– Алиску мою не видели? – Ирина в расстегнутом пальто вышла из подъезда.
Довольно-таки спокойно вышла.
– Не-ет, – развели руками Евгения Николаевна и Галина Петровна, – Не-ет! А давно ль пропала-то?
– С утра! В школе не была, говорят…
– Да ты что!
Евгения встала со скамьи, хлопнула себя по коленям.
– Пошли и мы поищем!
Они разволновались, пошли пройтись по ближайшим улочкам и парку. Мало ли…
Алису они успели полюбить. Хорошая девчушка, воспитанная. Правда, замкнутая. Мать ее, Ирина, тоже не их болтливых, но грубовата и как-то вульгарна что ли… Недолюбливали её соседи, а у Евгении так вообще была особая причина не любить Ирину.
Совсем недавно поздно вечером пошла она стряхнуть половичок, и вдруг услышала тихий плач за дверью соседки.
– Алиса, это тетя Женя, соседка. Откроешь?
За дверью плач прекратился, но девочка не откликнулась. Еле уговорила тогда тетя Женя Алису – дверь открыть. Мать наказала – дверь никому не открывать. А сама домой ночевать не явилась.
Тогда ночевала Алиса у тети Жени. Говорила немного – замкнулась, была грустна и задумчива. Только и спросила, подняв голубые свои глазки:
– Я очень к бабушке с дедушкой хочу. Как Вы думаете, меня отпустит мама?
Евгения лишь пожала плечами:
– Откуда ж знать мне, дитя…
Историю девочки Евгения знала немного.
Появилась она у Ирины всего-то несколько месяцев назад, когда пришло время идти ребенку в школу.
А до этого, а до этого…
Ирине квартира досталась по наследству от ее матери, которая совсем рано померла. Ира выскочила замуж и начались в молодой семье такие скандалы, какие услышал весь дом. С полным набором – битьём стекол, мордобоем, милицией (тогда ещё) и скорой помощью.
В общем, это продлилось недолго, муж от Ирины ушёл. А она, уже будучи одна, родила Алису. Ну, родила и родила, соседи сильно не вникали.
Да только примерно через пару месяцев после родов стал из её квартиры с коляской и девочкой выходить на прогулки мужчина лет этак 50-ти. Представился дедом девочки по отцу.
Одет был не по-городскому совсем. Пальто на нем короткое, как будто с чужого плеча, серое припыленное, шапка–ушанка заячья, да сапоги стоптанные. И не гармонировал он с современной красной коляской Ирины уж совсем.
Лицо его было темным в мелких морщинках, а руки рабочие – заскорузлые и грубые. И когда он доставал из коляски свёрток с малышкой в белом пододеяльнике, эти руки вообще казались черными, неприсобленными для дел младенческих.
– А мать-то где? – интересовались соседки.
Мужик вздыхал и говорил, что ушла работу искать.
– Так какая работа, коли дитя? Или Вы останетесь?
Михал Михалыч, как звали мужика, отвечал неопределенно.
А соседки вообще стали замечать, что матери не видно, что в магазин за смесью для девочки и продуктами Михалыч ходит с девочкой сам.
И так он хорошо с ней управлялся, совсем не был похож на неумеху. Пробыл он здесь месяца полтора, а потом…
А потом вдруг появилась опять Ирина. А дед с девочкой исчезли. И на все вопросы Ирина отмахивалась:
– Она с отцом пока, но скоро заберу. Это временно.
Соседки, о ситуации рассказали местной жительнице – их знакомой, которая работала в отделе образования. Но та, проверив информацию, только руками развела, сказала – мать имеет право поступать так, как ей заблагорассудится. Вот если б она пожаловалась…
На этом разговоры об Ирине утихли. Тем более, что в квартире этой она постоянно не жила. Появлялась тут лишь иногда.
Вот только почтовый ящик её заполнялся письмами. Обратный адрес – деревня Кузьминка, область Смоленская, Михаил Михайлович Остроумов.
Уж не раз в кучку собирала их Евгения Николаевна, потому что почтальоны уже клали их на подоконник меж этажами, в почтовом ящике места не было. Евгения собирала и отдавала их Ирине, когда та появлялась, и когда Евгении удалось это заприметить. Увидела она раз, как пренебрежительно кинула их Ирина на обувную полку, а через десять минут уже вылетела из квартиры по своим важным делам с маленькой сумкой через плечо. Значит писем не читала.
И тогда Евгения не выдержала – сунула нос в чужую переписку. Аккуратно вскрыла и прочла. Хотела всего одно письмо прочесть, но не удержалась… Вскрыла второе, третье…
Это был отчет деда Михаила о том, как растет Иринина дочка. Дед писал немного, но очень часто и аккуратно, не упуская ни одного момента детского развития…
» Сегодня она всё-таки перелезла через тот порог. Расплакалась, что коленкам больно, но перелезла. Вот упрямица! А я рад – трудности преодолевать учится. И животик наш прошел. Доктор сказала – лекарства помогли. А на затылке волосы кучерявятся ещё больше, особенно справа.»
И так из письма в письмо… Ни слова о себе, а все о ней – о внучке.
И как-то так случилось, что эти письма Евгения не отдала. Нет, она заклеила их обратно – не придерешься. Но сначала честно запамятовала, а потом уже неловко было отдавать задним числом, вот и не отдала.
Если б чувствовала, что нужны они адресату, а так… Ирина их, вероятнее всего, просто – не читала.
А два года назад девочка Алиса появилась здесь, в городе, у матери.
– Умер отец,– констатировала Ирина, и на этом все разговоры пресекла. Могла и нагрубить, если с расспросами приставали.
А Алиса почему-то об отце ни говорила ни слова, только о дедушке Мише и бабушке Тамаре. Вот их вспоминала часто.
Уже в первом классе открывала дверь своим ключом, умела оставаться дома надолго одна. В общем, совсем самостоятельная девчушка.
И вот пропала …
***
Когда у Михаила умерла его жена, и он схоронил её неподалёку на местном кладбище на склоне холма, то уж думал, что так и останется жить один в старой своей избе.
Сын их всегда был непутёвый. Мотался по свету, приезжая домой изредка, волоча за спиной кучу наработанных за этот период проблем. Вот и последний раз, ещё когда жива была Елизавета, приехал, рассказал, что расстался с новой женой, потому что она гулящая, и даже беременная ему изменяет, «занял» опять у родителей денег и исчез.
Мать причитала, вытирая подолом фартука свои такие голубые прежде, но давно помутневшие от слез глаза:
– А дитя как же твое? Как же дитя-то, коль гулящая она?
Михаил ругался, воспитывал сына, Лизавета хваталась за сердце, жалела непутёвого отпрыска.
Вот и сейчас Михаил никак не мог себе простить, что поссорился с сыном так сильно. Казалось, что именно это и унесло в могилу жену.
Первым делом Михаил распродал по соседям всё хозяйство. Зачем одному хозяйство, когда есть магазин?
Корову отдавал с тоской. Видел в окно, как новый хозяин, мужик сильный осанистый загоняет берёзовым дрыном прозябшую с сосульками на боках корову в раскрытые тёмные двери чужого для неё коровника. А та не идёт, ошалело поводит глазами и шарахается по двору.
– Ох ведь тварюга какая! Всё-таки вырвалась! – хозяйка тоже увидела из окна картину, – Ещё и забор нам разнесёт. Придётся тебе, Михалыч, новый забор нам городить.
– Так ведь она к уговорам привыкла, к ласке. Лизавета ведь с ней все шепталась, – заступился Михалыч.
Хозяйка покосилась на него.
– Ничего, мы ее быстро переучим. Хворостина всем помогает.
Шёл Михалыч домой совсем понурый, завернул на кладбище.
– Вот ведь как, вот ведь как, Лизавета, – оправдывался на могиле жены, глядя на её карточку, в голубые её глаза. И казалось ему, что со всех-то сторон он перед ней виноватый.
И пообещал он тогда – сына найти, помириться, ситуацию хоть эту исправить.
Никуда так далеко прежде из деревни своей он не уезжал, а теперь вот направился в далёкую поездку – больше суток ходу поездом. К сыну. Вернее, к жене его, чтоб узнать, где сын его сейчас.
И не чаял он тогда, что судьба сына его станет интересовать куда меньше судьбы маленького сверточка – его внучки …. как глянула она на него голубыми своими глазенками…
Ирину он нашел в ужасном состоянии. Запущенная молодая женщина, впавшая в хандру, захламленная квартира, с горками шелухи семечек повсюду, и девчушка какая-то – совсем уж заморыш.
Где его сын, невестка не ведала. Понятия не имела, даже в какой стороне.
И мысли все у Михаила о Лизавете. Чтоб она-то сейчас сделала? Вот чтоб она сделала, то и нужно делать.
И начал Михалыч помогать. Взвалил на себя все. А Ирине того и надо. Она быстро прочухала, что дед и без нее с дочкой справляется, и стала пропадать. Сначала на несколько часов уходила, вроде как по работе, а потом и на сутки пропадать начала.
Михалыча дома никто не ждал, даже любимого пса своего Лорда он поручил приятелю. Терпел он долго. Но кончались деньги, которые взял он с собой. Написал в деревню своим с колхоза, и те выслали ещё.
Невестке оставлять ребенка он уже не мог – не доверял. И, прожив у неё около двух месяцев, как только Ирина объявилась после очередного длительного загула, предложил – забрать внучку. Та согласилась легко, сказав только, что деньгами пока помогать не сможет. Нет у неё работы пока …
Михалыч на следующий же день купил билеты, на последние практически деньги приобрел теплый пуховый платок, чтоб замотать потеплее драгоценную ношу. И, вместе с Алисой, отправился домой. Весь смысл его жизни, казалось, сейчас собрался в этом маленьком милом голубоглазом комочке – его внучке.
Добрался благополучно. С попутчиками везло, все помогали.
А вот как вернулся в свою хату тогда – хорошо помнил. Изба нетоплена. Можно б было и к соседям, никто б не прогнал, но вот почему-то хотелось справиться самому.
Он направился в баньку – она прогревалась быстрее. Положил хныкающую с дороги Алису на скамью, растопил баню, прогрел воду. И только когда клубы густого белого пара заполнили баньку, развернул из одеял и пухового платка дитя и разделся сам. Разогрел тут же на камнях кашку, покормил и раздел Алису, положил ее в теплую лоханку с водой.
И тут она так разыгралась, развеселилась, складывая губки свои смешно и брызгая ручками и ножками по теплой воде, что у Михаила потекли слёзы. Вот оно – счастье его. Его и беречь будет. Ради него и будет жить. И дом прогреет, и печь переложит, и огород посадит, и корову вернёт…
Ведь лет ему не так и много. Он даже ещё и не пенсионер.
А на пороге сидел уже их с Лизаветой пёс Лорд, верный и преданный, настороженно наблюдая за ребенком – теперь есть кого охранять.
Конечно, чего уж говорить, одному с ребёнком поначалу всё равно было тоскливо. Работа ещё не звала – колхозные работы начинались к весне. Бессонные ночи с дитем, особенно болящим, поневоле вызывали тревожность. За окнами – небо в ярких проколах звёзд, а Михалыч ночами ходил и ходил по избе, прижав к себе бессонную внучку. Всякое было. И руки опускались, и тоска о прошлом душу рвала.
А потом жизнь понеслась.
Появилась в жизни его Тамара. Хозяйственная, одинокая женщина с дочкой старшеклассницей. Скромная, добрая. Приглянулась она Михаилу. Хозяйство завели. Корову свою вернули с переплатой большой. Измаялась, бедная.
Тома вообще без дела посидеть не могла и минуты. То по двору управлялась, то по дому — хозяйничала.
Принесла сорока на хвосте и плохие вести. Сын Михаила помер и даже похоронен уже в области Псковской. Съездил, побывал Михалыч на могиле сына, памятник заказал, погоревал.
Но что делать … жизнь продолжалась. Алису все с рук не спускали. Так и росла она в деревне на руках у бабы Тамары и деда Михаила.
Природа деревни приучила ее к раздолью, к широким полям, и бесконечным пригоркам. Ей были родны просторные деревенские дома, родны соседи, знакомы многочисленные дорожки, разбегающиеся по всем деревням соседним, тропинки и неприметные тропочки, уходящие глубоко в лес, спешащие к озеру или уводящие на болота — все они были ею изучены, протоптаны и пробеганы много-много раз босыми ножками.
Сколько хаживала тут она с дедом, сколько гуляла с Олей, старшей своей сестрицей ли тетушкой, приезжающей теперь лишь изредка. Нянчилась с ней баба Тамара. А дед писал длинные отчёты матери каждую неделю. Чувствовал ответственность.
Местная врачиха не раз говорила им, что надо бы документы на девочку переоформить, но деревенские ведь не любят возни с документами, не умеют как-то, вот и…
В детский садик девочку не возили – далеко. А вот в школу – в школу надобно…
Именно тогда-то и начались проблемы. Оказалось, что и жить-то тут Алиса не имеет права. Есть у неё – родная мать. И когда тетеньки из отдела образования мать нашли, она изъявила желание – дочь забрать. Это за что же её лишать прав материнских? Возмутилась! Она просто отдала ребенка деду временно … погостить.
Лично приехала она в деревню, с поезда – на такси, очень быстро собрала девочку, не дав всем даже ничего сообразить. Лаял на нее лишь Лорд.
Михалычу пришлось посадить его на цепь, пёс рвался, как будто чувствовал неладное. Остальные растерянно молчали. Оли на месте не было. Но может и хорошо, что не было – тогда б скандал. Ольга училась на юридическом, она б нашла доводы…
Алиса до того была растеряна, а мать ее взбалмошна и тороплива, что нормально с бабушкой и дедушкой ребенок даже не попрощался. Лишь оглянулась она через заднее стекло машины и скрылась в пыльных клубах дороги, как и не бывала…
Михаил и Тамара потеряно долго стояли еще на дороге. Как это так? Их девочку вот так увезли…
Но их ли девочку?
Потом Михаил вызывал Ирину на переговоры, забрасывал письмами. Нет, он не собирался Алису возвращать без крайней необходимости. Просто он очень хотел с ней общаться и дальше, хотел договориться, чтоб на каникулы …
Но Ирина на переговоры не являлась и на письма не отвечала.
Так прошло почти три месяца, пока к дому их не подъехал газик с известием, что внучка их – в розыске. Пропала. И если узнают они что-то, должны дать знать …
Вот тогда голова Михаила побелела за ночь. Беда! Это была самая настоящая беда. Самая большая беда во всей его нелегкой жизни!
Он поехал на вокзал и, даже не возвращаясь домой, отправился к Ирине. Надо было помочь в поисках, поддержать мать. Наверное…
Но тогда Ирину дома он не застал. На стук вышла соседка – это была Евгения. Она и предложила Михаилу остановиться у неё.
Прошло уже, как все думали, четыре дня с момента пропажи девочки. Её искали все службы. Но и Михаил на месте не сидел, не мог сидеть, с утра отправился на вокзалы, ходил по торговым точкам, по рынку, по столовым, выспрашивал – но все безрезультатно.
– Пожалейте себя, на вас ведь лица нет. Давайте-ка, поешьте…, – встречала его Евгения.
Но еда не шла. Страх за внучку поселился в сердце, не отпускал. Лишь через день приехала откуда-то Ирина и очень спокойно сообщила, что Алису нашли, и сейчас она едет ее забирать.
– Я с Вами!
– Ещё чего! Вас тут вообще не должно быть! Вы – психологическая травма ребенка. Знаете, где ее нашли? В Ивановской области. Она ехала к бабушке и дедушке. Правда в другом направлении … Уезжайте! Ребенок не должен Вас тут видеть!
Вот тогда впервые очень зло раскричалась Евгения. Вспомнила, как ночевала у неё недавно Алиса, когда мать не пришла домой. Та тоже не молчала – спорила кричала, объясняла, что дежурила она на работе. Разразился скандал.
Вспомнила Евгения и отношения матери к письмам и то, какой образ жизни она ведёт, меняя мужчин. В общем, сейчас Евгения сорвалась, гадости тоже высказала. Просто границу наглости эта Ирина уже перешагнула, сил не хватило – сдержаться.
Михаил не уехал, остался у Евгении на целых две недели. Они выяснили, что Алису матери не вернули. Оставили до выяснения причин побега девочки. Евгения подключила сына, который работал как раз в органах, отдала ему письма деда, и тот уже направлял их.
– Мам, понимаешь, никаких юридических причин наказывать мать – нет.
– Как это нет? Она семь лет о ребенке не вспоминала! Разве это не причина?
– Нет, не причина…
– А то, что дома не ночевала, не причина…
– Тоже нет, и не докажешь, мам…
– А то, что письма даже о дочери не читала?
– Мам! Прекращай…
Ольга подключилась у себя, на месте. Но сын Евгении утверждал, что вернуть девочку к деду, лишив мать родительских прав – в их случае, задача нереальная. Он знал, где сейчас Алиса, но им не говорил. Знал – дед не выдержит, поедет туда, наделает ошибок.
***
Молодой начинающий воспитатель-психолог детского приюта Юлия обратила внимание следствия на разночтения в деле: девочка утверждает, что убежала она на два дня раньше, чем заявляла мать.
Это означало, что мать хватилась пропажи ребенка лишь на третий день… Информацию проверили. Да, информация девочки подтвердилась – были камеры, были свидетельства.
– Я домой хочу, – мечтала девочка и рисовала дом с треугольной крышей, сарай, собаку, корову, поле, лес…
– А кто ждёт тебя дома, Алиса?
– Дедушка, бабушка, Оля и Лорд…
– А чем вы вечерами занимались с мамой?
Алиса молчала.
– Алис, я помогу, вот пришла мама, и что вы делали?
Алиса наклонялась к столу и черкала бумагу, надавливая и ломая карандаши.
Но и это не могло быть причиной лишения матери прав… Если бы …
Если б эти подозрения и расспросы в следственных органах в присутствии психолога из детского приюта не вывели из себя взбалмошную Ирину. Она начала психовать, раскричалась, перевернула все на столе следователя и написала отказную от дочери, сказав, что она ей вообще и не нужна…
Никогда не была нужна. Не нужна и сейчас. А Юлия потирала руки, радовалась, что именно так все обернулось – уж слишком явную проследила она антипатию девочки по отношению к матери.
***
Алиска неслась по коридору приюта, бросилась на шею деда.
Евгения расплакалась, а психолог разулыбалась.
«Жаль, что сейчас нельзя отдать девочку деду»– подумала она.
И пообещала:
– Я сделаю, все, что зависит от меня, как можно скорее. Скоро Алиса будет дома. А пока поучится у нас, в интернате. Мы с ней уже договорились. Да, Алис?
Алиска обнимала за пояс деда и кивала. Она готова была ждать, готова, лишь бы вернуться в свою любимую деревню, домой …
