Родив близнецов Саньку и Наташку, Шура выперла своего мужа.
— Все, больше мочи нет терпеть, — жаловалась она Оксанке-соседке.
Оксана как никто другой понимала, о чем говорит Шура. Еще бы, за общей стеной жили.
Вышла замуж Шура за Александра по залету. Пришла она на завод молоденькой девочкой после десятого класса, и приключился у нее роман с мастером Александром Петровичем. Он тогда хороший мужик был, положительный, малопьющий. Сразу на Шурочку-тростиночку внимание обратил. Научил ее перемотку электродвигателей делать: профессию в руки дал. Хорошую, редкую, прибыльную. Обмотчиками все больше мужики были, а Шура сама заинтересовалась. И такая ловкая она оказалась. Через недельку уже вовсю мелкие моторы мотала. Ну а в скором времени в очередь к ней становились, и по имени отчеству восемнадцатилетнюю Шурочку норовили:
— Александра Васильевна, пожалуйста, мне срочненько нужно, станок уж третий день простаивает.
Шура никому не отказывала. Работу делала быстро, качественно и в срок. Частенько оставалась сверхурочно. За этим занятием и застал ее мастер. Присмотрелся внимательно. «А что! Девка ладная, работящая, мне такая сгодится». И тут же подошел к ней:
— Все ушли, а ты нет!
— Так работа срочная.
— Молодец. Давай помогу тебе, и айда в шашлычную.
Так и закрутился служебный роман. А через полгода Шура поняла, что беременна. Петрович деловито поинтересовался, когда рожать, и пошел у начальства малосемейку просить. Как раз к родам здание сдавалось в эксплуатацию.
Свадьбу в заводской столовой отгуляли. А после родов молодую жену Петрович привез в новую квартиру. Двенадцать метров комната, удобства на этаже, кухня общая. Эх, весело и дружно жили! Нередко можно было слышать такие разговоры между хозяйками на кухне.
— Шур, ты чего там на ужин варганишь?
— Котлеты. А у тебя чего?
— У меня борщ. Хошь, капустки дам? Ох и хрустявая уродилась!
— Маш, посиди с моей малой, до матери схожу, приболемши она.
— Давай. Тольки по дороге сахару мне возьми. Килограмм пять!
— Чегой-то?
— А мой вчерась клубники с полей припер, варенье сварю.
А уж как дни рождения, Новый Год и День Победы отмечали — это любо-дорого! Пельменей тысячу штук лепили, квасу бочку ставили, три баяна в лоскуты рвали на таких празднествах. Вот так и жили, пока Лариске пять лет не исполнилось. День рождения дочке отмечали, и начальник цеха ключи вручил — отдельную двухкомнатную квартиру передовикам производства Александре Васильевне и Александру Петровичу. Тут бы радоваться, а Шурка расплакалась.
— Как же я без вас вас? Как проживу? Кто ж с Ларкой посидит? Кто ж огурчиков насолит?
— Да ты что Шурка? И там все ж свои, заводские! Не реви!
Свои то свои, но все по-другому стало. Каждый в своей квартирке! Зашел вечером к себе, и молчок. Общались конечно: соль со спичками или хлеба вечером занять друг у друга. Это запросто. Во дворе посудачить да семечек погрызть. Это обязательно! Но одной большой заводской семьи не было уже больше. Соседи были, семьи нет.
А потом Петрович пить начал жутко, до одури, как дорвался. Да все и пропил. Должность, совесть, уважение, а потом и совсем с завода погнали.
Шурка уж на сносях близнецами была, не заметила она их. Три месяца физиология женская не нарушалась, а на четвертый — нет физиологии. Она к врачу заводскому, а доктор ей:
— Да вам, мамаша, рожать через пять месяцев. Двойня у вас.
Шурка так и села. Муж у нее пьяница горький, и вдруг двойня. Что делать? Ларке в первый класс идти. Все ждала, когда же протрезвеет ее супруг, да сообщить ему известие, да все никак случай и не подворачивался. Живот заметил муж, когда у Шуры уже седьмой месяц шел. Посмотрел мутными бараньими глазами.
— Откель? — спросил заплетающимся языком.
— От тебя. Больше не от кого, — вздохнула Шура.
— Ах ты, курва, — заорал алкаш, — говори, тварь, с кем нагуляла?
Жили бы в малосемейке, мужики ни за что не дали бить беременную бабу. А здесь за своей дверью твори, что хочешь. За стенкой Оксанка вдовая, не поможет. В общем, избил он Шуру зверски. Ей бы сразу его прогнать, да жалко стало, куда же он пойдет? Правда, до самых родов не прикладывался он к ней болбше. Когда в роддом увезли Шуру, то Ларку отвел в малосемейку, а сам так загулял, что мама не горюй.
Встречали Александру из роддома подруги. Они же и уборку в квартире сделали, и еды наготовили. А Петрович в безумном угаре с собутыльниками в гаражах десять дней, не просыхая, пил. Пришла домой Шура, все понятно ей стало.
На третий день после выписки муж заявился. Глянул на ребят, взревел как медведь, разбуженный посреди зимы, и такого тумака Шуре отвесил, что улетела она из комнаты в коридор, проломив головой гипсокартонную стенку кладовки, чуть не оказавшись в Оксанкиной квартире. Очнулась Шура не сразу, на голове шишка огромная, и дети в крике заходятся. Подскочила, и в комнату. Мужа нет, ребята живые, невредимые лежат. Слава Богу! Быстро-быстро в чемодан покидала все вещи супруга и в коридор выставила.
Долго не приходил Петрович. Пришел не пьяный, как ни странно, и ну прощения просить, но Шура твердо настояла на своем. Уходи, и все.
— Да куда же я уйду? — спросил Петрович.
— Не знаю, мне все равно, — ответила Шура, — трое детей у меня. Мне тем более с ними некуда.
— Моих детей, заметь, — вставил пьянчуга.
Шура метнула взгляд на дебошира.
— Твоих, говоришь? А то, что ты этих своих детей не кормишь уже сколько времени? А то, что мать их чуть не убил? А то, что пьешь без просыпу? Это как?
Но Шура тут же пожалела, что начала разборки. Лицо мужа начало багроветь.
— Уходи, — твердо сказала Шура.
И видимо, она так посмотрела на Петровича, что тот понял, это все, конец. Разговоры бессмысленны. Ушел.
Потом до Шуры дошли слухи, что с какой-то алкашкой сошелся. А еще частенько видели их по помойкам отирающимися. Собирали всякий хлам и сдавали во вторсырье, была такая служба.
Трудно было Шуре, детей в два месяца в ясли отдала, Лариска в продленке. А сама не вылезала с завода, мотала и мотала. Петровича своего не раз добрым словом поминала. Вот ведь паразит — сначала хлеб в руки дал, а потом все испортил. Ну слава Богу, хоть профессия есть. Хорошая, прибыльная. Денег на все хватало, одеты детки и накормлены. Дома все, что нужно было. Не новое, еще с Петровичем в малосемейное покупали, но добротное, еще долго прослужит.
Но однажды ушла Шура на работу и не вернулась. В девяностые годы дело приключилось. Ребята уже взрослые были. Лара отдельно жила с мужем и дочкой-малышкой. А Наташке с Санькой по двенадцать лет было. Такое часто случалось, что близнецы спать ложились, а мамы еще дома не было. Только никогда раньше не было такого, чтобы она в школу не разбудила. Проснулась Наташа первая, время уже полдевятого.
— Проспали, — заорала она, — Санька вставай.
Вскочили, и бегом на кухню. Только как с вечера оставили в кухне, так все на своих местах и лежало, завтрака нет и записки от мамы нет. Не приходила мать домой. Ребята почуяли неладное и вместо школы к сестре побежали. А сестра как раз в той малосемейке и жила, где родилась. Лара за сердце схватилась, и все вместе на завод ринулись. А там начальник к ним с вопрпосом:
— Где мать? На работу не вышла.
Ребята опешили:
— Как не вышла? Она с работы и не приходила.
Пошли на рабочее место Шуры. И действительно все выглядело так, как будто на работе она.
— Ничего не понимаю, — начальник цеха был в замешательстве.
Лара уже плакала тихонько. Наташа с Санькой ничего не понимали. Пошли всех опрашивать, да только никто ничего толком сказать не мог. Осталась как всегда после смены, работы много у нее было. Обошли весь завод. Может плохо стало, лежит где, да только тщетны все усилия были, и следа не нашли.
На третьи сутки у Ларисы приняли заявление в милиции. Все по закону оформили. Следователь молодой несколько раз приходил на завод и домой к ребятам. Да только толку чуть. Врагов не было у Шуры, здоровье отменное, а только нет человека, как и не бывало никогда.
Петровичу в тот вечер с его сожительницей несказанно повезло. Напились они на халяву. Целый ящик просроченного пива ему перепал от продавца ларька, где он иногда грузчиком подрабатывал. Напились со Светкой, вспомнилась ему вдруг Шурка, да обида его так и захлестнула.
— Пойдем, Светка, я тебе жену свою покажу.
Дыра была в одном месте в заборе, давно он ее приметил. Не знал зачем, а вот и пригодилась. Пролезли, а тут радость какая, сама Шурка им в руки шла. Покурить Александра Васильевна вышла, глаза аж слипались от усталости. Курить она потому и начала, что сон как рукой у нее снимало после выкуренной сигареты.
— Смотри, Светлана, — Петрович собрал все свое красноречие, — вот передовик производства Александра Середа. Ты спросишь, чего же она фамилию такую же как у меня носит. А я тебе отвечу. Я сам этой прошманде сраной свою фамилию дал. Зачем я это сделал, ты спросишь. Так пожалел шалаву эту подзаборную. Также, как и тебя!
— Что? — протянула нетрезвая дама сердца Петровича лениво, — это кто же шалава-то? Я штоль? Ты че несешь?
А надо сказать, что Света была дама крупногабаритная, раза в три крупнее щуплой Шуры, и раза в два больше Петровича. В общем двинула она алкаша как следует, упал он. А двор — заводской, железок всяких и прочего мусора — куча. Неудачно упал он, и насмерть сразу. Шура обомлела вся, стояла ни жиива, ни мертва. Метнулась Светка к Петровичу, протрезвела сразу. Не дышал он. Шура шаг назад сделала, но в один прыжок настигла ее Светка и один раз об железную стенку контейнера, около которого курила Шура, ударила.
От двух тел избавилась легко, за забором река текла. Весна была, воды много было. Бросила их в воду, и домой спокойно спать ушла. Пить стала еще больше, а через неделю ничего не помнила.
Когда пришел следователь, она искренне не понимала, о каком Петровиче ее спрашивают. Соседи Светкины тоже ничего сказать не могли, был какой-то пьяница, и нет его. Как появился, так и исчез.
Эпилог
Шурины дети так и не узнали, что случилось с их мамой. Лара с мужем переехали в их квартиру. Она вырастила своих сестренку и братика. Они закончили школу, получили высшее медицинское образование. Сейчас это известные в городе хирурги. Их так и называют хирурги-близнецы. Все операции они делают, ассистируя друг другу.
Татьяна Алимова
