Самое главное, что Маша знала, к кому он ушел. Это была ее бывшая пациентка, точнее, мать пациента – Маша работала педиатром, и какое-то время Лида с сыном Димой числились у нее на участке. Она помнила эту хрупкую женщину с прозрачной кожей, сквозь которую просвечивали голубоватые вены. И сын у нее был такой же – тихий бесцветный мальчик.
Как ее муж умудрился встретить на своем пути эту женщину, Маша не знала. Он не стал ничего объяснять, Маша не стала спрашивать. Вроде дочь что-то знала, она, хоть и расстроилась, общение с отцом не прервала, но подробностями не делилась, не хотела её расстраивать.
Маша сначала и не заметила ничего – стресс, слезы, развод… И буквально в тот день, когда их развели (а сделали это быстро, так как дочери полгода назад исполнилось восемнадцать), она поняла, что беременна.
— Так это козырь твой, Машка, он ведь так о сыне мечтал! – заявила подруга. – Как развелись, так и обратно поженитесь. А что – сейчас это модно!
Сама Маша не разделяла энтузиазма подруги – уж она своего Володю знала и хорошо понимала, что, даже если вернётся, сердце его останется там. И она промолчала – не сказала ничего ни бывшему мужу, ни дочери. Срок был большой, почти три месяца, так что про аборт и думать было нечего. А она и не думала – разного за свою жизнь насмотрелись, но в чем была уверена, так это в том, что если и есть на этом свете счастье, так оно в детях.
Но радовалась Маша недолго. Это случилось во время приема – внезапно закрутило живот, потом стало горячо внизу. И она сразу все поняла.
Дождь стекал по оконному стеклу ручьями, словно небо оплакивало ее горе, делая это за Машу, которая не могла выдавить из себя ни слезинки. Она лежала на кровати и чувствовала, как внутренности словно заливает тяжёлым свинцом – нечем было дышать и невозможно двигаться.
Она так и не отошла от этого удара – прошел месяц, второй, третий, а грудь все также наливалась свинцовой тяжестью, стоило ей только увидеть младенца. А на ее участке младенцев было много, так что хоть увольняйся.
Второй удар внешне она снесла так же мужественно, хотя внутри еще больше заморозилась. В один из дней, когда дочь ездила к отцу, хотя явно этого не говорила, она вернулась вся в слезах. Маша испугалась – не заболел ли он? Вдруг что-то страшное произошло, ей как раз накануне снилось, как Володя летит по небу, словно птица, размахивая руками, и вроде не падал, но Маша понимала – ещё чуть-чуть и…
— Что с отцом? – напрямую спросила она, отставив в сторону притворство.
— Все с ним в порядке! – закричала Вика.
— Тогда почему ты плакала?
Вика, которая училась на биофаке и считала себя очень взрослой и очень самостоятельной, вдруг сморщила нос и разрыдалась.
— У него будут дети! Двойняшки, представляешь? Два мальчика. Как он посмел, как он мог!
Маша гладила дочь по спине, бормотала утешающие слова, а сама думала – а чего, собственно, она ожидала? Могла бы догадаться, что этим все закончится. Но плакать ей хотелось не меньше, чем дочери. Только вот с того дня, когда она потеряла ребенка, плакать Маша не могла.
— Я думала, он к нам вернётся, — пожаловалась дочь. – Нагуляется и вернётся. Она же скучная и тупая как курица!
Надеялась ли Маша, что Володя вернётся? Пока носила его ребенка, наверное, да. Но когда она его потеряла, потеряла и последнюю надежду на то, что они когда-нибудь снова будут вместе.
Жизнь на этом не закончилась – дочь все так же училась, Маша все так же работала. Вика познакомилась с хорошим парнем по имени Костя, и, кажется, немного успокоилась. К отцу ездить перестала, и трубку не брала, когда он звонил, Маша видела пару раз. Но сама она иногда думала: «Надо же, два мальчика…».
На дворе стоял февраль, когда случился тот странный звонок. Вика взяла трубку, промолчала, а потом с обидой выкрикнула:
— Да мне-то, какое дело! Сам решай свои проблемы!
Маша догадалась, что это Володя, но тревожить дочь не стала. А через несколько дней позвонили опять, и Маша успела увидеть слово «папа». Трубку Вика не взяла.
— Вика, ну что ты как маленькая? – спросила Маша, когда на экране в третий раз загорелось беззвучное «папа».
Дочь прищурилась, посмотрела на нее с вызовом, и сказала:
— Ты бы знала, чего он от меня хочет!
— И чего?
— Чтобы я с его щенками сидела!
— Вика!
— Да что, Вика? Он нас сам бросил, а теперь ему, видите ли, помощь моя нужна.
— Что за помощь?
— Я же говорю – посидеть с его наследниками.
— А жена его что?
— Да жена его при смерти в реанимации валяется. Малахольная она, добили ее близнецы!
Маша еле сдержалась, чтобы не залепить дочери пощечину – ей было горько слышать такие злые, ядовитые слова из ее уст, но она сдержалась: сама виновата, сама ее такой воспитала.
— Адрес его знаешь?
Дочь воскликнула:
— Ты к нему ехать, что ли, собралась? У тебя гордости совсем нет, да?
— Вика…
То ли металл в ее голосе осадил дочь, то ли в глубине души она и сама понимала, что перегибает палку, но адрес дала.
На улице мело, и из-за пробок до его дома пришлось долго добираться, у нее было время подумать. Она хорошо помнила эту Лиду – худенькую, бледную, с синяками на запястьях. Маша ей и сказала – тихо и очень деликатно:
— Уходили бы вы от него.
Когда Лида исчезла, Маша сначала испугалась – не случилось ли с ней чего, но потом медсестра узнала, что та просто развелась и уехала в другой район города. И ведь не дай бог случится с ней что – Диму отцу отдадут, а он и раньше руки распускал, Маша видела у мальчика синяки, а уж каким теперь стал, неизвестно. Остается надеяться, что с Лидой все будет хорошо – там же еще младенцы, Володя один не справится.
Она давно его не видела и удивилась, как бывший муж постарел: бледный, похудевший, обросший и лохматый, с заметной сединой в каштановых некогда кудрях.
— Маша…
Его губы дрожали, за спиной слышался плач младенцев. Маша шагнула в квартиру, поставила сумку на пол, позволила ему помочь ей с пальто.
— Сколько им? – спросила она.
— Месяц. Но они родились раньше срока. Выписали неделю назад.
— Врач был?
— Был.
— И что?
— Да нормально все. Но они орут все время.
Надо было бы спросить про Лиду, но Маша не могла произнести ее имя.
— А Дима где?
Это спросить было куда проще.
— У бабушки. По отцу. Лида…
Голос Володи сорвался. Маше захотелось обнять его, погладить по буйным кудрям, пообещать, что все будет хорошо.
— Показывай, — сказала она звенящим голосом. – Но сначала в ванную – руки помыть надо.
Володя засуетился, повел ее в ванную, потом в маленькую комнатушку, где вплотную друг к другу стояли две кроватки. Младенцы орали, на столе валялась заляпанная молоком детская бутылочка. Маша вспомнила, как Володя боялся даже на руки взять Вику, пока она не начала держать голову: переживал, что может что-то ей сломать. Он часами сидел рядом и держал ее за крошечную ладошку. От этого воспоминания в носу защипало.
С младенцами Маша разобралась быстро – уж это она умела. Володя крутился рядом, пытался помочь. Они почти не говорили, Маша только как хирург на операции время от времени указывала: пеленку… бутылочку… подгузник.
Когда зазвонил телефон, Володя вздрогнул, быстро смахнул трубку и вышел из комнаты. Маша не слышала почти его голоса, он в основном слушал, а не говорил. Потом вообще замолчал. Когда мальчики уснули, она вышла из комнаты и наугад пошла в другую – темную, освещенную лишь жидким светом настольной лампы.
Володя сидел на полу, обхватив руками голову и тихонько скулил. На стене висел портрет разлучницы – тонкое бледное лицо, грустные глаза, белое платье. Сердце у Маши сжалось – не нужно было ничего спрашивать, и так все ясно. Она села рядом и положила ладонь на его спину. Он долго вздрагивал и дрожал, потом притих. Маша прикрыла глаза, почувствовала на губах соленое. Отсюда не было видно фотографии Лиды, но она так и стояла у нее перед глазами…
