Марина любила приходить к брату в мастерскую и смотреть, как он работает. Павел не возражал. Иногда спрашивал ее мнение, нравится ли ей картина или нужно что-то переделать? И она отвечала, советовала. Из-под его кисти выходили такие великолепные пейзажи, такие сочные, колоритные, что порой глаз не отвести!
Обычно она сидела в уютном небольшом кресле, пила кофе и смотрела, как он творит под еле слышную красивую мелодию, льющуюся из недр его телефона. И это было сродни колдовству – рождение новой картины.
В этот декабрьский вечер она забежала к нему по пути домой с двумя шоколадными эклерами. На улице шел снег, тихий, грустный в синих предвечерних сумерках. Марине хотелось согреться. Павел заварил крепкий кофе, аромат которого смешался с запахом красок. Она подошла к мольберту и увидела почти законченную картину.
Зимний двор, такой же снежный синий вечер, как за окном. Ветви деревьев покрыты кружевным инеем. На переднем плане вполоборота изображен мужчина с грустным взглядом. А по дорожке сквозь снежную пелену уходит сказочная женщина. И было понятно, они расстались.
— Грустно как-то. Это что? Или кто? – спросила Марина.
— Не знаю, — ответил брат. – Настроение не очень сегодня, вот и пишу целый день что-то из серии «с любимыми не расставайтесь». Как думаешь, как назвать сие творение: «Зимний вечер» или «Прощание»?
Марина почувствовала, как у нее сжалось сердце. Ровно год назад вот так же в сквере у ее работы она рассталась с Романом. Шел снег, он ждал ее после ссоры накануне. Пришел в надежде поговорить, но она… сказала свое веское «нет». Хотела аргументировать, но он повернулся и ушел, бросив тихое «прощай». А она его не остановила.
Долго переживала потом, мечтала о встрече, даже пыталась позвонить. Но в последний момент трусила. Поборола себя наконец, смирилась и со своей потерей, и со своей болью. Женщины могут, если захотят. А он? Как он пережил их расставание? Этого она не знала. И вдруг неожиданно для себя самой сказала брату:
— Назови картину «Не уходи…». Ведь об этом он просит небеса.
Павел прищурился и, наклонив голову, вгляделся в полотно. Затем подошел к мольберту, взял кисть и сделал еще несколько штрихов.
— Как здорово! – не удержалась Марина. – Всего несколько прикосновений мастера, и картина завершена!
— Нет, дорогая сестренка. Не завершена, тут еще работать и работать. Тени, полутени…
Но она прервала его:
— Слушай, подари мне ее, а? Запала она мне в душу и именно такая, не законченная, а ты другую нарисуешь. Пашенька, пожалуйста.
Брат посмотрел на нее внимательно и, наверное, догадался, почему эта картина, а точнее, этот сюжет так затронул Марину. Он знал о ее расставании с Ромкой и знал, как она тяжело все пережила, обвиняя себя в случившемся.
— Ладно, поехали, отвезу тебя домой с этим незаконченным «шедевром». Только до завтра не трогай, пусть просохнет по-хорошему. Потом определишь куда-нибудь.
Марина чмокнула брата в щеку, он аккуратно уложил «эскиз», как сам его назвал, на заднее сидение и благополучно доставил к Марининому подъезду.
Дома она поставила холст, натянутый на рамку, прямо у себя в спальне на тумбочку, прислонив к стене, и долго с грустью рассматривала его.
Так долго, что ночью ей приснился сон об этих двоих несчастных. Будто мужчина бежит по аллее и пытается догнать девушку, а она все не приближается и как бы отдаляется от него.
Марина открыла глаза. За окном было еще темно, и она включила прикроватное бра, осветив картину неярким, будто лунным светом.
Что-то вновь всколыхнулось в душе. От этого полотна явно исходила какая-то особая энергетика, которая заставляла ее не только смотреть на эту пару, но и разговаривать с ними. Сначала мысленно, а потом вслух.
— Что же вы наделали… — шептала она. – Так нельзя, не отпускайте друг друга. Знаете, как будет больно потом…
И две слезинки скатились у нее по щекам. Это расставание двух придуманных художником персонажей она ощущала почти физически.
— Обернись, не уходи… А ты догони, слышишь? – шептала Марина сквозь слезы.
Она встала и прошла в ванную. Глянула на себя в зеркало: глаза блестят, щеки розовые, на устах некое подобие улыбки, правда, грустной.
Вечером, придя с работы, она умудрилась повесить картину на стену напротив своей кровати. А позже, приготовившись ко сну, снова поговорила с ними, будто в свою душу заглянула.
— Не покидай его, послушай. Да, обидел, понимаю. Но все еще можно вернуть. Еще не поздно. – И, глядя на его грустное, молящее лицо, добавила: — Не оставляй ее одну, это так тяжело. Простите друг друга.
Марина представляла себя там, на этой заснеженной аллее, и ей нестерпимо хотелось помочь этим двоим. А, может, себе?
«Вы ведь любите друг друга, я чувствую это. Она ждет, что ты догонишь ее, вернешь. Я точно знаю…»
И с этими мыслями она заснула, но сон не был радостным. Девушка исчезла из виду, аллея была пуста, а мужчина долго смотрел ей вслед, не двигаясь с места.
Следующие пару дней были очень напряженными. Марина приходила домой и валилась с ног от усталости. Но перед сном не забывала повторить:
— Все будет хорошо, вот увидите. Если только вы любите друг друга…
В выходной день она долго нежилась в постели, хотя сквозь узорчатое оконное стекло уже пробилось розоватое солнечное утро. Робкий луч упал на картину и сделал ее немного более радостной. Марина встала, сладко потянулась и подошла к своим знакомым. Улыбнулась и сказала:
— Еще немного, еще чуть-чуть… ну же! Позовите друг друга! Мне так хочется, чтобы вы были счастливы!
И тут раздался телефонный звонок. Красивое лицо брата смотрело на нее с экрана.
— Привет, Маришка! Не разбудил? У меня для тебя сюрприз. Давай пообедаем сегодня, а потом я тебе кое-что покажу. Согласна?
Она с радостью согласилась. Выпила чашку кофе и стала собираться на встречу. Почему-то захотелось приодеться сегодня. Не джинсы и свитер, а красивое кашемировое платье, сапожки на каблучке. Макияж не броский, а наоборот, утонченный слегка.
Павел тоже выглядел радостным, немного возбужденным. Вкусно пообедали, а она все сюрприза ждала. Недоумевала в душе, но ждала терпеливо, с расспросами не приставала.
— Ну, что? Поехали? – наконец сказал он.
— Куда? Пашка, не темни. Что ты задумал?
— Терпение, — ответил он и усадил сестру в машину.
Приехали вновь к нему в мастерскую. Брат был улыбчивым и загадочным. Взял Марину под локоть и завел внутрь. Подошли к мольберту, на котором стояла картина, накрытая полупрозрачной кисеёй.
— Я написал новое полотно. Зацени, сестренка! – и с этими словами он театрально сдернул покрывало.
Зимняя аллея парка, который как Берендеево царство утопает в снежной красоте. На переднем плане изображены двое. В глазах да и во всем облике ожидание счастья. Они едва касаются друг друга, будто молча признаются в любви.
И все это великолепие освещает голубоватый свет, просочившийся сквозь ажурные снежные ветви.
— Я назвал ее «Прощение». Нравится?
Марина ничего не ответила. Она обняла брата, а на душе стало так хорошо, так спокойно. Их сердца бились в унисон. Они всегда, с самого детства понимали друг друга.
— Шедевр, — наконец сказала она. – Ты гений, Пашка.
Она поцеловала брата в щеку и ушла домой, ей хотелось пройтись по зимнему городу, по парку, по той самой аллее, где они с Ромкой первый раз встретились. Не было больше волнения, тревоги. Великая сила искусства. Как мало человеку надо, увидеть запечатленную чью-то радость и почувствовать себя чуть-чуть счастливее.
Марина подошла к дому, вошла во двор. Уже смеркалось. Вдалеке заметила мужской силуэт. Пошла навстречу и… наконец узнала его! Роман стоял у подъезда под деревом, в глазах ожидание, на лице улыбка. Такая знакомая, такая желанная.
Он обнял ее, как раньше, и сказал тихо:
— Простишь меня? Целый век без тебя. И любовь не проходит.
— Простила уже, Ромка. Пойдем, я покажу тебе кое-что. И расскажу.
Они в обнимку поднялись в квартиру, сняли верхнюю одежду, снова оглядев друг друга жадными влюбленными глазами. И она подвела его к картине.
— Я умоляла их не расставаться и, похоже, они услышали меня…
И этот зимний вечер вернул им и любовь, и утраченные надежды, и еще что-то очень важное, что известно только им двоим. А мы назовем это простым словом счастье.
