Привез купчина барина в свою лавку, велел подать ему кушанья да питья разного.
— Ты, — говорит, — отдохни пока, а уж я пойду, улажу твое дело.
А сам вышел за дверь, позвал своих работников, пошептал им что-то.
— Все ли поняли? — спрашивает.
— Все сделаем, как приказано!
Потер купчина руки да и пошел в трактир обедать.
Вернулся после обеда к барину, хлопнул того по плечу:
— Ну, брат, считай, дело сделано!
— Да неужто! Вот спасибо тебе, голубчик!..
Только барин обрадовался, было, как слышат — в ворота колотят изо всей силы.
— Открывай! — кричат.
Что такое, чтоб средь бела дня ворота ломать?!.
Пошел купец узнать. Долго не возвращался, а как вернулся, так двери притворил, потянул барина в чуланчик и говорит:
— Ох, беда, братец, откуда и не чаяли! Ведь это за тобой приехали!
— Как — за мной? — опешил барин, — Кто — за мной? Зачем?
— От городничего. Велено им вязать тебя да сразу и на плаху!
— За что же это? — ахнул барин.
— Видали какие-то люди, как ты с разбойниками в лесу якшался, говорят, ты один из них и есть — Ванька Перстень, которого третий год ищут. Донесли городничему, а тот уж послал за тобой.
А в ворота опять колотят, сильнее прежнего! Столбы шатаются, того гляди, вместе с забором завалятся.
— Отворяй! — кричат, — Знаем, что у тебя этот лиходей Ванька-Перстень укрывается!
— Слыхал? — кивает купчина, — Доглядели, что я тебя к себе привез. Ну, как сейчас войдут с обыском? Обоим нам несдобровать!
— Так спрячь меня где-нибудь! — просит барин, а сам трясется со страху, что хвост овечий.
— Полезай, братец, в пустой мешок, да садись вон там в углу. Да сиди молчком, что бы ни случилось, а не то нам обоим голова с плеч!
Вот залез барин в пустой мешок, затаился. А купчина открыл двери, впустил своих работников с дубинками.
— Что у тебя в этом мешке? — спрашивает один грозно.
— Мучица. — отвечает купчина.
— А в этом?
— Крупа.
— Ну, а в этом?
— Брюква.
— А ну, проверим! — и давай тот мешок, в котором барин сидел, пинками да дубинками охаживать!
А барин от страха даже охнуть не может. Сидит молчком, только бы, думает, мешок не развязался!..
Ну, намяли ему бока купцовы работники от души, говорят:
— Хоть и не нашли мы у тебя Ваньку Перстня, а караул у ворот оставим. Ежели появится разбойник, так мы сейчас его под руки да рубить голову!
Закрыл купчина двери.
— Вылезай! — шепчет барину.
Вывалился барин из мешка, закряхтел, заохал:
— Ишь, окаянные, чуть до смерти меня не прибили!
— Плохо дело, — говорит купчина, — Слыхал? Караул у ворот оставили. Домой тебе ходу нет, тотчас же схватят.
— Что же делать? — охает барин, — Ты, голубчик, проси, чего хочешь, только не выдавай меня! Ведь сам знаешь, никакой я не Ванька Перстень!
— Да я-то знаю… — оглаживает бороду купчина, ровно задумавшись. — Да ведь они меня не послушают. Ну, так и быть, погоди! Выйду я, да побалакаю с караульными.
Снова ушел купчина, и опять его долгонько не было. Барин уж извелся весь, ни жив, ни мертв сидит. А купчина за дверями со своими работниками хохочет, живот надрывает:
— Узнаешь у меня, на сколь ныне фунт лиха подешевел! Хлебнешь, а я тебе еще и добавочки дам!
Насмеялся купчина вдоволь, пошел снова в лавочку. Барин едва дышит со страху, а купчина головой качает:
— Худо, братец, ох, худо!.. Велит старший караульный поручиться, что ты, мол, честный человек.
— Так поручись за меня!
— Да я-то что ж, я поручился. — мнется купчина, — Да ведь одного меня мало, велит, чтобы хотя десять человек поручились!
— Так беги, голубчик, сыщи десять человек! — взмолился барин, — Уж я в долгу не останусь!
Опять купчина ушел, до самого вечера его не было. Уж смеркаться начало, как он воротился. Вошел, и еле дух переводит.
— Ну, что? — стонет барин, — Не томи, сказывай!
— Ох, брат… Было худо, а еще хуже стало! Почитай, верст двадцать я отмахал, а ни единого человека не нашел, кто бы за тебя поручился!
— Да как же так-то?..
— А вот так! Только я, значит, о тебе речь заведу, а люди и спрашивают: «это какой же такой барин? Уж не тот ли лихоимец, что все на дармовщину норовит? Разбойник он и есть, поделом ему!» Видать, дурная твоя слава вперед меня бежала. Ох, брат… У тебя, может, у самого, кто на примете имеется?
Задумался барин: кто ж бы мог за него поручиться, что он честный человек? Думал-думал, никто на ум не пришел. И работников своих он обманывал, и купцов-лавочников, и друзей-приятелей, и всякого знакомого и незнакомого! Да что там, коли уж сама барыня знает, что нечестный он человек, сам же перед ней и похвалялся!
Вот и выходило, что для всех он — все одно, что разбойник Ванька Перстень.
А за воротами работники перекликаются, грозят Ваньке Перстню тюрьмой да расправой. Бежать бы домой, да как выйти из купцовой лавочки? Схватят, потащат на плаху, и все, шабаш!
— Что делать-то? — заплакал барин, — А может, того, откуплюсь?
Почесал купец затылок, подергал себя за бороду:
— Эх, братец… В таком-то деле я тебе не помощник, ты уж не серчай.
— А что так?
— Да уж так… Ты ведь, братец, какой человек? Сейчас откуп посулишь, а после и заартачишься! Сам посуди, ведь и я через тебя пропаду!
— Все отдам! — кричит барин, — До копеечки с тобой рассчитаюсь, вот чем хошь, поклянусь!
Подумал купец, подумал. Махнул рукой, вышел.
А барин до того уже ослаб от страха, что упал на пол и заплакал в голос. Видно, пора с жизнью прощаться… Эка пожил-то! Никому добра не сделал, вон, в смертный час никто и заступиться не придет. Как там девка-то сказала? Свою же жизнь в гривенничек оценил, дурья башка!.. Эх, кабы заново начать!.. Уж он бы тогда по-другому зажил! Цену бы давал честную, до чужого бы добра не касался, богатством бы не кичился, людям бы помогал, а совсем бедных велел бы в своем доме кормить хлебом да кашей!..
Плачет барин, причитает этак-то, а купчина стоит за дверью и слушает. И засовестился тоже сам, что извел так-то приятеля.
«Ладно, — думает, — проучил я дурня этого, да и будет с него! Уж теперь, верно, поостережется перед людьми чваниться!»
Вернулся в лавочку, говорит барину:
— Ну, братец, считай, в рубашке ты родился! Еле уговорил я караульных! Но уж и ты гляди, не подведи! Будет за тобою надзор. Ежели заметят какое самоуправство, али пожалуется кто на обман — тогда уж не взыщи. А сейчас ступай домой с Богом!
Уж так барин обрадовался, что и сказать нельзя! В тот же день купчине весь долг выплатил, да и всем другим, кому задолжал, все до копеечки отдал. Велел у своего дома столы поставить, да кормить тех, кто совсем бедный.
Сперва-то все от страха, а после уж и самому барину по душе пришлось жить по совести. И слава о нем пошла добрая, а о худой-то вскорости никто не вспоминал.
Да и к чему старое поминать? Ведь по совести жить начать никогда не поздно!
