Увидев фамилию «Икоркина» в списке пациентов, Екатерина улыбнулась, зло, победно. Это в ней проснулся папа, рожденный на Востоке, горячий, резкий, страстный человек. Он всегда сдерживал себя, старался быть таким, как все, но передал-таки дочери бурную, словно водопад, натуру. Но мамина частица, нежная, с бровками-ласточками и тонкими, всегда устало опущенными руками, худенькими плечиками и словами: «Ничего, Катюша, надо простить…» — заставляла вздохнуть, успокаивая бухающее в груди сердце.
-Я просто поговорю, — решила Екатерина Андреевна. – Просто по-человечески, она же должна понять! Я объясню!…
…-Ирочка! – обратилась она к медсестре, что всегда ассистировала ей в кабинете.
-Да, Екатерина Андреевна!
-Ты сегодня можешь уйти пораньше. Последнюю пациентку возьму сама, это моя знакомая, поболтаем. А ты иди.
-Ой, спасибо! У младшего завтра праздник в саду, надо еще костюм отгладить! Спасибо, Екатерина Андреевна!
-Не за что! – сверкнула глазами женщина…
…-Можно? – в кабинет просунулась кудрявая, «химическая», голова на тонкой, опутанной ниткой крупных агатовых бус, шее.
-Фамилия? – буркнула Катя, не поднимая глаз.
-Икоркина я, Елена.
-Вот дал же Бог… — покачала головой врач и добавила чуть громче. — Заходите!
-Что вы сказали?
-Говорю, заходите!
-Нет. До этого, — не унималась пациентка, садясь в кресло.
-Не помню. Сели? Рот раскрываем! Шире!
Екатерина Андреевна медленно, педантично расправляя каждую складочку, надела перчатки, поправила свет, приподняла кресло с вжавшейся в него Икоркиной.
-Что беспокоит? – громко спросила стоматолог.
-Да вот тут зуб болит, — Лена потянулась, было, в рот, показать, но Екатерина нахмурилась.
-Руки прочь! Вы, что, собираетесь мне тут вирусов на слизистую нацепить?! У каждого зуба, милочка, есть свое название! Не знали?
Икоркина хотела ответить.
-Нет! – раздухарилась Екатерина Андреевна.- Рот шире! Оооо! – протянула она, качая головой.
Нет, там ничего такого не было, но уж очень не ко двору пришлась Икоркина Елена врачу, ох, как не ко двору…
-Что? Что там? Все плохо, да?! – Лена испуганно клацнула зубами.
-Да вы мне чуть руку не откусили! Перестаньте, молчите и рот не закрывайте. Будем лечить. Так больно? А так? Тут что ни зуб, то проблема. Но начнем с самого плохого.
Доктор тыкала инструментами туда-сюда, дула холодным воздухом, лила водичку.
-Сплюньте! Еще! Вы, что, платочек с собой не носите? Вроде, не молоденькая, — эту характеристику Екатерина выделила с особенным удовольствием. — А не знаете, что к стоматологу нужно взять платочек!
Лена не заметила ухмылку под маской, но сразу покраснела. Она отнюдь не считала себя «немолодой», пользовалась популярностью у мужчин, могла нравиться и флиртовать. И вообще, еще надеялась выйти замуж…
-Так, обезболивание делать будем? – с сомнением спросила Катя. – Или потерпите? Я бы вам не стала делать.
— Почему? – испуганно спросила Икоркина. – Конечно, будем! У меня низкий болевой порог.
-Порог? Низкий? – врач набрала из ампулы лекарство, сунула иглу в рот пациентки и, нащупав нужное место, нажала на поршень.
-Да у вас не порог низкий, у вас совести нет! – пробурчала Екатерина Андреевна. – Совсем нет, вот, что я вам скажу.
Елена нахмурилась, но сказать ничего не могла, так как «заморозка» начала потихоньку разливаться тугим, вязким, с привкусом соды, тестом по нёбу, языку.
-Нет, молчите, дайте подействовать лекарству. И слушайте, просто слушайте. Рот не закрывать!
Пациентка вздохнула, промычала что-то. Челюсти у нее уже начали чуть-чуть подрагивать от напряжения, хотелось сглотнуть, в горле пересохло.
Звук бормашины, вгрызающейся маленьким, юрким сверлышком в больной зуб, выбивал в воздух мелкую пыль, дышащую местью.
-Да вы расслабьтесь! Вон, костяшки пальцев как побелели, да что вы в сумку-то так вцепились! Я аккуратно! Знаете, — Катя стянула с лица маску и улыбнулась, — я же вот мужу все зубы сама лечила. Ой! Однажды на даче у него разболелся, а там кариес. Ну, прям, беда. Выдрали. Наживую, без всяких там уколов!
Елена широко раскрытыми глазами следила, как доктор не спеша перебирает сверлышки, подыскивая нужный размер.
-Да-да! И не пикнул. Он у меня терпеливый. Ну, что я вам рассказываю, вы же сами знаете!
Тут Катя продолжила энергично сверлить, что-то напевая. Лена хотела, было, сказать, что ничего такого она не знает, но ртом шевелить было нельзя…
-А еще, ох, забавно! – усмехнулась Катя. – Он у меня ест так странно, вы с ним в ресторан не ходили?
Лена пожала плечами.
-Не водил он вас еще? Рот, я сказала, не закрывать!
Губы пациентки тряслись.
-Ну, так вот. Любит он ходить в рестораны, назаказывает, как миллионер, вкусное все! А потом сидит и мелко-мелко это все крошит, и меня с ложечки кормит. Все оборачиваются. Смотрят, завидуют, наверное, как вы думаете? Завидуют?
Елена Икоркина скривилась, мотнув головой.
-А я вам говорю, завидуют. И не мешайте мне своими кивками! Языком не двигайте, вы мне всю поверхность сейчас испортите! Так больно? А так? Я хочу нерв вам удалить… Хотя, пусть пока будет. Вы потом еще ко мне придете. Ведь придете?!
Лена отрицательно помотала головой.
-Тогда идите, делайте снимок, вот направлению. Будем нерв ковырять. Потом еще поболтаем…
Лена шла по пустым коридорам поликлиники, проклиная себя, сестру, которая дала координаты этого сумасшедшего врача, сегодняшний день, слепленный из одних неудач.
Потерять проездной, разбить телефон и попасть на экзекуцию к «очень уважаемому и талантливому» врачу», которая работает, как мясник, в один день могла только Ленка, с ее-то везением. Уйти бы сейчас, убежать, доехать до дома и забиться в угол, баюкая больной зуб!… Но Елена не могла, рассверленный до нутра орган нуждался в медицинской помощи. Надо потерпеть…
-Принесли снимок? Отлично. Кривые каналы, мороки с вами будет… Так. Ну, и цена вырастет, — спокойно отмечая что-то на листике, сказала Екатерина Андреевна. А потом уже тихо:
-И за мужа надо заплатить…
-Фто? – старательно артикулируя, брякнула Лена.
-Нифего! – передразнила ее врач. – Сели, замерли. Бусы-то, небось, он подарил? Любит мой Славочка такие булыжники… — Екатерина мимоходом коснулась шеи Икоркиной. – Он их мне хотел ведь отдать, я точно знаю! Под платье подбирал, под праздничное!
Тут она всхлипнула.
Лена напряглась, чувствуя, как по телу ползут испуганные, размером с горох, мурашки.
-Да, хотел подарить мне, а отдал тебе! Тебе! А что он в тебе нашел?! Молчи, я нерв зачищаю, дернешься, плохо будет! Что, стоило мне разменять четвертый десяток, как стала неугодная?! Думаешь, я не замечаю, что воротит его от меня, что, как не стараюсь, не обращает муж на меня внимание! А все ты!
Лена замычала, задвигала губами, пожимая плечами и качая головой.
-Стоять! – рявкнула Катя. – Не сейчас, только хуже себе сделаешь. Славка же меня среди всех выбрал, среди красавиц! — Тут Екатерина вдруг взметнула вверх темные, отголосок папиных кровей, брови и всхлипнула. – Выбрал. Хотя вокруг было столько красавиц! И каких! Из богатых семей, влиятельных, может, по-другому и жизнь бы его сложилась. А он ко мне… У его отца была обувная мастерская, на заказ все делали, из лучшей кожи, на «проблемные» ноги. Знаете, Леночка, что такое «проблемные»?
Елена быстро закивала.
-Ну, хорошо. Мне там, считай, с рождения обувь шили. Я же, Леночка, убогая, кривоножка.
Екатерина Андреевна отошла от стоматологического кресла и, приподняв шикарную, в пол, изумрудно-серую юбку-плиссе, выставила вперед левую ногу. На той, плотно облегая щиколотку и являясь как бы ее продолжением, сидел сапожок с высоченной платформой.
-Неправильное развитие костей, ничего было не сделать тогда, времена не те, а уж теперь и я не лягу под нож. Мне в той мастерской шили все – ботинки, туфли, сапоги. Баловали меня – то бантик пришьют, то красивые складочки сделают, а родители не могли заплатить за красивую обувь… Вот, теперь всем тем мастерам, ну, кто в живых еще, зубы и лечу. Долг отдаю…
А Слава мальчишкой туда к отцу прибегал. Он первый со мной заговорил, я стеснялась. Так и познакомились. Было нам лет по шесть. Мой ухажер от всего меня оберегал, защищал, ну, что только на руках не носил. А потом, когда выросли, он сделал мне предложение. Не знаю, может, из жалости… Это так страшно, Леночка, когда из жалости! Я все боялась, чувствовала себя побитой собакой, которую пригрели просто из-за ее грустных глаз. Но потом родилась у нас Валька. Меня Слава из роддома забирал, я тогда все поняла – он гордится мной, своей кривоножкой! Он целовал мои руки, заглядывал в глаза и шептал, все шептал что-то…А, когда домой Валечку привезли, он сразу ее ножки проверил, не передалось ли ей мое уродство. Меня, прям, как ножом по сердцу. Не передалось…
Трудно было тогда, денег нет, продуктов нет, а мне дочку кормить, так он, мой Славочка, бегал через два квартала за бочкой с молоком, чтобы купить бидон молока. Бегал, а у него ведь сердце! А когда с суставами у меня стало совсем плохо, носил меня на руках. Я замру, а он, как пушинку, меня – через сугробы, через снежную эту кашу, будь она неладна. И целует, как будто невесту через порог переносит… После рождения Валечки я сдала, конечно. Как будто половина силы перешла к дочери, да так и не вернулась. Славе бы, может, и хотелось гулять с молодой, стройной, красивой женой, может, и жалел он о своем решении, но виду не показывал. А потом Галочка, подруга моя, стала мне рассказывать, что Слава то на одну обратит внимание, то на другую. А Галину вы, наверное, знаете уже, она в бухгалтерии работает, в Славиной организации, ну, в «Окнах для тепла». То мой Славик одну в буфете кофе угощает, то другой кабинет помогает обустроить… Галя мне из добрых побуждений звонит, рассказывает, а я потом этих воровок чужих мужей вылавливаю и провожу с ними беседу. Слава говорит, что я сумасшедшая, а я просто его потерять боюсь. А теперь вот вы! Мне Галя когда сказала, что вы стоматолога ищите хорошего, что она вам меня порекомендовала, я обрадовалась. Ну, думаю, придете, вот тут-то я вас и поймаю… Глупо!… Как вашу фамилию увидела, имя, прям сердце зашлось. У зубных и гинекологов все такие беззащитные, крутишь вами, как хочешь, а вы сделать-то ничего не можете, потому как страшно. Что ж вам всем от него надо… Он мой! Как я устала от вас всех!!! Может, я сама себя мучаю… Слава ведь меня любит? Но я не чувствую, я перестала это ощущать…Подождите, я высморкаюсь!
Екатерина Андреевна бросила инструменты, всхлипнула и отошла к сумочке.
Лена застыла, откинувшись на подголовник.
-Я сейчас, вы рот чуть прикройте, сейчас можно… — это уже мамина мягкость вдруг вспорола Катино сердце, и залила его мягким, солнечным потоком всепрощения. – Я быстро. Нам с вами немножко осталось.
Потом врач надолго замолчала, ловко выскабливая, полируя, прилаживая, снова полируя. Руки в перчатках мелькали перед Лениными глазами, Катины духи, смелые, что-то из древесно-пряного, туманили сознание. За окном шуршали машины, пропуская через жалюзи свет своих фар. Он, пробегая по стене маленькими светлячками, падал куда-то за шкаф с лекарствами, растворялся, пасуя перед яркими, холодными светильниками на потолке.
-Ну, все! Удобно? Не мешает? – Екатерина Андреевна отступила назад, сняла перчатки, маску и, вздохнув, села за стол.
-Так, дайте мне ваш паспорт, я оформлю карту… Ну, я думаю, мы с вами поняли друг друга?
Лена смотрела на нее, не решаясь ответить хоть что-нибудь, потом, протягивая паспорт, начала тихо, переходя постепенно на крик:
-Извините, я вам очень сочувствую. Вы очаровательная женщина, правда, очень красивая, сильная, это видно по чертам лица. У вас был очень гордый отец, вы – его дочь. Так перестаньте принижать себя! Вы королева, для вашего мужа вы царица, и плевать ему на вашу ногу. Если бы не она, вы бы не встретились. Вы вся его, богиня его, владычица, а не какая-то там нога! Что вы себя мучаете! Спросите его самого, спросите и услышите ответ короля своей королеве!
Лена замолчала, перебирая рукой бусы на шее, а потом добавила:
-И вот еще что! Я не знаю вашего мужа, не работаю в этой организации. Я просто пришла к вам на прием. Извините! Но, если бы я была именно той, о ком вы подумали, я бы все поняла…
Икоркина Елена быстро вышла, ей нужно успеть доехать до дома, лечь в кровать и укутать голову теплым, пахнущим шерстью и «Звездочкой» платком, потому что Лена плохо переносила стоматологическую «заморозку», когда та переставала действовать, по всему лицу разливалась томящая, нудная боль. Уж такая особенность организма…
Катя растерянно смотрела вслед пациентке.
-Как же так… Не та… Икоркина, «Е»… Перепутала! Какой позор. Ужас какой!
Екатерина Андреевна судорожно стала укладывать вещи в сумочку, прибираться в кабинете, потом выключила свет и, набросив пальто, заковыляла к выходу.
Внизу, у дверей поликлиники, ее ждал муж. Букетик нежных тюльпанов, кивающих вытянутыми, как будто губки малыша, алыми бутончиками, улыбка, широкая, яркая, как будто не виделись сто лет и вот, наконец, встретились, и запах – кожи, его сигарет, шампуня…
Катя как будто взлетела куда-то высоко-высоко вверх, качнулась на невидимых качелях, ощущая ветер на разгоряченном лице, и прошептала:
-Славка, я такая глупая! Такая…
-Ничего, — ответил ей муж. – Ты просто устала, поехали домой…
…Лена довольно быстро добралась до дома и, перед тем, как лечь спать, набрала номер сестры, имя которой тоже, по случайности, начиналось на букву «Е».
-Лиза! Ты? Да, ходила. Да, она хороший врач. И, знаешь, что?! Ты ее мужа бы оставила в покое! Не по тебе шапка! Она, эта Екатерина Андреевна, его жена, ты не в курсе? Ну, теперь знаешь. Найди себе другого, все равно поиграешь и выкинешь, а семью этой женщины забудь. Поняла?
-Ленка, да что случилось-то? Не пойму, что ты бормочешь! Кто жена, чья жена? Этот стоматолог жена моего Славика? Да ты что!? Вот хорошо, я тебя сначала к ней отправила! И она знает обо мне? Значит, кто-то донес. Ты знаешь, кто? Не скажешь! Фу, Лена, ты, как всегда. Ты мне угрожаешь?
Лена что-то шептала, ее сестра, Елизавета, внимательно слушала.
-Ладно, пусть себе живут, больно нужно! – обиженно закончила разговор разлучница и повесила трубку…
…А с Галиной Екатерина Андреевна больше не общалась. Видимо, устала бороться, или, наконец, разглядела в зеркале королеву…
