А теперь… Вчера было сорок дней, как не стало её.
Пустая бутылка стояла возле ножки стула. На столе — огрызок хлеба и железная банка из-под рыбных консервов. Вот откуда противный запах, как с помойки. Лёха вылил остатки масла в раковину и выбросил банку в помойное ведро. Открыл форточку и вгляделся в хмурое ноябрьское утро.
Серое небо лежало прямо на крыше серого дома напротив. Серые от грязи машины проезжали мимо по улице. Лёха вздохнул и пошёл в ванную.
Убеждал мать и сам верил, что может хоть прямо сейчас бросить пить. А на утро лечил больную голову новой порцией водки, если оставалась с вечера. Если нет, то шёл в магазин. А если не было денег, то просил у соседки бабы Любы. Она ворчала, выговаривала, но давала на чекушку.
Жена Ирка, не выдержав, выгнала его. Пришёл к матери. Сказал, что всего на день-другой, помирится с Иркой и уйдёт. Но Ирка назад не пустила. Даже матери не удалось уговорить её дать Лёхе шанс. Запил ещё сильнее.
Мать ходила в церковь каждое воскресенье. Возвращалась посветлевшая лицом, просила пойти с ней в следующий раз. Он обещал. Однажды всё же уговорила его. Всю дорогу шла и радостно, с придыханием рассказывала, как себя вести, про батюшку говорила.
— Он очень хороший. Слушай его, что скажет.
Батюшка оказался молодым и розовощёким, с жидкой косичкой на затылке. «Ну, какой же он батюшка», — усмехнулся про себя Лёха.
— Ты не гляди, что молодой. Верно всё говорит, — шептала мать, когда стояли в очереди на исповедь.
Шла служба. Ни одного слова не понимал Лёха. Лишь когда пел хор, душа тянулась вверх, под самый купол. Когда мать первая подошла к священнику и склонила голову под епитрахилью, Лёха ушёл из храма. Мать вернулась домой, молчала, вздыхала, смотрела тоскливо и осуждающе. Вечером слышал, как она шептала перед иконой:
— Господи, вразуми сына моего Алексея. Помоги избавиться от пагубной страсти…
— Думаешь, слышит тебя? Много он помог, когда отец пил и бил тебя? – кричал тогда Лёха, раздражаясь от её упрямых ежедневных молитв о нём.
Мать смотрела испуганно, вжав голову в плечи. А потом она заболела.
— Лёша, возьми деньги в кармане пальто, рецепт на столе врач оставил, купи лекарства. Да возвращайся скорее, плохо мне. – Попросила мать, сквозь лающий кашель.
Шёл домой из аптеки, когда встретил во дворе друга и собутыльника Коляна. Тот мелко трясся и просил денег, купить бутылку для поправки здоровья. Домой Лёха вернулся ночью пьяный. Не раздеваясь, уснул на диване. Утром матери совсем схудилось. «Скорая» увезла в больницу.
Он проспался, поехал к ней. В палате на пять человек она лежала такая маленькая и худенькая. Обрадовалась ему.
— Как же ты без меня останешься? Не пей, прошу тебя. Сына не бросай. И в храм сходи, свечку поставь, записку напиши, там подскажут как. – А голос слабый, с одышкой.
— Ладно тебе. Чего опять завела? Помирать собралась, что ли? Не пью я. – Отмахнулся раздражённо.
— Прости, Господи, что не уберегла, не вымолила… — забубнила или бредила мать.
Он ушёл. Захотелось выпить, сил нет как. А она умерла. Как-то всё быстро случилось, не помнит, как похоронил.
А до церкви так и не дошёл. Может, потому и приснилась, напомнила свою просьбу. Лёха умылся, побрился, оделся.
Низкое серое небо придавливало к земле, к раскисшему талому снегу. Шёл три остановки до храма, чтобы выветрить из головы хмель окончательно.
На ступеньках перед храмом сидела полная, ещё не старая женщина. Укутанная большим платком, она напоминала куль. Перед ней на земле стояла пластиковая прозрачная коробочка с несколькими монетами на дне. Лёха опустил руку в карман, подцепил горсть монет. «Нет. Это всё, что у меня осталось. А мне кто подаст?» Поднялся по ступенькам, не глядя на попрошайку.
Открыл дверь в полутёмный храм. Воскресная служба уже шла. В нос ударил сладковатый запах ладана. Потрескивали свечи перед большими иконами на стенах. Народ стоял столбиками, молча. Слаженное пение хора окутывало, поднимало за собой, под купол.
Лёха снял шапку, подошёл купить свечек. Высыпал горсть монет на тарелку перед женщиной.
— Свечей мне, – сказал, понизив голос.
— На все? – Женщина смотрела кротко и вопросительно.
— Две штуки, — после короткого размышления сказал Лёха.
Женщина положила на прилавок две тоненькие серые свечки, взяла с тарелки несколько монет.
— На круглую подставку – за здравие ставьте. На квадратную с песком – за упокой.
Лёха сгрёб оставшиеся монеты. Подошёл к первому же подсвечнику, зажёг свечку от соседних, поставил в углубление. А она накренилась. Едва успел поймать, чтобы не упала на пол.
— Давайте помогу. — Подошла молодая женщина в белом платочке, протянула руку к свечке.
Подержала над огнём противоположный её конец, вставила в углубление. Свечка стояла теперь прямо, не падала. Женщина отошла, а он не догадался поблагодарить. Даже не посмотрел, перед какой иконой поставил. Да и какая разница. Мать не уточнила.
У квадратного ящика с песком зажёг ещё одну. Неловко, стесняясь перекрестился. И сразу вышел из храма. Вроде ничего не изменилось вокруг. Всё то же серое низкое небо, грязь под ногами и серые от грязи машины спешат мимо. Но радостнее стало, что ли. Легче и веселее идти. «Чудно», — подумал Лёха.
Возвращаться в пустую квартиру не хотелось. Вспомнил слова матери про сына. Зашёл в «Магнит», присмотрел машинку маленькую. Хотел, было, взять, да увидел у кого-то в пакете апельсины. Весёлые оранжевые шары вспыхнули неуместно среди серого дня.
Вспомнил, как в детстве мать приносила их, когда он болел. От одного их вида и предвкушения кисловатого сока во рту, температура сразу падала. Или так казалось тогда.
Не раздумывая, Лёха положил в пакет три апельсина. Высыпал перед кассиром монеты. Девушка бросила недовольный взгляд, вздохнула и положила апельсины на весы.
— Не хватает. – Снова недовольно глянула на Лёху.
Он смутился, спросил, насколько хватит денег. Девушка вздохнула, подала один апельсин в пакете, взяла с тарелочки несколько монет.
Когда подошёл к своему бывшему дому, ноги совсем промокли. На звонок дверь почти сразу открылась.
— Ты?! – Ирина разочарованно подалась назад, но дверь перед ним не закрыла.
Она ушла в комнату, и Лёха обрадовался этому, потому что знал, что его мокрые носки ужасно воняют. В обувной тумбе нашёл свои старые тапки. «Не выбросила». — Мысль отдалась радостью в сердце.
В комнате на кровати лежал бледный Матвей с замотанным шерстяным платком горлом.
— Папка пришёл! – изменившимся хриплым голосом сказал он.
— Я вот… принёс тебе. – Лёха протянул сыну апельсин, вспыхнувший ярким оранжевым солнышком в бледных руках Матвея.
Глаза мальчика загорелись радостью.
— Я когда болел, мама, твоя бабушка, мне покупала апельсины. После них я быстро поправлялся.
— Правда? Мам, можно? – спросил Матвей у Ирины, стоявшей рядом.
Она, молча, принесла нож и тарелку. Села на край кровати и начала чистить кожуру. Рот Лёхи наполнился слюной от цитрусового свежего аромата, заполнившего комнату. Он шумно сглотнул. Матвей съел две дольки, угостил и отца. Уходить не хотелось. Что-то происходило внутри Лёхи, словно огромный тёплый шар наполнил его до краёв. Стало так легко и хорошо, что к глазам подступили слёзы.
— Как ты? – спросила Ирина в прихожей, провожая его.
Лёха не помнил, была ли она на кладбище.
— Плохо. – Вдруг вырвалось у него. – Можно завтра приду ещё?
Ирина пожала плечами, а взгляд её говорил, что она не надеется, не верит, что придёт.
— Я приду. – Твёрдо сказал Лёха и сам в это поверил. – Апельсинов принесу. Может, ещё чего надо?
— Не надо. Всё есть. — Ирина открыла дверь.
Лёха шёл домой и вспоминал глаза сына при виде апельсина. Проходя мимо какого-то магазина, увидел на двери объявление крупными буквами «Требуется подсобный рабочий. Оклад…» Он вошёл, уверенный, что ему откажут. Но молоденькая кассирша показала на дверь в глубине торгового зала.
— Там спросите.
Его взяли. Заведующая попросила перенести ящики из узкого коридора в подсобку.
— Нужна медицинская книжка. Как сделаете, приходите. – Она положила несколько апельсинов в пакет и протянула Лёхе. – Спасибо. Возьмите за работу. Потом высчитаю с зарплаты.
Лёха не шёл, летел домой, не обращая внимания на промокшие ботинки и сгущающиеся сумерки. В подъезде встретил Коляна. Тот показал на торчащее их кармана горлышко бутыли.
— А я тебя жду. Пошли к тебе. Выпить хочется, сил нет.
Лёха боролся с соблазном несколько секунд. Потом решительно замотал головой и рванул к лестнице.
— Извини, не пью больше. На работу устроился. – И он заспешил вверх, на свой этаж.
Дома положил апельсин в пустой холодильник.
— Вот так вот. Всё сделал, как просила. Ты довольна, ма?
Он долго не мог заснуть, ворочался. Впервые за долгое время лёг спать трезвым. Несколько раз вставал и пил воду, налив из чайника в стакан.
