Иван Кузьмич трудился раньше бригадиром в колхозе. Он был трудолюбивым, умел управлять людьми, имея зычный командный голос и твёрдые доводы на всякий случай.
Сельчане десяток лет работали под его руководством. Кто-то уважал его, кто-то недолюбливал за слишком напористый характер, но слушались: работа есть работа.
Но время шло, Иван Кузьмич вышел на пенсию, и остался ни у дел, командуя только своей женой Натальей. Сын Николай давно перебрался в Москву после техникума, женился там, и редко навещал родителей.
Молодёжь села не помнила уже заслуги бывшего бригадира, и мало слушала его реплики и рассказы, когда проходила мимо дома, где на лавочке сидел старик, которого давно звали только по отчеству. Ведь Кузьмичу было уже под восемьдесят.
— И как они теперь живут? На что надеются? – громко восклицал Кузьмич, обращаясь к соседкам, вышедшим под вечер посидеть, — Государство дало свободу, так разве можно труд на земле бросать? Где это видано, чтобы распаханные поля зарастали? И как они могут спокойно смотреть на это?
— Они в город ездят работать. Не обязательно горбатиться, как мы пахали. Теперь один хороший фермер весь наш городок накормит, а молодым на передовом производстве интереснее, — парировали в споре соседки.
— Эх, вы… — не соглашался Иван Кузьмич, — защищаете, а им ваша защита и не нужна. Я ведь пытаюсь до их разума достучаться… Помню, как в пятидесятые, послевоенные годы…
И начинал Кузьмич вспоминать былое, как было невыносимо трудно, но выполняли планы пятилеток, работали сутками в посевную и уборочную…
— Хватит одно и то же по десять раз рассказывать, Ваня, — звала его с крыльца жена Наталья, — иди ужинать, да таблетки свои принимать.
— А ну тебя, сорока трескучая, — махал на неё рукой Иван Кузьмич, — и сам знаю, когда мне домой идти, не даешь с людьми поговорить. Видишь, у нас беседа.
— Беседа, когда все говорят, а не ты один, — не унималась Наталья и брала под руку мужа, помогая ему подниматься по ступенькам в дом.
Последние годы Кузьмич стал лениться. И раньше неохотно копался в огороде, прячась в своей мастерской под маской срочного дела, а после того, как поскользнувшись в гололёд, сломал ногу и стал хромать, больше сидел на лавочке, критикуя молодёжь, нынешнее руководство села и всех подряд.
Всё хозяйство лежало на плечах Натальи, и, хотя она была моложе мужа на семь лет, всё равно возраст давал о себе знать, и здоровья год от года не прибавлялось. Но женщина старалась всё успевать в силу своего воспитания и привычки к труду.
Она была для мужа ангелом-хранителем, о чём ему часто напоминали соседки.
— Не ценишь ты свою жену, Кузьмич, всё бранишься, хорохоришься, а ведь что бы ты без неё делал? Она обихаживает тебя, кормит, убирает, даже таблетки пить по часам напоминает… Береги её, не перечь, а слушайся.
— Да что ей, плохо живётся? – не соглашался Кузьмич, — я её работать не заставляю. Огород, конечно, держать надо. А то поля заросли – больно смотреть, а если и свой огород бурьяном зарастёт, то это уже совсем никуда не годится.
— Ты хоть помогай ей, как можешь. А то она и у плиты, и в саду, и в магазин бежит, и в аптеку в город едет… — просили соседки.
— Да какой из меня помощник? Сами что ли не видите, что еле хожу. На сломанной ноге далеко теперь не уйти. А новую мне никто не приставит, — не соглашался Иван Кузьмич, потирая больную ногу.
— Ты хоть словом её согревай, да благодари. А то привыкают вот так мужья к нам, словно мы и должны ухаживать и потакать им во всём, а мы ведь тоже хотим ласкового слова, — продолжали соседки.
— Так ведь я не то, чтобы грубо и зло, а по привычке. А ласковых слов и в помине никогда у нас не было. Некогда было сюсюкаться-то. Сами помните какая жизнь раньше была… Вот в шестьдесят пятом, помню…
И начинался рассказ про былое, который женщины, конечно, не раз слышали, но они смотрели куда-то вдаль за околицу, а Кузьмич говорил, тоже не глядя на них, повторял свою историю сам для себя, словно боялся забыть её.
А соседки не зря беспокоились за Наталью. Она в последнее время сильно сдала, похудела. И как выяснилось вскоре, у неё была онкология. Сожрала болезнь жену Кузьмича быстро и беспощадно. Приезжал из столицы сын со снохой на похороны, поплакали, попрощались, и на поминках подвыпивший Кузьмич снова начал вспоминать свою молодость и его молодую Наташу, вытирая скупые слёзы.
Сын с женой уехал, оставив отца на попечение местного врача из сельской амбулатории. К себе не звал.
— Ты извини, батя, сам понимаешь, живём в двушке вчетвером. Сами и двое девчонок. Нету жилплощади… А у вас тут в соседней деревне есть дом престарелых, там и врачи, и питание готовое, и койка с чистым бельём. Не отказывайся, подумай. Всё лучше, чем одному в доме сидеть, — сказал Николай и, обняв отца, сел в машину и уехал.
После этих событий Ивана Кузьмича стало не узнать. Притих старик, замолчал, а всё больше сидел на крылечке, опершись на трость и смотря себе под ноги.
Первое время соседки приходили навестить его, варили ему первое, приносили продукты из магазина. Но и сами женщины были его ровесницами, и тяжело им было даже за собой ухаживать, поэтому браться досматривать за Кузьмичом никто не хотел.
Домик его был незавидный, молодые бы тоже не стали даже за дом ухаживать за говорливым стариком. Социальный работник приходила, конечно, но всё чаще стала уговаривать его переехать в дом престарелых, рассказывая, как там хорошо кормят, и какие мероприятия проводят.
Предстояла зима, топить печь и носить дрова было тяжело и Наталье, а Кузьмичу и подавно было не под силу. За лето огород и сад заросли, никто не соглашался брать огород в аренду, у всех свои дома, земли и без того хватало.
Согласился Кузьмич переехать в дом престарелых. Приехал сын, помог отцу оформить документы, перевёз некоторые вещи, закрыл ставенки дома.
Кузьмич, уезжая на машине от дома, беспомощно оглядывался на закрытые ставни, на машущих ему соседок, и тяжело дышал.
— Ничего, бать, вот увидишь, тебе понравится, ты же любишь быть среди людей. Там и пообщаешься со своими сверстниками. Всем вместе жить веселее, — успокаивал отца Николай.
В первый же день пребывания в доме для стариков, Иван Кузьмич, глядя в окно, увидел первый снег этой зимы. Летели белые хлопья не спеша, как в замедленной киносъёмке, ложась на землю и исчезая на пожухлой траве.
Он отказался от еды, почти не спал, и только после укола его уложили в кровать.
А когда он утром проснулся, пошёл во двор, где гуляли пенсионеры. Иван Кузьмич незаметно вышел за калитку, и направился к своей деревне. Он шёл быстро, оглядываясь, боясь, что его догонят и снова вернут в его душную комнату, где спали лежачие два старичка, почти ничего не слышащие.
Нашли Ивана Кузьмича через три часа на своём крылечке соседки. Он лежал у двери, на круглом стареньком половичке, который когда-то связала его Наталья…
Похоронили Ивана Кузьмича рядом с Натальей. Сын снова плакал у могилы родителей, а соседки говорили:
— Ну, вот, теперь они и вместе. И умер у своего дома, как и всегда хотел… И тихо стало у наших домов, как никогда. Вот жизнь человечья…
Елена Шаламонова
