Томаш Гашек — владелец уютного кафе на одной из центральных улиц Праги — любил воскресные утра. В этот день у него был священный кофейный ритуал. Семья, которой никуда сегодня торопиться не надо, спала часов до 10. Первые сонные посетители появлялись часам к 11, сидели долго, заказывали много, оставляли щедрые чаевые. И вот до того времени как начинали приходить первые гости или к нему спускалась жена, Томаш был предоставлен самому себе.
Старый повар Марек, который не только работник, но уже и друг, эту привычку хозяина знал и уважал. Поэтому приходил к 9 утра, заходил с запасного входа, и не появляясь в зале, бесшумного готовился к трудовому дню. Ради сохранения тишины даже помощнику разрешал приходить позже. Ну и что закажут туристы? Палачинки, колач, яичницу да омлет и кофе. А это он может приготовить и сам, тем более столов в кафе не так уж и много. А хозяин, в знак благодарности за тишину сам наденет фартук и придёт на помощь, в случае необходимости.
Томаш спускался в зал в половину восьмого, открывал рольставни, впуская яркий солнечный свет, любовался тем, как лучи играют на картинах и люстрах. Потом обходил каждый столик, поправлял скатерти, проверял запасы соли и перца, аккуратно выкладывал салфетки. Включал Хелену Вондрачкову (жена её терпеть не могла), варил кофе в турке и садился у окна, наслаждаясь всем этим счастьем.
Он называл воскресенье влашским салатом, потому что все любимые ингредиенты в одночасье. На барной стойке неизменно лежал свёрток, развернув который Томаш обнаруживал трдельник или пардубский перник. Или что-то другое не менее вкусное. Это была благодарность от повара Марека.
Нынешнее воскресное утро началось иначе. Он отлучился на кухню и едва успел развернуть свёрток, как услышал голоса. Вернулся в зал — компания русских туристов. Ах, приди они хотя бы на полчаса позже Томаш не расстроился бы, но сейчас русские нарушили его «влашский салат». Он знал, что русские много ходят, поэтому аппетит у них прекрасный. Знал также, что на чаевые они не скупятся, особенно если в компании есть женщины, но нет детей. Понимал, что начать день с хорошей выручки — большая удача, которой он не может похвастаться в последнее время: на пятки наступают современные кафе с каким-то слишком правильным дизайном.
Он с тоской посмотрел на кофе и трдельник, повязал белый фартук и взял несколько папок меню. Если бы не подходил срок оплаты счетов, то вероятнее всего он выпроводил бы господ, указав на табличку, с информацией о том, что по воскресеньям кафе работает с 10. Набрал жену, быстро протараторив, чтобы спускалась на помощь и нахмурившись (за испорченное утро улыбок не полагается) пошёл к гостям.
Приняв заказ, который не уместился на одной странице блокнота, пошёл на кухню, где уже хозяйничала жена.
— Как они пришли в такую рань? Вывески не читали, что ли?
— Не знаю.
— А ты дверь зачем открыл?
— А я не открывал.
— И как они сюда попали, по-твоему? Спустились по печной трубе?
— А я почём знаю! — огрызнулся Томаш на жену — Матей, наверное, не закрыл вчера. Ух я ему устрою взбучку! Времени нет, а то разбудил бы прямо сейчас, да заставил обслуживать панов.
— Ну ладно, не кипятись ты. Заказали хоть и много, да ничего сложного. Сейчас мы с тобой враз управимся.
Но Томаш уже закипятился, позвонил Мареку, попросил ускориться, а то ишь взял за моду приходить попозже и самовольно помощника отпускать! Злился на русских гостей, и даже аромат хорошей выручки и, возможно, не менее хороших чаевых, его не успокаивал. А ещё злился на сына Матея, который не закрыл входную дверь! Это же надо быть таким беспечным, а ежели, про это прознали бы местные бродяги? Сейчас он не выручку, а убытки считал бы.
Томаш мысленно отчитывал сына и приготовил для того высшую меру наказания — лишение карманных денег в будущем месяце. На эти деньги он закажет новую табличку на дверь, где чёрным по белому (или красным по голубому, он ещё не решил) будет написано, что по воскресеньям кафе работает с 10. Потому как никакая выручка не заменит чудесного «влашского салата». Для чего он, спрашивается, пашет как про́клятый, если даже два часа воскресенья самому себе посвятить не может?
В общем, Томаш кипятился, огрызался на жену, требовал, чтобы она вызвонила Матея, ждал повара, чтобы лично пойти и разбудить непутёвого отпрыска. И между делом крошил лук, вытаскивал из холодильника яйца и бекон, выпечку из шкафа, расставлял тарелки и приборы, приносил гостям воды, опускал по их просьбе рольставни, приносил ещё раз меню…
Суетился Томаш, и к гостям подходил со свирепой ухмылкой. А те, казалось, не замечали его настроения. Их было слишком много и каждый норовил высказаться или пошутить. Им в этот день повезло — ни одно кафе ещё не работало, а в отеле кормят отвратно, в этом они убедились дважды. И сейчас, планировали плотно позавтракать и отправиться на прогулку. Возможно, возьмут с собой трдельников. Очень уж вкусные и название ласкает слух.
Вот, наконец, завтрак подходил к концу. Томаш выставил счёт и довольно потирал руки — сумма получилась приятной. Но даже эта радость не перекрыла злости на старшего сына. Томаш до сих пор приходил в ярость оттого, что потерял такое замечательное воскресное утро. И его кофе давно остыл, вон стоит возле бездушной кофемашины. И тредльник уже заветрился и не вызывает аппетита. Куда бы он сейчас ни спрятался, чтобы сейчас не сделал, утра не вернёшь. И всё из-за него, из-за Матея, беспечного подростка, оставившего дверь открытой. Хорошо, что другие посетители не пришли, иначе вдвоём с женой они не справились бы.
Вон и сын спускается к ним. Томаш злорадно смотрел на него, ярость в нём закипела с новой силой. Особенно сильно раздражала довольная, выспавшаяся физиономия Матея. Спускается позавтракать, ага. Сейчас он устроит ему завтрак! Вот только гости уйдут.
А гости тем временем встали, рассовали по карманам телефоны и кошельки, закинули на плечи сумки и рюкзаки и вышли в… ОКНО.
Да-да, витражи в кафе Томаша были от пола до потолка. И он сам открыл одну из створок, желая впустить утренний воздух. Гости увидели открытую «дверь» и вошли…
Боже мой, какая досада, — страдал бедный Томаш. Своими руками испортил такое замечательное утро. А главное, обидно, что и наорать не на кого…
