— Лизка обрыдла, -молодой человек франтоватого вида, нервно постучал пальцами по столешнице и посмотрел в маленькое, подслеповатое оконце, в котором виднелись сапожки спешащих куда-то девушек- прачек, булавочниц, модисток, сапоги работяг, собачьи лапы, да колёса от телеги, — ску-ко-та, — протянул он печально.
-А что так, друг мой Николаша, ведь ещё недавно ты пел дифирамбы сей небесной особе, ты восхищался её воздушностью, неповторимостью.
Стенал, не спал ночами, доставал всех со своей любовью к этой сестре Зефира, а твои оды, твои заунывные любовные признания…Кажется, что даже каменные девы, что поддерживают фонтан в саду графа Р* и то ожили и растаяли от твоих слёз.
Нимфа, божество, Галатея, — забыл, как ты ещё называл Елизавету Карловну?
-Отзынь, Ковальский…Я правда был влюблён, ну кто же знал, кто же знал…
Что?
-Да то, что милая Лизхен окажется…откажется…ууууу…обычной мещанкой. Да…мещанкой.
Салфеточки, этажерочки, шпилечки, брошечки, а тут представляешь, заявила мне что не хочет жить в номерах, что она де, не гулящая девка, нет, ты представляешь Ковальский, она говорит, что я должен представить её матушке своей и просить руки у её батюшки, упаси господи.
-Ну так представь и попроси, — говорит Ковальский, лёжа на кровати в сапогах и рассматривая свои длинные, тонкие пальцы, — скукотаааа, а так хоть пожрём на халяву.
-Издеваешься?
-Нет, отчего же… представляю лицо твоей матушки, ха-ха-ха. Николенька женится на курляндской прЫнцессе из Немецкой слободы. А кто же папенька у нашей Лизхен, поинтересуется твоя маменька. Ой не могу, а он…ха-ха-ха достойная партия отпрыска графа Р*, он же сам хозяин пивоварни и…
-Да ну тебя Ковальский, — вяло отмахнулся тот, кого зовут Николенькой.
-Тебя мамаша для чего в столицу отправила? Чтобы ты опыта набрался, пороха понюхал, правда на учениях, ну и что, а ты, подлец, имя батюшкино позоришь, светлейшей души был человек, князь Р*…
-Отстань, тебе -то смешно, а мне что делать прикажешь?
-Пфф я — то, что тебе приказывать должен, не знаю я, вариантов несколько, либо тот, что Лизхен предложила, либо…
-Что?
-Бросить её к чёртовой матери, и к матушке, под крылышко в Москву, пересидеть там.
-Нее, не подходят оба, как я в Москве -то буду, этот чёртов Карл Людвигович, он же…он…он…выпорет меня, мерзавец или того хуже…
-Так не ходи в Слободу.
-А что там делать? Со скуки умирать? Ковальский миленький…выручи, а?
— Это как же я тебя выручу? Что же мне прикажешь? Вместо тебя на Лизке женится твоей? Или как?
-Нууу, типа того…Давай ты…будто бы к ней придёшь в нумера, ну ко мне, меня искать, предположим. А меня, конечно, нет…
-Ну допустим
— И вдруг ты представишься больным и упадёшь…
-Как это упаду?
-Ну так, натурально.
— А я захожу такой, а ты… а она…Я кричу, обвиняю её в неверности и отправляю к папеньке.
-Не выйдет.
— Это отчего же? По- моему вполне себе хороший план…
-Николя…Друг мой и товарищ, я, конечно, старый плут, игрок и пропойца, но я, как бы пафосно это не звучало, не подлец.
-Ах, Ковальский ты меня без ножа режешь, что же мне делать?
-Думать надо было, когда девушку честную обманом завлёк, обесчестил и от папеньки украл-с.
Что шельмец? Не тем местом думал? Вот теперь и расхлёбывай. Привык понимаешь, все капризы его исполняются…
-Ух ты, ты так сейчас на батюшку моего покойного был похож, ну талант…талантище…помоги, а? Давай разыграем Лизку. А я тебе…
-Ты сне слышал меня что ли?
-Ну пожалуйста, да меня маменька… она… со света сживёт, она…наследства лишит, она…
-Я при чём? Вон царь -батюшка женился на немке же.
-Не смешно…
-А я не смеюсь.
-Не поможешь значит?
Ковальский отрицательно покачал головой.
Как не уговаривал Николаша Ковальского, тот упёрся словно бык.
В очередной раз тащился Николенька к Лизхен, представляя, как начнёт сейчас ныть и обвинять его девица.
Николенька зашёл в тот момент, когда Лиза и Ковальский сидели за столиком и мирно беседовали, попивая чай с вареньем из костяники, которое, между прочим, Николеньке маменька передала, графиня сама собственноручно кухарку по спине полотенцем хлестала, чтобы варенье вкусное получилось.
-Что это вы? Что это в делаете? — нерешительно спросил Николенька.
-Так вот…чай пьём, с г-ном Ковальским, неужели Николя ты не видишь?
-А чего это вы? Что это вы? А как это? Ах, ты…Ты Лизка…Ты…Ты какая подлая.
Николенька заплакал и выбежал вон.
-Чего это он? — спросил Ковальский?
-Сама не знаю, — пожала плечами Лизхен, — так вот, г-н Ковальский, если вы поможете мне, батюшка мой в долгу не останется.
Мне только домой бы вернуться, он мне всё простит, ошибки молодости, с кем не бывает. Он письмо мне с нарочным прислал, а как Николеньке сказать, я не знаю.
Помогите, а?
Он будто чувствует что-то, дёрганый какой-то, нервный.
-А что же вы в Москве делать будете, Лиссавета Карловна?
-Ах, г-н Ковальский, г-н Ковальский… батюшка уже стар, а бог не наградил его сыном, я единственная наследница, буду вести дела.
Потом выйду замуж за какого-нибудь хорошего парня, расширимся с ним, есть такое в планах и заживу, нарожаю детишек, по воскресеньям будем ходить в церковь, потом мой какой-нибудь Густав или Йохан пойдёт пить пиво, а я готовить мясо, всё как всегда…
Лизхен пожала плечиками.
Ковальский с изумлением смотрел на эту хрупкую барышню, которая так спокойно обсуждала свою будущую жизнь.
Как разительно она отличалась от томных барышень Московии и его родной страны, хотя и те могли показать и силу духа, и нрав крутой имели, но эта девушка…с тонкой талией и пышной грудью, с крепкими ножками и ямочками на локотках, ах Лизхен, Лизхен.
Раньше он даже не смотрел на женщину друга, но теперь…
Как такая девушка могла повестись на речи этого смазливого графчика, этого изнеженного маменькиного сынка, избалованного и зацелованного тётушками — мамушками, сестрицами.
Наследник, Николенька.
Да по нему же видно…, да он…
Николай ничего не понимал, что же его так задело?
Разве не хотел он избавиться от надоевшей Лизхен?
Что?
Что так его задело?
Вальяжно ли развалившийся и совсем не смутившийся от его вида Ковальский или Лизхен, не испуганная и канючащая, коей она была последнее время, а какая-то уверенная в себе даже наглая.
Будто он, Николенька чем -то помешал им?
Гадкая, гадкая и подлая Лизхен, и Ковальский тоже гусь…друг называется.
Николенька плакал, как в детстве, размазывая слёзы по щекам и хлюпая носом.
-А ну кто обидел барича, а? — как в детстве спросил дядька -казак, приставленный к Николеньке лет с восьми.
-Митяй, Митяй, поехали домой?
— Вот и славненько, поедемте, поедемте вашсьятельство, ах, ты божечки…Вот матушка обрадуются.
Николенька не стал прощаться ни с предателем Ковальским, ни с этой дурой и предательницей Лизкой.
Он уже и забыл, что сам, планировал расстаться с Лизхен, и упрашивал друга помочь ему.
***
-Вашсьятельство, там вас спрашивает господин…говорит по делам торговли.
-Проводи его в кабинет.
Николай Николаевич сидел за шикарнейшим бюро своего покойного батюшки, и учился управлять большим хозяйством.
Он принимал различные позы, подперев подбородок, нахмурив лоб, заложив ногу на ногу, когда понял, что не один в кабинете, немного замер и резко поднял голову.
Кто это? Где он его видел? Пшеничные усы, такого же цвета кудри озорные синие глаза…Ковальский?
-Ковальский?
-Ваше сиятельство, — пришедший склонил голову в почтительном поклоне.
-Какого чёрта…прости как ты?
-Я, ваша светлость.
-Да брось, какое там сиятельство, ты так…раздобрел.
-Супруга кормит хорошо, — меланхолично отвечает бывший товарищ Николая Николаевича, Николеньки.
Товарищи обнимаются крепко и начинают расспрашивать друг друга.
Ковальский рассказал, что живёт прекрасно нет не в армии. В Москве…ну как в Москве в Слободе, у него пивоварня, трактир, вот хочет…
-Постой, постой друг Ковальский, ты ли это?
-Я, -улыбается в свои пшеничные усы.
-А кто же та нимфа, что так тебя преобразила?
-Да ты её знаешь Николя…
-Да?
-Да. Лизхен, Лиссавета Карловна.
-Да ты что?
-Да, двое детишек у нас, Марта и Мария, сейчас опять тяжёлая, может наследник будет…
Долго говорили бывшие товарищи, и все дела обсудили, уладили.
Долго потом Николай Николаевич ходил по кабинету, туда- сюда в возбуждении, не знал он, радоваться или обижаться ему на бывшего товарища своего.
Но вот лёгкой тенью, прошелестев платьями, проскользнула в кабинет тоненькая фигурка, Олюшка, Ольга Павловна, молодая жена Николая Николаевича.
Ах, молодость, -подумал Николенька и прижал к себе свою молодую жену.
Вот Ковальский — вот прохиндей, а Лизхен, Лизхен чертовка,- думает Николай Николаевич, лежа в постели, и сердце его начинает биться сильно- сильно, при воспоминании этой нимфы, сестры Зефира, Галатеи…
И снится ему всю ночь юность его, ожившая Галатея, гусары, карты шампанское…и Ковальский с пышными усами, пшеничного цвета.
Ах, юность, ах молодость, думает утром граф Р*, прохаживаясь в халате, с чашечкой кофе по дорожкам своего сада и любуясь на нимф, поддерживающих чашу фонтана.
