Я сидел на грязном подоконнике в квартире своей матери и, прижавшись лбом к стеклу, смотрел во двор. На улице шел дождь и одновременно светило солнце. Такой дождь моя бабушка называет грибным. Я любил такой дождь! И я очень любил свою бабушку! Но вот уже почти целый месяц от нее не было никаких вестей и мне приходилось жить той жизнью, которой жили мои младшие братья и сестры. Те, которым не повезло…
Моя мать вышла замуж за моего отца, едва ей исполнилось восемнадцать лет. Через год, когда мне было всего пару месяцев, отец погиб. Несчастный случай на производстве. Не знаю какой именно, но так говорила моя бабушка.
После смерти отца мать прожила с нами где-то около месяца, а потом отправилась налаживать свою личную жизнь. Ведь она была молода и не собиралась хоронить себя.
Так я стал жить с бабушкой. И это, поверьте, была самая лучшая жизнь на свете.
— Матвей, что тебе на завтрак приготовить, блины или оладушки? — бабуля всегда интересовалась моим мнением. Это потому что я у нее умный, как вундеркинд!
— Хм, давай оладушки! Только чтобы румяные, как ты! — я целовал бабулю в мягкую щеку в мелких красных прожилках и мечтал о лете. Когда уже пойдет тот самый грибной дождь и мы с бабушкой, прихватив плетеные корзинки, отправимся в лес.
И вот он этот долгожданный грибной дождь, барабанит по давно немытому окну. Но бабушки нет рядом, ее забрали в больницу, а меня отправили к матери. Больше некуда. Не было у меня других родственников.
— Матвей, чего ты тут расселся? Помогать старшим тебя бабушка не научила? — в дверях показалась мать. В пакете, что был у нее в руках, брякнули бутылки, а это значит, что сегодня здесь будет очередная гулянка.
— Научила! Меня бабушка всему научила, не то что эти твои другие дети! Некоторые даже попу себе подтереть не могут!
Тогда она ударила меня в первый раз. Наотмашь, по щеке. Но все равно было очень больно. И обидно. Больше даже обидно, ведь я не понимал за что? С тех пор как я жил у них, я только и делал, что возился с ее детьми. Кормил их, гулял с ними, одевал, вытирал их носы.
— Я твоя мать! Не смей дерзить мне! — сказала женщина, выгружая на стол продукты.
Что такое «дерзить» я тогда не знал. Возможно, потому что у нас с бабушкой были несколько иные отношения, нам и не нужно было дерзить друг другу. Мы друг друга хвалили чаще, ведь доброе слово и кошке приятно.
Я ничего не сказал тогда матери. Просто ушел в комнату и, пытаясь не заплакать, стал играть с детьми.
Детей, помимо меня, у матери было четверо. Две девочки и два мальчика. Младшей Кристинке было всего восемь месяцев и я даже научился менять ей подгузники, иначе просто пахло от нее жутко.
Я тогда еще этого не знал, но все дети моей матери были от разных мужчин. Вернее не все, а двое последних. После того как она оставила меня с бабушкой, мать вскоре снова вышла замуж и родила Сережку и Верочку. Но этот ее муж отчего-то их бросил. Тогда-то мать и пошла вразнос. Меняла мужчин, вела разгульную жизнь и прочее-прочее.
На тот момент, когда я вынужденно гостил у них Сереже было пять лет, Вере четыре. Еще одному моему брату Савелию едва исполнилось два, ну и младшая Кристинка, как я говорил, была еще младенцем. Ее отец как раз в это время считался новым мужем матери. Не официально, конечно, так просто хахаль, как говорила моя бабушка.
Самому мне тогда было восемь лет, я учился в школе в поселке, где мы жили с бабулей. Учился неплохо, учителя меня хвалили и бабушку хвалили за то, что таким меня воспитала.
В тот вечер к новому сожителю матери пришел его друг и позже ближе к ночи они из-за чего-то подрались на кухне. Мать визжала так, что я стал опасаться за ее здоровье. Если ее тоже отправят в больницу как бабушку, то что я буду делать с ее детьми?
И вот после того случая, поэтому он мне так и запомнился, моя жизнь полностью изменилась. На следующий день нам сообщили, что я зря жду бабушку. Бабушка моя скончалась этой ночью и я должен навсегда остаться здесь, в этой квартире, с моей матерью и ее детьми.
Сожитель матери куда-то подевался, после той драки, он ушел из квартиры и больше не возвращался. А вот с матерью после его ухода, что-то произошло. То, что она стала очень злой, это вполне понятно. Очередной уход мужчины из ее жизни мог больно ударить по ее самолюбию. А вот то, что она как-то внутренне собралась и занялась, наконец, делом, выглядело немного странно. Но, факт остается фактом. Моя мать занялась бизнесом. Сначала таскала какие-то тряпки из Москвы и продавала их на рынке. Потом открыла свой магазин, потом второй, потом третий и так далее.
Не то, чтобы мать перестала выпивать, или приводить в дом мужиков. Просто и алкоголь, и мужики стали дороже. Намного дороже.
Пока мать взбиралась по лестнице достатка, ее дети были полностью на мне. Я стал их нянькой и учителем и, в конце концов, даже другом. Да. За время вынужденного пребывания вместе и совместного преодоления тягот бытовой жизни, мы с братьями и сестрами стали родными. По-настоящему родными. То есть та же Кристинка для меня сейчас была чуть ли не роднее и дороже, чем бабушка.
Петр появлялся в нашей квартире два-три раза. Я бы не запомнил его, ведь он был одним из многих, но мать, сама того не осознавая, постаралась в этом направлении.
— Матвей! — услышал я привычный вопль, донесшийся из комнаты матери и стал прикидывать кто из детей мог пробраться в ее опочивальню. Входить в спальню матери разрешалось только мне, и только с целью прибраться там.
— Это что такое? — орала мать и показывала пальцем на мужика. Мужик тем временем отряхивал пыль со своих темно-синих брюк.
Я сразу понял, в чем провинился. Убираясь в ее комнате я уже две недели обходил стороной пространство под кроватью. У меня в школе были проблемы с английским и я пытался выкроить немного времени для исправления этой ситуации.
— Таня, перестань, чего ты накинулась на парня, он то тут причем? — вступился за меня мужчина.
— Причем! Он здесь во всем «причем»! С тех пор как он тут появился, только нервы мне мотает постоянно!
Мать по привычке залепила мне пощечину. Но я уже научился в этот момент поворачивать голову так, что больно почти не было.
— Ты что творишь! — схватил ее за руку Петр, ибо это был именно он.
— Петя, ты чего? По твоему как еще справляться с пятью спиногрызами?
— Они что ли сами себя родили? Ты родила, твое решение, на тебе и ответственность!
— Я не отрицаю, но воспитывать то надо!
— Так воспитывай! Причем здесь рукоприкладство? Это разные вещи.
Он бросил на мать злобный взгляд и, схватив рубашку, вышел из комнаты.
После его ухода, мать закричала на меня: — Уйди отсюда! — и бросившись на постель зарыдала.
Все же мать недолго переживала из-за Петра, вскоре у нее появились другие кавалеры. С ее деньгами она теперь была завидной невестой, только замуж выходить, отчего-то не спешила.
В тот день мать не пришла ночевать. Такое иногда случалось и мы совершенно не обратили на это внимания. Наоборот, без нее было даже спокойнее. А потом к нам в дом приехали люди в форме и сообщили, что наша мать погибла на пожаре, произошедшем на одном из ее складов. Кладовщику и другим работникам удалось спастись, но мать все спасала дорогущие шмотки. Они стоили огромных денег. Жадность ее и сгубила.
Оглядев всех нас детей, один человек в форме сказал другому:
— Саня, вызывай органы опеки.
И вот тут в дверях появился Петр.
— Не нужно опеку. Я сам все улажу, — на вопросительный взгляд полицейского, Петр ответил, — Котов Петр Алексеевич, жених погибшей. Не успели расписаться.
Он сказал это нарочно. На самом деле с матерью они не виделись с того самого момента, когда Петр искал под кроватью свои ключи от машины.
Когда мы остались одни, Петр попросил меня присесть.
— Матвей, да?
Я кивнул.
— Узнал о гибели твоей матери и решил приехать. Часто вспоминал тот случай, хотел извиниться. Из-за меня тебе попало.
— Ерунда, был бы повод, — усмехнулся я. Мне не было жаль свою мать. И мне не было стыдно за это. Я лишь понимал, что ее смерть ничем хорошим для нас не обернется.
— Сколько тебе лет, Матвей?
— Четырнадцать, а что?
— Мне кажется, я смогу тебе помочь.
— Это как?
— В смысле ты можешь пожить у меня до совершеннолетия. Я живу вдвоем с дочерью, ей, кстати, столько же сколько тебе.
— А они? — тут же спросил я, кивнув в сторону комнаты, где находились мои братья и сестры.
— Ты сам все понимаешь, — вздохнул Петр. — Рано или поздно их тоже заберут в другие семьи. Некоторых из них, — добавил он.
— Тогда пусть я не буду первым, или единственным, — твердо ответил я.
На следующий день Петр привез продукты и спросил не передумал ли я. А вечером того же дня он снова появился у нас в доме и скомандовал: «Собирайтесь».
Петр сам уладил все вопросы по передаче нас пятерых под его опеку, возможно, заплатил кому-то. Он был очень богат. Намного богаче нашей матери и я все не мог понять зачем ему все это? Ради чего он забрал нас?
Я догадался о причинах его поступка немного позже, когда мы все, включая и дочь Петра Настю, которая быстро приняла всех моих братьев и сестер, но почему-то сторонилась меня, поехали в деревню. В поселке жила бабушка Насти.
Увидев ее, меня захлестнула волна дикого восторга. Ее образ напоминал ту мою, родную и любимую бабулю, что я мог сейчас видеть только в лучших своих снах.
— Я бабушка Маша, а ты?
— Матвей! — от переполнявших меня эмоций, я схватил ее руку и долго держал в своих ладонях. Рука была теплой и мягкой, точно такой как мне запомнилось.
Бабушка Маша улыбнулась мне и потрепала по голове. Мне стало так спокойно, словно с плеч свалилась огромная гора, которую я носил на себе вот уже несколько лет.
К вечеру в доме собралось много гостей, так что нам детям даже сидеть приходилось на полу на ковре. Эти люди были родственниками Петра, а точнее среди них были две его взрослые двоюродные сестры с мужьями и детьми и младший брат, тоже двоюродный, он приехал позже всех и один. Оказалось, что Петр сам вырос в многодетной семье. А бабушка Маша не была его матерью, она была его теткой. Мама Петра погибла, когда ему было одиннадцать и Петр рос со своими двоюродными сестрами и братом.
Все это рассказала мне бабушка Маша, когда я вечером вызвался помочь ей мыть посуду. После этого я смотрел на Петра совершенно иначе. Внутри меня зарождалось непонятное чувство, ощущение защищенности рядом с ним, что ли. У меня не было опыта общения со взрослыми мужчинами, сильными и надежными. Тех кого приводила в дом наша мать, конечно, не в счет, я воспринимал их только как нежелательных гостей не более того.
— Матвей, что ты хочешь на завтрак, блинчики, или оладушки? Тому кто больше всех помогал вчера полагается право выбора, — бабушка Маша смотрела на меня и не понимала, отчего ее вопрос вызвал слезы на моих глазах.
— Оладушки, — я вытер глаза тыльной стороной ладони, — румяные оладушки. Только можно я с вами на кухне побуду? Хочется посмотреть как они пекутся.
Впоследствии мы часто гостили у бабушки Маши и я всегда с нетерпением ждал этих поездок. Все у нас было хорошо, мы жили очень мирно и даже как-то весело. У Петра оказался очень легкий характер, он часто шутил и даже играл с детьми. Строил с ними какие-то города и даже целые цивилизации из всех подручных материалов. Они носились по его большому дому, улюлюкая и сбивая на ходу различные предметы, которые я по привычке собирал за ними. В доме же должен быть порядок!
Вот только с Настей дочерью Петра у меня были некоторые сложности. Она постоянно придиралась ко мне, то футболку я задом наперед надел, то уши плохо почистил. Как, вообще, можно замечать чужие уши? Вот я на ее уши совсем не смотрю, даже не заметил бы если бы они были как у эльфа.
Настроение у нее тоже постоянно менялось. То она ходила за мной точно хвостик, то попросту не замечала. Даже когда я ее спрашивал какое мороженое ей покупать, молчала.
Не один год мне потребовался на то, чтобы перестать обращать внимание на ее выходки, тем более странные, что они относились только ко мне. На уши того же Сережки моего младшего брата Настя внимания не обращала, хотя бы он вымазал их синей краской, что, к слову сказать, с ним часто случалось, потому что брат возомнил себя художником.
Нужно сказать, что Петр не только поощрял все наши устремления, но и старался воплотить их в жизнь. Так Сережу он отдал в художественную школу. Вера занималась в музыкалке, какое-то там сольфеджио и на пианино еще бренчала. Петр даже домой притащил для нее инструмент. Савелий, вероятно, под впечатлением игры в цивилизации, постоянно что-то конструировал. Его конструкциями были заставлены все полки в доме. А Кристина все время находилась в поисках себя, она уже успела походить и на гимнастику, и в фигурное катание и в танцевальный кружок. Разносторонний ребенок, говорил Петр. По мне так просто ремня ей не хватало.
Мы же с Настей просто обожали информатику и оба собирались связать свою жизнь с компьютерными технологиями. Как раз то, чем занималась фирма, принадлежащая Петру. Он сам всячески поощрял нас и говорил, что в будущем мы с Настей станем его заменой. Все бы хорошо, я с радостью принимал такое будущее, за исключением этого «мы с Настей!».
Годам так к семнадцати я осознал, что испытываю к Насте далеко не сестринские чувства. Я был страшно зол на себя и всячески старался выкинуть эти бредни из головы. Но Настя из головы уходить не хотела, тем более что она постоянно была перед глазами. Я понимал, что часто веду себя с ней грубо, но ее присутствие причиняло мне просто невыносимые душевные муки.
А потом, когда мы уже учились с Настей в одном институте, со мной произошел несчастный случай. Меня сбила машина. Настя первой примчалась в больницу и вела себя, на мой взгляд, слишком неадекватно. Она чуть ли не билась в истерике, выясняя у врачей мое состояние.
Я всего лишь сломал пару ребер, но именно это происшествие расставило все по местам.
— Матвей, родной мой, скажи тебе правда не больно? — ревела Настя, склонившись над моей постелью.
Это ее «родной мой» совершенно свело меня с ума, или это действовали обезболивающие? Я потянулся к ней, не обращая внимания на боль, и прижался к ее губам. Девушка тут же ответила на мой поцелуй и таком виде нас и застал, вошедший в палату Петр.
— О! Свершилось! — проговорил он.
Мы оба уставились на него, не понимая еще, что произошло и как с этим теперь жить.
— Чего смотрите? Думаете я слепой? Давно уже понял, что Матвей из сына превратится в зятя, ну вот и дождался.
Настя смущенно молчала, а я вовсе готов был провалиться сквозь землю. Это что же получается? Петр знал о моих мечтах о его дочери? А мечты то были не самые безобидные, взрослые можно сказать мечты!
Словно прочитав мои мысли, Петр сказал:
— Не переживай, Матвей! Ты как зять меня вполне устраиваешь.
— Папа! — вскричала, вдруг, Настя и выбежала из палаты.
Я тут же соскочил с койки. Застонал, сжал зубы и все равно побежал за ней следом.
Я догнал Настю уже на улице и увидев меня с перекошенным от боли лицом, Настя сразу остановилась.
— Да что же ты делаешь? Нельзя тебе бегать.
— Тогда не беги сама. Нам поговорить, наверно, надо, — я взял ее за руку и опустил глаза. — Отец прав, я давно смотрю на тебя не как на сестру. Ничего не мог с собой поделать. Ты можешь ненавидеть меня за это, но я должен все же сказать.
Я все гладил ее ладошку в своих руках и никак не мог решиться.
— Прости, но я тебя люблю! Никому еще не говорил такого, оказывается это сложно, прости.
Я еще несколько раз произнес это дурацкое «прости», прежде чем она сама меня поцеловала, прервав поток ненужных слов.
Я буквально задохнулся от дикого восторга, или чего-то подобного. Когда там на перекрестке меня сбила машина, толчок был менее ощутимым. Захлестнувшие меня чувства буквально сбивали с ног и уносили в поднебесье.
Позже Настя призналась, что ее влюбленность в меня уходила корнями еще во дни нашего детства.
— Я все думала, что это пройдет. Ждала, пыталась встречаться с другими…
— Не напоминай! Я хотел задушить твоего Ярика и Мишу Фомина тоже и вообще всех кто смотрел на тебя.
— Странно, — задумчиво проговорила Настя, — мне казалось, ты никогда не обратишь на меня внимания как на женщину. Помнится у тебя были несколько иные идеалы красоты. Эта твоя Инна, или Катя. Ужас, такие развязные девицы.
— В том то и дело, — ухмыльнулся я, — доступные просто. Я как-то даже не позволял себе верить в возможность воссоединения с тобой.
Сказать, что я был счастлив в то время, не сказать ничего. Любовь окрыляет, а когда вы оба к тому же увлечены одним делом, то это просто небывалое слияние душ. Мы с Настей проводили вместе все наше время, в буквальном смысле не расставались ни на минуту. После института мы, как это и предполагалось, стали работать на фирме Петра. Начали с обычных младших сотрудников, Петр не делал нам никаких поблажек. Но это было и хорошо. Когда ты сам чего-то добиваешься, успех становится намного значимее.
Мы с Настей уже жили отдельно от нашей семьи, подумывали о свадьбе, но в один ужасный момент все, что связано с нами, закончилось.
Мы поссорились из-за ерунды. Не буду вдаваться в подробности, но мы просто не пришли к согласию по поводу одного нововведения на фирме. Оказалось, что эмоции, связанные с любимым человеком могут носить не только положительный характер. Это и называется, наверно, когда от любви до ненависти один шаг. Не то, чтобы я ненавидел Настю, но я, мягко говоря, не желал ее видеть. Ровно так же как она меня.
Петр и остальные члены нашей семьи пытались нас примирить, но мы не желали никого слушать. Мы разъехались. Я завел себе новую подружку. Настя тоже с кем-то ходила на свидания. Все это продолжалось около полутора лет. А потом…
Потом мы узнали страшную весть. Оказалось, Петр скрывал от нас то, что два года назад у него обнаружились проблемы с сердцем. Его не довезли до больницы, Петр скончался прямо в карете скорой помощи и мы даже не успели проститься с ним.
Мы все очень тяжело переживали эту утрату. Кристина, вообще, плакала каждый день, она явно была его любимицей и всегда называла Петра своим папой.
Петр же явно предполагал возможность подобного исхода, потому что еще несколько месяцев написал завещание и оставил его у нотариуса. Он не забыл никого, ни двоюродного брата, ни сестер с их семьями, ни, конечно же детей, которых считал своими. А вот фирму свою Петр завещал только нам с Настей, при условии, что мы поженимся!
Как только все эти потрясения хотя бы немного улеглись в моей голове, я сразу помчался к Насте.
— Извини, нужно было сразу об этом заявить, я не собираюсь претендовать на бизнес твоего отца. Все это только твое, вы, итак, слишком много для нас сделали.
— А мне ничего не нужно! Не нужна эта фирма без тебя! Отец это прекрасно знал, поэтому и поступил таким образом.
Я видел как дрожат ее губы и не смог сдержаться.
Мы стояли, обнявшись еще очень долго и из сердца постепенно уходило все ненужное. Глупая обида, нежелание переступить через свои принципы, вообще все, что связано с «Я». Петр никогда не жил для этого «Я», он жил только для других, и ради других! Именно это и было его отличительны качеством. Тогда я понял, что больше всего на свете, хочу стать похожим на него и только это может считаться настоящей благодарностью с моей стороны.
Автор Светлана Юферева
