Такого шума в семье Прохоровых не было слышно с самой постройки дома. А выстроен добротный бревенчатый дом еще отцом Егора Кузьмича, известного в селе механизатора, хозяйственного и характерного мужика, как называли односельчане.
— Ты куда глядела? Ты где была, когда Нинка хвостом по районам крутила?
— По каким районам, тятя? В райцентр ездила…
— Молчать! Еще голос подаешь… «щучка»! – Кузьмич топнул ногой, и даже жена Клавдия вздрогнула.
— Уймись, Егор, чего уж теперь…
— Ага, теперь чего… нагуляла… «щучка»…
«Щучка» — редко у него вырывалось, это уж когда разозлится. Однажды на сельском собрании обвинила его Макариха, известная сплетница, что мешок совхозного овса заграбастал для своего хозяйства. А Кузьмич за свою жизнь никогда и нитки не украл; и так его это обвинение из себя вывело, что устроил он прилюдно настоящий разнос Макарихе и обозвал ее «щучкой», ну а народ понял, что он имел ввиду.
Вот и сейчас, когда незамужняя дочка сидит перед родителями с животом, не выйдя замуж, а жениха (да и какой он жених, так, чуть погуляли) и след простыл, не выдержал Кузьмич и назвал родную дочь «щучкой». Ну и потом еще неласковыми словами «огрел».
— Всё, ты, — тряся указательным пальцем перед самым носом жены, продолжал Кузьмич кричать на весь дом: — твоя работа, не доглядела девку… стыд какой на мою седую голову. – Кузьмич, наконец, выдохся, как ливень после бури, и, громыхнув стулом, уселся, положив руки на стол. – Кольки нет, со старшим братом не забалуешь, не посмел бы прохвост на Нинку полезть, старший-то брат заступился бы…
Клавдия, услышав про старшего сына, завыла, отвернувшись и уткнувшись в полотенце, висевшее на гвоздике.
Старший сын Николай погиб еще десять лет назад, и осталась у Прохоровых только младшая Нинка, на которую Егор возлагал надежды… а какие надежды, он и сам толком не знал.
— Как ты говоришь его фамилия? – перестав плакать, спросила Клавдия.
Нина, тихо всхлипывая, пробормотала: — Лисковский… Володя.
— Тьфу ты, и фамилию-то с первого раза не выговоришь, — проворчал Егор. — Ну и где его теперь икать?
— Уехали они. Говорят, в город уехали, — сказала дочка.
— А он знал?
— Я сказала.
— И чего? – грозно приподняв брови, спросил отец.
— Не поверил.
— Доигралась… что и не верят тебе… распутница…
— Да не терзай ты ее, — заступилась Клавдия, — девке рожать же придется, чего ты ей нервы сворачиваешь… да и не при царе горохе живем, семидесятые на дворе…
Егор поднялся, снял с вешалки старенький помятый пиджачок, накинул фуражку и, махнув худощавой рукой, сказал: — Делайте что хотите, стыдоба одна с вами… нагуляла на стороне…
__________
Клавдия с Ниной ездили потом в райцентр, но о Лисковских ничего нового не узнали. Как сказал Егор Кузьмич: «улизнул ваш Лисковский».
Нина притихла и почти не выходила из дома, чтобы любопытные взгляды односельчан не касались ее. Клавдия тоже отмалчивалась, уходила от разговора о дочери. Ну, а Кузьмич – так у него вообще ничего не узнаешь, одним взглядом мог остановить. Нахмурит брови на худощавом лице, взглянет с такой строгостью, что собеседник сразу умолкнет.
Несмотря на его невысокий рост и худощавость (про таких горят: не в коня корм), он отличался и физической силой, и сильным характером. Дочь Нинку с того дня не трогал, но и ласковым словом не жаловал. Обиделся. Не такого он будущего хотел для дочери, которая осталась после гибели Николая единственным ребенком. Николай-то, сразу после армии погиб, не успев семьей обзавестись. И вот теперь Нинка на сносях, глядишь, может внука родит.
К рождению внучки Кузьмич отнесся равнодушно.
Клавдия, повязав праздничный светлый платок, присела за стол напротив мужа. – Егор, ну так надо же записать дитё рожденное…
— Записывайте… я тут при чем? Сама нагуляла, сама пусть и записывает.
— Так фамилию надо… отчество… а этого, будь он неладен, и близко нет… да и не признал же сразу, еще когда Нина беременной была, а сейчас и подавно…
— Ну, говори, чего надо-то? – с раздражением спросил Кузьмич.
— Ну, так на нас – на Прохоровых придется записать… да и отчество надо… придется твое отчество взять…
— Стыдоба, — буркнул – Егор, — берите, раз забыла, что сначала замуж выходят, а потом детей рожают.
Девочка родилась крепенькой, здоровой и крикливой. Было по первости: не давала спать.
Склонялась над дочкой Нина, Клавдия ворковала над внучкой, успокаивая ее… и только Кузьмич равнодушно выходил из дома, найдя для этого причину.
— Егор, пригляди за дитем, а я к Марусе сбегаю за дрожжами.
— И чего я буду за ней глядеть? Понимаю что ли в этом…
— А то ты Нинку не нянчил… забыл что ли? Уж три месяца… подойди хоть. Нинка в больницу уехала, побудь тут…
— Ну и ты там с Маруськой языком не лязгай, а то не дождешься тебя…
Клавдия, обрадовавшись, что Егор остается с внучкой дома, быстро стала одеваться. – Я скоренько…
За окном уже появились первые осенние листья, но было тепло, как это обычно бывает в начале осени. Егор, глянул в окно и одобрительно хмыкнул, радуясь погоде, которая, как по заказу, для уборки огорода. Его мысли о хозяйстве прервал плач девочки.
Он вошел в комнату Нинки, склонился над кроваткой, которую дочь купила в райцентре; даже имя Анна, которым назвали внучку, не могло отогреть его сердце. Анной звали покойную мать Егора, которая любила и баловала Нину до самых взрослых лет.
Девочка куксилась… потом уставилась на Егора, разглядывая его.
— Ну и чего надоть тебе, несмышленыш? – тихо спросил он.
Девочка вновь заплакала.
— Мокрая, поди, — он проверил. – Нет, сухая… а чего надо?
Взяв погремушку, встряхнул ее, отвлекая ребенка.
Но погремушка не помогла. Егор посмотрел в окно. – И где ее носит? – проворчал он. – Потом подошел к кроватке и осторожно взял девочку на руки. Впервые за три месяца после рождения взял на руки внучку.
С детьми, когда родились, с Колей и Ниной, водился и помогал Клавдии. А тут, как взъерепенился на дочь, что, будучи не замужем, родила, так вообще не касался, как там они с малышкой управляются. «Не мое это дело» — так считал.
И вот держит внучку на руках, а сам не знает, как ее успокоить. А она, эта кроха, вдруг перестала плакать, лежит себе, разглядывает деда…
Егор и сам притих, сел на диванчик, держит ребетёнка и, сам того не замечает, как умиляться начал. – Ишь, ты, глазастая, любопытная… притихла… хорошо у деда на руках… Расти давай, да не болей…и не плачь почем зря.
Клавдия так и застала мужа с ребенком на руках. Хотела взять Анечку из его рук, да он сам осторожно в кроватку положил.
И с того времени чаще стал к внучке подходить. А больше всего Клавдию, да и Нину, удивляло, что на руках у деда Анюта не плакала. Сразу затихала.
___________
На крохотном пятачке у магазина, где любили «обменяться мнением» сельские сплетницы, услышал Егор однажды, как Людка Сомова брякнула: «Ну, так ежели не в браке дите родила, так значит, внебрачный ребенок… вон как у Прохоровых… у них же, получается, внучка внебрачная…»
Егор сразу смекнул, про кого речь. Не стал делать вид, что не слышал, подошел вплотную к Людке, она даже отшатнулась, и тихо так сказал: — Сама ты… бракованная…
— А я чего? – испугалась Людмила грозного вида односельчанина. – Я ничего… это так, для примера, говорят так…
— Завяжи платок на свой роток, — буркнул недовольно Егор и пошел прочь.
Разговоры в селе утихли, никто уже не обращал внимания на Нину, которая «в подоле принесла», а Егор все больше привязывался к внучке.
В два годика она цеплялась за его руку, когда он присаживался и вскарабкивалась к нему на колени. Но больше всего трогало Егора ее лепетание: «дедя», — обращалась она к нему, трогая ручонками его морщинистое лицо. – Ишь ты, егоза… а ну, шурш, спать! – с улыбкой говорил Егор.
Нина к тому времени уехала в райцентр, там с работой проще. А потом вернулась с женихом. Василий был на пять лет старше Нины, разведенный, но к тому времени еще бездетный.
— Расписаться мы решили, — обрадовала она родителей.
— Ну, так расписывайтесь,- сдержанно одобрил Егор. Клавдия смахнула слезу. – Правильно, доча, мы не хуже других.
Поселились молодые в старом домике покойной матери Егора Кузьмича, и пока обустраивались, Аня по-прежнему жила у дедушки с бабушкой.
Забеременев, Нина забрала дочь. Но при каждом удобном случае внучка бывала у Прохоровых. Да и сама она тянулась к ним. Василий, мужчина степенный, спокойный, но особой любви к чужому ребенку не испытывал. И наконец, дождался первенца – родился сын.
В первый класс Анюта пошла от Прохоровых.
— Папа, в школу надо ребенку, и у нее, как-никак, родители есть, мать я ей… так что забираю Анюту.
— Куды ты ее забираешь? От вас до школы через все село топать. Кто водить девчонку будет? Васька днями на работе, ты с мальцом водишься… нет, пущай у нас остается пока, тут до школы – вмиг добежать. – Егор Кузьмич, положив локоть на спинку стула, словно опору нашел, уверенно сказал: — Пусть дитё тут живет… так и вам сподручнее будет.
— И правда, доча, вам так легче будет, — согласилась Клавдия.
Нина особо и не настаивала, к тому же в любое время могла к родителям прийти, дочку увидеть, да и Анюта прибежать всякий раз может. Но самым убедительным было то, что внучка Анечка привязалась к деду с бабой. А больше всех к деду.
Он и качели ей сделал. Особенные качели, раскрасив разной краской. Даже ребятишки с соседней улицы приходили посмотреть и покачаться. И уроки он тоже с ней делал. И еще до школы научил читать и выводить первые буквы.
— Деда, расскажи сказку, — просила Аня.
— Ох, и нашла рассказчика, — ворчал Егор. Но присаживался рядом, обняв внучку, словно хотел защитить от всех ветров и бед, и начинал рассказывать. Вот так, рядом с ним, она иногда засыпала. А если не засыпала, то говорил свое привычное без всякой злобы: «А ну, егоза, шурш, спать!
Так и осталась Аня в доме Прохоровых. Подрастали ее младшие братья – Сережка и Юрка, с которыми она водилась. И дед, так же с заботой относился к внукам, но к Ане – как-то особенно. Нина даже злилась, что выделял старшую, родившуюся от бросившего ее Лисковского. А ведь мальчишки-то от законного мужа родились.
____________
Когда Аня закончила школу и поступила в медучилище, объявился в районе Лисковский. Тогда уже Владимир Павлович Лисковский, заместитель начальника районного отдела внутренних дел.
Егор Кузьмич, постаревший, с поредевшими седыми волосами, в очках, шевеля губами, читал в местной газете о его назначении. Фамилию эту он слышал лишь однажды, а тут вновь обозначилась эта фамилия.
— Слышь, Клава, это не тот, случаем, Лисковский, что от нашей Нинки улизнул тогда?
Клава, по привычке поправив платок, присела напротив, сложив «замком» натруженные руки. – Тот самый, будь он неладен, — вчера Нина сказала мне.
— Ага, тебе сказала, я а как всегда в последнюю очередь узнаю.
— Не ворчи, Егор, зашел разговор, вот и сказала.
— Кобель, — отложив газету, проговорил Кузьмич, — ладно Нинка… обидно мне, что внучку не признал… а еще в начальники влез…
— Заместитель он, а не начальник, — поправила Клавдия.
— Всё одно с портфелем…
Так бы и забыли они этот разговор, но дочь Нина вдруг заволновалась, стала суетиться, вновь вернулась к разговору про Лисковского.
— Пап, вы пока Аньке не говорите, — попросила она, — видела я на днях в райцентре Владимира…. важный такой стал, располнел…
— Ну, ладно, чего мне его важность, — оборвал Кузьмич, — говори уж.
— Разведенный он. И детей нет. Во так. Прожили с женой, а детей нет, получается, Анька моя – единственная наследница…
— Чего-ооо? – Егор, как и раньше, нахмурил брови. – Какое наследство?
— Ну, так от родителей в городе квартира осталась. Небольшая… но жилье все-таки, да еще в городе. Да и в райцентре у него тоже квартира теперь есть…
— Ты чего хочешь? – заволновался Кузьмич.
— Папа, он сам покаялся, пожалел, что Анюту не признал… пожалел, что не поверил мне… готов хоть сейчас дочку признать. Видел он ее… фотографию я показывала… говорит, на него похожа, сильно похожа…
Кузьмич встал, выпрямился, насколько это возможно при его сутулой спине и, сложив фигуру из трех пальцев, заявил: — Накося, выкуси… на мою мать Анну Тимофеевну Прохорову Анюта похожа, а не на него… кобеля…
— Ну, папа, тебе не угодишь, человек сам, понимаешь…
— А где он был до сего времени? должность зарабатывал? А ежели бы у него сейчас дети были, то про Аньку бы и не вспомнил?
— Ну, папа, как знаешь, — Нина горделиво выпрямилась и собралась уходить, — а Владимир Павлович сам лично в выходной приедет. Сюда, к вам приедет.
___________
Владимир, действительно, приехал к Прохоровым в воскресенье. Его, хоть и не новая, но вполне ухоженная «Волга», подкатила к воротам Прохоровых. Клавдия, впервые увидев отца внучки Анюты, стушевалась в первые минуты, стала приглашать за стол.
Егор Кузьмич, не дрогнув, по-прежнему, держался как часовой на посту, готовый в любой момент указать на дверь.
— Здравствуйте, хозяева! – Громкоголосо поприветствовал гость. Вручил цветы, конфеты и коробку с тортом, купленный в райцентре. Клавдия виновато взглянула на свои пироги, к которым как-то больше привыкли.
Сдержанно кашлянув, как будто готовился к большой речи, Владимир присел к столу. Аня, светловолосая, сероглазая, стройная, в новом голубом платье, присела напротив.
— Такая вот жизнь, — начал гость, — в молодости много ошибок, бывает, наделаешь, пока поймешь, где твоя судьба. – Он виновато посмотрел на Анюту. – Не обижайся, Анечка, так получилось, что я твой отец… и очень-очень рад этому. Не у каждого, понимаешь, отцы находятся, а я вот нашелся… лучше поздно, чем никогда.
— Это ты к чему? – спросил Егор Кузьмич. – Хочешь сказать, что появился и осчастливил девчонку?
Лисковский попытался улыбнуться. – Ну, что вы, это я так, к слову, как в жизни бывает. — Он снова посмотрел на Анюту. – Ну, расскажи, Анечка, как учеба? Нравится ли тебе будущая профессия?
— Очень нравится. Мы с дедом всё заранее обговорили, — она посмотрела на Егора.
— Ну, посоветоваться – это хорошо. У тебя еще один советчик теперь есть, ко мне можешь обращаться, — сказал гость.
Примерно через час, Владимир стал поглядывать на часы. – Прошу прощения, но у меня работа и в выходной день. Поэтому буду краток. Поскольку Аня – моя дочь, то справедливо будет, как и положено, записать на мою фамилию… ну и отчество мое взять, отец все-таки… будешь Лисковская Анна Владимировна. Жаль, родители мои не дожили…
— Ну, а что, всё правильно, — Клавдия толкнула локтем внучку.
— Вы как считаете? – Владимир обратился к Егору Кузьмичу, сразу поняв, что этого старика ничем не проймешь.
Клавдия приготовилась, что Егор снова воспротивится, выскажет свое категоричное мнение. Но Егор, осторожно кашлянув, взглянул на внучку. – А что, Анюта, может оно и справедливо будет. Ты подумай, сама решай. А то ведь, и в самом деле, не у каждого отцы объявляются… через столько лет.
— Да, Аня, подумай, — обрадовался Лисковский.
Анна встала, немного волнуясь, убрала русую прядь. – Спасибо, Владимир Павлович, за предложение. – Она подошла к Егору Кузьмичу, положила ладонь на его плечо: — Прохорова я. Прохорова Анна Егоровна. Так и будет.
Кузьмич от удивления выронил из рук вилку. – Ты чего, внуча, может он дело говорит…
— Тихо деда, теперь я решаю, — жестким голосом сказал Анна. – Фамилию менять я не собираюсь… ну, если только замуж выйду. А Егоровной как записана, так и останусь. Ну, а если Владимир Павлович считает меня дочерью, ну пусть так и будет, я не против.
— Это ты ее научил! – С обидой сказала Нина, когда Лисковский уехал. – Человек при должности, не бедный, наследников нет, а она … Егоровной решила остаться…
Анна, выслушав мать, вышла на середину комнаты и, топнув ногой, твердо сказала: — Никто меня не подучивал, это я решила! И не собираюсь отчество на квартиру менять.
***
— Это кто там по коридору ходит? Морошкин, ты же после инфаркта… а ну, шурш, в палату! Лежать и выздоравливать!
— Анна Егоровна, я на минуточку, — с трудом выговаривая слова, лепетал седовласый Морошкин.
— В палату, я сказала! Давай, родимый, тебе еще жить надо, — сменив гнев на ласковый тон в голосе, сказала старшая медсестра.
— Елена, распрекрасная, где тебя носит? У тебя больные, как по площади гуляют.
— Анна Егоровна, я на минуточку,- оправдывалась молоденькая медсестра Лена.
— Знаю твою минуточку… поди благоверный приезжал… ох, ты же «щучка» эдакая, — беззлобно ворчала старшая.
Анне Егоровне уже пятьдесят три. Она много лет работает в районной больнице старшей медсестрой. И уже много лет прошло с того дня, как приезжал отец с предложением, принять его фамилию. Она отказала тогда. И нисколько не жалела об этом.
С отцом она все равно общалась. И даже когда он вновь женился и у него родился сын. И год назад Владимир Павлович, дожив до преклонных лет, умер в этой же больнице на руках Анны. Она и раньше поддерживала его здоровье, как могла, заставляя вовремя обследоваться.
Деда Егора Кузьмича не стало ровно тридцать лет назад. Но Анна помнит его до сих пор, вместе с мужем они дали младшему сыну имя Егор – в честь деда.
Вот и сейчас, даже на работе, она вспомнила Егора Кузьмича, ведь до сих пор остались с ней его хлесткие словечки.
— Петровна, чего загрустила? – Анна поймала невеселый взгляд санитарочки Галины Петровны.
— Ой, Анна Егоровна, да Светка моя учудила… рожать собралась… вбила себе голову, что пора уже… а ведь не замужем… вот и получится внебрачный ребенок.
Анна рассмеялась. – Нашла о чем печалиться! Посмотри на меня: я внебрачной внучкой была, — так меня в селе кто-то назвал. Только дед мой быстро разговоры пресек. Ну, и посмотри, в чем я пострадала? Да ни в чем. Так что пусть твоя Светка рожает, если ей хочется. А все эти «брачные-внебрачные» — пустые разговоры. – Она задорно подмигнула санитарочке и пошла по коридору, по-хозяйски оглядывая вверенные ей владения. И такая же худощавая и сероглазая как и ее дед. Да это и не важно, главное, что был в ее жизни такой дедушка, родная душа.
Татьяна Викторова
