А бывшего своего Женька уже и не вспоминает. Почти. Ни к чему это, настроение только портить. Да и глупо всё как-то вышло, хотя осадок тот ржавый после его странного ухода и особенно после обнаружения причины расставания, уже совсем не заметен. Но тоже почти.
Так, разве иногда взбаламутится по какой-то причине то, что копилось в душе долгое время, да накатит с непонятной и злой силой ближе к ночи, да впридачу закружит снова в фонарном свете до ужаса надоевший, февральский снег, то может и вспомнить Мишку. Бывшего своего парня, то есть. Иногда Женьке кажется, что если она и любила кого-то за свои двадцать семь лет, то именно его. Несмотря на то, что были они такие разные, а может как раз благодаря этому.
Совсем не последнюю роль в истории их расставания сыграл и ещё один мишка. Игрушечный, он и сейчас у неё… Где-то на антресолях валяется, потому как видеть его Женя не может. Или просто не хочет. Но и расстаться окончательно никак не решается.
Тогда, два года назад вот также валил снег. Безостановочно, как нанятый. Каждый день. Начинал обычно после обеда, и не успокаивался до самого утра. Днём поутихнет, испугавшись ненадолго выглянувшего солнца, подтает даже немного, а потом опять с новой силой давай кружить, порошить глаза, наметать по обочинам дорог внушительные снежные холмики, забиваться за воротник, растекаться на лестницах грязными лужицами.
Женька помнит, что зима в том году надоела ужасно. И всё живое искало тепла снаружи и внутри… Хотелось надеть летящую, светлую одежду, уехать за город, подставляя улыбающееся лицо настоящим, а не формально присутствующим, холодным солнечным лучам. Хотелось искренней и взаимной близости, да такой, чтобы задыхаться от счастья и млеть от любви, завидуя самой себе…
И наверное поэтому так приятно было тогда строить планы на будущее, ещё туманные и неконкретные, но всё равно завораживающие и притягательно-манящие. Они к тому времени уже почти год жили с Мишей вместе и мечтали наполовину в шутку, наполовину всерьёз о том, где и как проведут медовый месяц. Женя знала, что до этого ещё далеко, но говорить на эту тему, под завывания беснующегося, снежного ветра было очень приятно. И это было тем более удивительно, что всякие там романтические настроения и причуды ей были вообще-то несвойственны.
Она ласково, но немного снисходительно смотрела на своего Ми-ми-мишку, как в шутку называла его; так смотрят на милых детей, прелестных в своей наивности розовощёких несмышлёнышей, а он увлёкшись, жестикулируя и сверкая шоколадными глазами, бесподобно ораторствовал, выбирая между Абхазией, Карелией и Домбаем и со знанием дела отдавая должное каждому из этих мест.
Это и случилось на Валентинов день или как там называется этот праздник. Женька и сейчас пренебрежительно фыркает. Вот же ещё выдумали, подобную чепуху отмечать. Хоть бы для начала потрудились узнать, кто такой был этот Валентин и кого, собственно, он там венчал. Да и вообще, неужели для того, чтобы сказать о своих чувствах, нормальный человек будет ждать какого-то там специального дня?!
А вот Мишке этот день очень даже нравился. Ну он вообще парень был довольно сентиментальный и чувствительный. Возвышенная натура… На пианино играл, стихи ей писал, а сколько наизусть знал! Женька просто диву давалась. И ценила это, потому что сама была другая… Ну разные они и всё тут. Им бы местами поменяться, смеясь, говорила она иногда.
Мише не очень нравилась это её резковатая прямолинейность. Он иногда морщился от Женькиных высказываний, как будто проверяя, время от времени надавливал на больной зуб.
Она это видела, прикусывала язык постфактум и старалась сдерживаться, но далеко не всегда получалось, что поделаешь, привычка — вторая натура.
Так вот, на позапрошлый день Валентина, он принёс ей в подарок средней величины медведя. Обычный такой белый мишка с пластмассовыми глазками и туповатой мордой, в одной лапе цветок, в другой коробочка с лентой, типа подарочек.
В тот день, как назло, Женьке казалось, что все из кожи вон лезут, чтобы как можно сильнее достать её. Все без исключения. На работе ленивые бездари, на дороге примороженные тормоза, да впридачу подошва лопнула на одном ботинке. Два месяца назад только купила! И пока прошла по мокрому снегу к подъезду, промочила ноги. И вообще, у неё кости все ломит, кажется, она заболевает.
Поэтому, когда Женька увидела в дверях сияющего Мишку с этим дурацким медведем, то презрительно отвернулась и хрипло выдавила:
— Лучше бы пиццу заказал…
Взгляд у Михаила стал какой-то просительный и жалкий, а улыбка медленно растаяла, словно стекла куда-то вниз. Губы остались полуоткрыты, будто он собирался произнести что-то важное и значительное, но не успел или передумал.
Женьке не хотела тогда выяснять причину, было не до этого. Она глубже запахнулась в огромный, махровый халат, поставила чайник и уселась в углу дивана, поджав ноги.
Главное, ему прекрасно известно, как она относится к этим пылесборникам. Да и к так называемому празднику этому, с явно радужным оттенком тоже. Помимо раздражения ничего другого они у неё не вызывают.
А ещё она не запомнила, говорил он в тот вечер что-нибудь или нет. Ну вот совершенно. Зато помнит, как смотрел на неё, как будто пытался что-то рассмотреть, но не мог. И взгляд уже был не жалкий, а сострадательный. Словно в сочувствии и жалости нуждалась именно она, но помочь ей он был уже не в состоянии.
Ну и всё, а потом он просто ушёл. Женя была уверена, что он вернётся, с ним иногда случалось такое, накатывало что-то, или просто нужно было побыть одному. И он бродил по городу часа два или три, возвращался обновлённый и словно отдохнувший, как правило, с новыми стихами. Но на этот раз Мишка назад не пришёл. Просто дня через два забрал свои вещи, когда она была на работе, и перед тем как захлопнуть дверь, оставил ключи на столе.
И всё… Ничего больше, ни звонка, ни записки. Она тоже не стала его разыскивать и выяснять причину. А зачем? Разве можно вернуть того, кто сам решил уйти? Да и нужно ли…
Ну вот, он ушёл, а медведь этот остался. Не выбрасывать же. Её практичной и рациональной натуре подобные эмоциональные выходки были несвойственны.
Просто убрала от глаз подальше. А когда спустя уже порядочное время после этого к ней в гости неожиданно заехала сестра с четырёхлетним племянником, вспомнила. Достала медведя и протянула малышу.
Но мальчикам, по-видимому, не слишком нравятся такие игрушки. Он равнодушно повертел его в руках и заинтересовался лишь маленькой, обёрнутой в цветную фольгу коробочкой, бутафорским мишкиным подарочком. Через несколько минут Женька с сестрой услышали удивлённый, детский голос:
— А для кого тут было кольцо? Ребёнок возник в проёме кухни.
В одной руке он держал раскрытую, обтянутую красным атласом «мишкину» коробочку, а в другой золотое, обручальное кольцо.
— Для меня, — прошептала Женя, — тихо опускаясь на табуретку, — наверное, для меня… было…
