Они переехали в этот район недавно. На месте снесённого ветхого квартала застройщики начали строить новый. Вот и первый дом уже сдали.
Обещают большой квартал, для молодых и динамичных. У Пашки именно такие родители. Мама — дизайнер, а папа — программист. Они всегда в движении. Часто работают вместе. Мама разрабатывает проект, а папа его визуализирует (слово-то какое) на компьютере. Они даже в каком-то конкурсе участвовали, и выиграли.
А Пашка «неправильный» уродился. Не динамичный какой-то. Наоборот, медлительный. Как говорит учительница Елена Анатольевна, всё время витает в облаках.
И новый дом ему пока не нравится. Может быть, потом здесь и будет красиво, а пока кругом только грязь и стройка.
Все Пашкины приятели остались в прежней школе, рядом с бабушкиным домом. А здесь и квартир много, и ребята, наверное, есть, но никто из соседей никого не знает. Все заняты своими делами, некогда знакомиться.
Зато, когда в новеньком лифте кто-то написал нехорошее слово, какая-то женщина строго и брезгливо спросила у Пашки:
— Твоя работа?
— Нет. — Удивился мальчик.
— Как нет? А кто тогда это написал?
— Я не знаю.
— Квартир понакупят, а вести себя не умеют. — Сердито сказала женщина и вышла на своём этаже.
Вот и все знакомства.
Так что во дворе и в подъезде Пашка старается не задерживаться.
В школу он ходит по старым улицам, которые пока не застроили новыми динамичными домами. Мальчику нравится, что дома эти низкие, а во дворах сохранились уютные деревянные лавочки. На лавочках иногда сидят кошки. Не бабушки — пенсионерки, а самые настоящие кошки. Пашке всегда смешно смотреть на них. Он даже специально выходит в школу пораньше, чтобы неспеша прогуляться по старым улочкам
А ещё Пашка всегда проходит мимо белого трёхэтажного здания больницы. Оно такое же старое, как и остальные дома.
Однажды он заметил в окне на первом этаже девочку. Она стояла, уткнувшись лбом в стекло, и глаза у неё были грустные.
«Красивая.» — Подумал Пашка. Он не знал, на самом ли деле эта девочка красивая, но ему она очень понравилась. Весь день он размышлял о том, почему у неё такие грустные глаза, и схлопотал два замечания от учительницы.
На следующий день девочка опять стояла у окна, и через день. Пашка остановился, и долго смотрел на неё через чугунные прутья ограды. Девочка тоже смотрела на Пашку.
А однажды Пашка помахал девочке рукой. Она нерешительно подняла ладошку и помахала в ответ.
С тех пор он больше не задерживался в старых дворах, а приходил к запертой калитке больницы и смотрел на девочку. Они махали друг другу руками, и Пашка шёл в школу.
Как-то, когда он стоял прижавшись лицом к холодным чугунным прутьям, кто-то положил руку ему на плечо. Мальчик вздрогнул и обернулся. Невысокая женщина по-доброму, внимательно смотрела на Пашку.
— Ты чего здесь стоишь?
— Я просто. Мимо шёл.
— Мимо шёл? Да я тебя каждый день здесь вижу. Я ведь в этой больнице работаю.
Пашка потупился, но всё-таки ответил:
— Там девочка…
— Так ты к Анечке приходишь? — Женщина улыбнулась. — Знаешь её?
— Нет, не знаю. — Признался Пашка. — Просто хорошая девочка. Стоит. И грустная.
— Да уж, ничего весёлого в её жизни нет. — Вздохнула женщина. — У Ани бабушка умерла, с которой она жила. Вот и поместили девочку к нам. А потом в детский дом отправят.
— И что, ничего нельзя сделать?
— Наверное, нет. Анечкиного папу ищут. Но поиск пока результатов не дал.
— А долго она у вас ещё будет?
— Не знаю.
— А Ане можно что-нибудь принести? — Пашка встрепенулся. — Когда бабушка болела, мы с мамой приносили в больницу яблоки и мандарины.
— Яблоки можно. — Улыбнулась женщина. — И мандарины. Приходи послезавтра, я буду дежурить. Нажмёшь вот сюда, на звонок, я выйду, заберу у тебя передачу.
— Я приду. Обязательно. До свидания.
Дома Пашка достал свои деньги. Денег было много. Их дарили на дни рождения, давали так, на карманные расходы. Пашка почти не тратил. Разве что на альбомы и маркеры с карандашами. Но и этого добра у него было достаточно.
Порылся в игрушках. Вряд ли девочку заинтересуют его модели и трансформеры. Подумал и положил в пакет толстый альбом и пачку новых, ещё не распечатанных маркеров.
Купил в магазине яблоки, мандарины, шоколадные батончики. Разных взял, неизвестно же, какие Аня любит. Хотел газировки взять, но испугался, что это в больницу нельзя, и купил сок.
Пакет получился тяжёлый. Пашка еле дотащил.
С трепетом нажимал на кнопку звонка у калитки. Вышла та женщина, которая разговаривала с ним в прошлый раз.
— Ох, — всплеснула руками — зачем же так много. Надо было понемножку всего положить.
— Я не знал. — Смутился Пашка. И добавил. — Пусть. Там же, наверное, и другие дети есть.
— Есть. — Вздохнула женщина. — У нас такие часто бывают.
Какие такие она не уточнила, но Пашка, кажется, понял. Он заметил в окне Аню и приветливо помахал ей рукой.
Девочка ответила.
— Ну, ладно, подожди. Сейчас передам твоей принцессе подарок от рыцаря.
— Я не рыцарь. Я Паша.
— А я Антонина Васильевна. Можно тётя Тоня. Чтоб знал, если понадобится. Ну, жди, Паша.
Она ушла. А Пашка с Аней по-прежнему смотрели друг на друга. Вдруг Аня исчезла. Мальчик хотел уже уходить, но девочка вновь появилась в окне. В руках она держала альбомный лист, на котором торопливо было нарисовано большое красное сердце.
Пашка продолжал каждый день ходить мимо больницы. У них с Аней уже сложился свой ритуал.
А в дни, когда дежурила тётя Тоня, он приходил не с пустыми руками. Однажды купил специально для Ани милого лохматого медвежонка с красным бантом. И с тех пор девочка, глядя в окно, всё время держала игрушку в руках.
— Мама, а ты бы не хотела взять ребёнка из детского дома? — Спросил однажды Пашка.
Мама оторвалась от планшета и недоуменно взглянула на сына.
— Что за странный вопрос?
— Почему странный? Вот я один в семье. Психологи говорят, что это плохо.
— А ты что, знаком с психологией?
— Я читал. — Увернулся Пашка. И упрямо продолжил. — А в детских домах много детей. Если бы каждая семья взяла хотя бы по одному ребёнку, такие дома можно было бы закрыть.
— Это что, пропаганда у вас в школе такая? — Поинтересовался прислушивающийся к разговору отец.
— Причем тут школа? — Обиделся мальчик. — Есть ещё что-то кроме школы.
— А вот лучше бы ты учился нормально. — Папа перешёл в наступление. — А то только и жалуются учителя на твою рассеянность. Надо об уроках думать, а не о глупостях разных.
Больше Пашка речь об этом не заводил.
— Бабуль, а ты взяла бы ребенка из детского дома? — Задал он тот же вопрос, приехав на выходные к бабушке.
— Наверное. — Бабушка погладила Пашку по голове. — Только мне уж ребенка не дадут. Старая я, внучек.
— А раньше почему не взяла?
Бабушка задумалась, подошла к окну. Промокнула платочком уголки глаз. Пашка виновато уткнулся лбом ей в плечо.
— Бабушка, прости. Я обидел тебя?
— Нет, Пашенька. Ничем ты меня не обидел. Вспомнилось просто.
— Расскажи, ба. — Пашка обнял её ещё крепче.
— Ну, расскажу, расскажу. Давай только мы с тобой чайку согреем. Ты же знаешь Валеру и Люду?
— Ты что, бабуль? Конечно, знаю! Это мамины брат и сестра. Твои дети. Только они к нам не приезжают почти.
— Мои дети. — Повторила бабушка. — На самом деле, Пашенька, это дети моего брата. Тебе они так же дядя и тётя, только вот не родные, а двоюродные. Когда Валерику исполнилось тринадцать лет, а Людочке восемь, они всей семьёй поехали отдыхать на Волгу. Брат с детьми сидел на берегу, а его жена решила искупаться. Попала в сильное течение и начала тонуть. Егор бросился за ней и…
Остались мои племянники сиротами. Хотели их тоже в детдом оформлять, да я не дала. Сначала отказывали, а потом всё же отдали. Вот и выросли. Мама твоя, самая младшая она была, так и осталась на меня обижена.
— За что? — Удивился Паша.
— За то, что свою любовь не ей одной отдала, на всех делила.
— Ты разве не любила маму?
— Да как же не любила, Пашенька? Любила, ещё как! И сейчас люблю. Но и Валерика с Людой не обижала. Ревновала меня мама твоя.
— Я бы не ревновал. — Пашка вздохнул. — Я бы радовался, что у меня брат или сестра. Когда маленький был, просил у родителей. Но мама сказала, что лучше одного до ума довести… Ой, бабушка, я что-то не то сказал опять. Мне и учительница говорит, что я часто, не подумав, отвечаю.
Бабушка только вздохнула и погладила Пашку по голове.
***
Когда в понедельник Пашка остановился у больничной ограды, то не увидел никого в окне. Он стоял в надежде, что Аня вот-вот появится, и чуть было не опоздал в школу. Не появилась девочка и во вторник. А на третий день к Пашке вышла Антонина Васильевна:
— Всё, рыцарь. Забрали от нас Анечку, уехала твоя принцесса.
— А куда?
— Не знаю. Но женщина из опеки сказала, что, вроде, у девочки отец нашёлся. Радоваться надо, Паша!
— Я радуюсь. — Мальчик вытащил из рюкзака пакетик с соком и шоколадками. — Вот, отдайте кому-нибудь.
— Да не надо, забери, сам съешь.
Но Пашка только безнадежно махнул рукой и поплёлся в школу…
* * * * *
Молодой динамичный район вскоре расстроился. Выросли и заселились новые дома. Появились во дворе ребята. Обзавёлся друзьями — приятелями и Пашка. И девочки стали обращать внимание на серьёзного симпатичного паренька. А сам Паша, нет-нет, да вспоминал одинокую Анину фигурку в больничном окне. С грустью смотрел он, как рушили старый белый корпус больницы.
Сначала мальчик ещё пытался найти Аню. А потом прекратил попытки. Зато познакомился с волонтёрами, которые помогали осиротевшим детям. Он никому не говорил, чем занимается. И не потому что боялся насмешек, а просто привык делать то, что считал правильным не на показ. С родителями после той неудачной попытки тоже не откровенничал.
Только бабушке Пашка мог рассказать всё. Он и рассказывал. Сильно сдавшая за последние годы физически, она сохранила ясный ум. Нередко её рассуждения о жизни подсказывали внуку, как вести себя в той или иной ситуации.
Однажды, приехав к бабушке, застал там дядю Валеру.
— Здорово, племяш! Как жизнь молодая?
— Нормально! А вы в гости?
— В гости. Мать совсем слабая стала, подумал, может, помочь чего.
— Мать?
— Рассказала тебе вижу. Что ж, правильно. Внук знать должен. Мать — а как же. Она мне и сестре родителей заменила, всю себя отдала. Мама, значит. Роднее родных. Я подростком был непростым, а тут горе такое. Она меня не бросила, в детдом не отдала, в люди вывела. Что смотришь? Как родители твои рассуждаешь: моя хата с краю?
— Нет. — Пашка нахмурился. — Я так не думаю. Ба, я пошел!
— Зря ты так, Валерик. Паша — мальчик правильный, неравнодушный. — Укорила племянника бабушка. — Деткам в приютах помогает.
— Ишь ты, — удивился Валерий — не в родителей, значит. В тебя, мам, внук удался.
— Всё может быть.
* * * * *
— Павлик! — Света, руководитель их волонтёрской организации, позвонила вечером в пятницу. — У тебя завтра занятия в институте есть?
— Нет. А что? — Пашка планировал отоспаться. Подготовка к сессии отнимала много сил.
— Некому к подшефным съездить. Завхоз просил помочь площадку покрасить. Лесенки, горки. Краску они закупили, а рук нет. Сделать надо быстро. Поможешь.
— Помогу. — Вздохнул Пашка. — во сколько сбор?
— В восемь Даня за тобой заедет.
— В восемь?! — Взвыл Пашка. — Свет, а попозже никак?
— Никак, Павлик. Туда же ехать ещё.
Даня приехал вовремя. Всю дорогу Пашка зевал и, в целом, находился не в особенно хорошем расположении духа. Приехав на место, парни получили банки с краской и кисточки. Даня быстренько переоделся, а Пашка с сожалением посмотрел на свои новые голубые джинсы.
— Ты что, не взял ничего больше? — Поинтересовался приятель.
— Да вот, не подумал даже. С утра еле глаза продрал, а мозг так и не проснулся, похоже.
— Поднять, подняли, а разбудить забыли. — Хохотнул Даня.
— Как-то так. — Улыбнулся Пашка. — Ладно, постараюсь быть аккуратным.
Они работали дружно, перебрасываясь время от времени незлобивыми шуточками. Больше половины конструкций уже сияли свежеокрашенными боками, когда к работающим парням подошёл серьёзный человек лет четырех и, засунув в рот палец, принялся внимательно наблюдать за происходящим.
— Палец, не откуси! — Весело сказал ему Даня.
Малыш вытащил палец, осмотрел его на предмет повреждений, и солидно заметил:
— Не откусил! А вы сто здесь, класите?
— Красим! — Сидевший на корточках Пашка отложил кисть и встал, распрямив спину. — А ты кто?
— Я Сасок!
— Ого! Ну, здорово, Сашок! — Пашка протянул мальчику руку. — Как дела?
— Холосо. Только немноско плохо.
— Чего плохо-то? — Вмешался Даня.
— Миска масынку отнял. — Вздохнул малыш. — Я тозе отнял. А Вика Силгевна её совсем заблала.
— Так надо было вместе играть. С Мишкой. И никто бы ничего не отнял.
— Да? — Удивлённо переспросил мальчик и задумался.
Немного отдохнув, Пашка потянулся за отложенной кистью.
— Ситяс помогу! — Маленький Сашка схватил кисточку, и споткнувшись о борт песочницы полетел лицом вниз.
— Оп-па! — Пашка поймал малыша на лету. Перепачканная краской кисть ткнулась в район колена, оставив на голубой ткани яркое красное пятно.
— Ой! — Мальчик испуганно смотрел на Пашкины брюки. На ресницах его задрожали первые слезинки.
— Стоп! Стоп! Не реви! — Пашка взял пацана за плечики. — Ничего страшного! Ты же не хотел.
Мальчишка отрицательно замотал головой.
— Сашок! Сашок, ты где?
Худенькая темноволосая девушка быстрым шагом приближалась к площадке. Увидев испуганного малыша и пятно на Пашкиных джинсах, она виновато, словно сама натворила дел, обратилась к парню:
— Вы простите его, он маленький ещё. И он не нарочно.
— Да я и не сержусь. — Пашка улыбнулся.
— Надо чем-то оттереть. — Девушка задумалась. — Сашок, беги в группу, а я пока помогу дяде убрать это красивое пятно.
Мальчик убежал.
— Не волнуйтесь. — Пашка продолжал улыбаться. Девушка ему нравилась. — Это не самое страшное в жизни. Меня, кстати, Паша зовут.
— Аня. — Представилась девушка.
«Ох, и везёт мне на Ань.» — Подумал он. — «Видно, судьба.»
— Аня, — вмешался Данила — дайте вы уже ему растворитель. А то пока он будет вам улыбаться, штаны безнадежно погибнут.
— Сейчас. — Аня ушла в корпус.
— Симпатичная девочка. — Даня толкнул Пашку в плечо. — Ты ей понравился.
— Да ладно. Давай уже докрашивать.
— Представляете, у завхоза нет растворителя. — Возмущённо заявила вернувшаяся Аня. — Как можно было всё покупать для покраски, а это забыть. Павел, у меня дома точно есть. Делала ремонт, вот он и остался. Я сейчас сбегаю, принесу.
— Знаете, Аня, а забирайте Пашку и окажите уже ему первую помощь. — Подмигнул товарищу Даня. — А я закончу сам. И подожду вас здесь.
Поднимаясь по лестнице в подъезде старого дома, Пашка вдруг ощутил неловкость.
— Аня, а это удобно будет? Что скажут ваши родители?
— Я одна живу. — Просто ответила девушка.- Как из детского дома выпустилась, так и живу. И подрабатываю нянечкой. Меня наша директор оставила.
В квартире было чисто и уютно. Пашка всё так же любил старые невысокие здания и сейчас с любопытством оглядывался вокруг.
На письменном столе он увидел милого лохматого медвежонка с красным бантом. Сердце бешено забилось. Осторожно взял игрушку в руки.
— Он мне очень дорог. — Тихо сказала девушка, глядя, как он вертит медвежонка в руках.
— Почему?
— Когда-то в моей жизни был сложный период. Умерла бабушка. Это, кстати, её квартира. Меня отправили в больницу, не здесь, в городе. Почему, неизвестно. Наверное, просто не знали, что со мной делать. Однажды я стояла у окна. Мне некого было ждать, я просто стояла. И вдруг какой-то мальчик помахал мне рукой. И стал приходить каждый день. Мы стояли и смотрели друг на друга. А однажды санитарка сказала, что мне принесли передачу. Я удивилась. Оказалось, что принёс тот самый мальчик. И с тех пор он часто приносил мне фрукты, шоколадки, и вот этого медвежонка.
Пашка слушал, затаив дыхание.
— Когда в детском доме у меня попытались его отобрать, я кричала и дралась, хотя раньше никогда этого не делала. Я готова была загрызть любого, кто покусится на мою игрушку. Почему-то мне это казалось очень важным.
— А я все эти годы думал, что ты уехала к отцу. Даже пытался найти. Не нашёл.
— Ты врёшь сейчас? — Настороженно спросила Аня. — Быстро придумал. Я хоть и детдомовская, но не дура. Вот твой растворитель, и тряпка ещё.
Она сунула Пашке в руки пузырёк и кусочек чистой ткани, поправила на медвежонке красный бант и бережно усадила его на прежнее место.
— Я тоже однажды увидел девочку. Она смотрела на меня из окна больницы, и очень мне нравилась. И однажды девочка Аня нарисовала мне на альбомном листе большое красное сердце. — Пашка стоял, опустив руки, и не отрываясь смотрел на девушку. — А потом санитарка тётя Тоня сказала, что у девочки нашёлся отец и забрал её. Именно из-за этой девочки я стал волонтёром.
Аня тихо плакала.
— У девочки нашёлся отец и забрал её, но потом всё же сдал в детский дом.
— Но почему?
— Его новая жена не приняла дочь из прошлой жизни. Вот так-то, Пашка! А в детстве я даже не знала, как тебя зовут. Спросила у санитарки, а она сказала, что не надо мне этого знать, лишнее.
Они стояли, забыв про испачканные джинсы, про растворитель, и Даню, который ждал их во дворе детского дома. Смотрели друг на друга, и сейчас между ними больше не было больничного окна и черной чугунной решетки, не было того разговора Пашки с родителями, и двери отцовской квартиры, захлопнувшейся за Аней, не было тоже.
Они смотрели молча, и верили в то, что точно знают, как сделать этот мир чуточку лучше.